Королю было интересно узнать, как там в школе бывает, какие порядки, зажмут ли его, как говорили люди, или не зажмут, скрутят в бараний рог и, если скрутят, то как.
Элмар отмахнулся:
— Ерунда. Не понравится — не ходи. Не раб же ты наконец.
Было воскресенье. Накануне приезжал Юхан, говорил о том, что собрались они с Ангелочком в церковь. Колокола звонили с утра пораньше, и над деревней разносилось размеренное бим-бом… бим-бом… Окна были раскрыты настежь. Король уже давно не спал, слушал петушиную перекличку, собаки обменивались своими новостями, в углу за печкой господин сверчок точил свои ножки.
Когда был хороший день (а этот день именно таким и был), Король сразу же выскакивал из постели и через окно выбирался во двор посмотреть, не прибежала ли Вилка. Хотя конечно же знал — не прибежала. Когда появлялась Вилка, она тут же начинала царапать дверь — стучать не научилась.
Король любил бегать. Жаль, конечно, но и без Вилки как-нибудь обойдется, и он помчался в жизнь, как рыба в воду, радуясь соприкосновению с нею. Король радовался утренней свежести да теплу от солнца. Он бежал по тропе в сторону Нуки и вдруг увидел марсианина. Тот сидел на высохшем дереве в тени орешника.
Таких существ Королю раньше видеть не приходилось, даже в старых журналах на чердаке Сааре. Марсианин сидел прямо, свесив ноги в блестящих хромовых сапогах. Рядом с ним в траве лежал такой же, как у Алфреда, велосипед — новый, блестевший в лучах утреннего солнца всеми никелевыми частями, сверкал и черный козырек головного убора марсианина. Такого головного убора, круглого, похожего на зеленую тарелку с красным ободком, Король также никогда ни у кого не видел. Констебль?..
Да, у него похожий головной убор, но синего цвета А этот — зеленый. И одет марсианин был во все зеленое, весь стянут ремнями так и этак да еще наискосок! Потому-то Король и решил, что это марсианин. Зачем нормальному человеку столько ремней? Из земных вещей кроме велосипеда у марсианина был еще револьвер в кожаной кобуре на боку и планшет, как у констебля, только револьвер у констебля был не такой.
Марсианин сидел не шевелясь, с любопытством поглядывая на Короля, потом что-то сказал. Но Король не понимал по-марсиански.
— Револьвер? — спросил Король, показав на кобуру.
— На-а-ган, — ответил марсианин раздельно, так что Король понял: по-марсиански наган означает револьвер.
Марсианин снова о чем-то спросил, но, догадавшись, что Король марсианский язык не изучал, изобразил ладошкой стакан, поднес его ко рту, показывая тем самым, что хочет пить. Король помчался к дому во весь дух, мелькая голыми пятками, и заорал во всю свою королевскую мочь:
— Марсианин! Марсианин сидит!
— Хелли уже ушла к заказчикам, — проворчала старая Ида, вышедшая на крик Короля. Она не поняла, о чем кричит этот повелитель-мучитель, вернулась обратно в свою кухню, где продолжала ощипывать одну из своих незамужних кур, переставшую, на свою беду, нестись. Видя, что ей не втолкуешь, Король схватил кружку, зачерпнул из ведра воды и помчался обратно.
Марсианин с удовольствием лил в себя воду, глотал ее медленно, с наслаждением. Выпил литровый жестяной штоф, произнес «у-ух!», сказал что-то по-марсиански, сел на велосипед и поехал в сторону города Журавлей, давя на педали совсем как человек.
Осень тем временем все приближалась. На деревьях желтели листья и опадали, чаще лили дожди. Когда шли дожди, Король в сарае пересказывал Вилке подслушанные разговоры взрослых, приходивших по вечерам в гости хуторян — постричься, как на Сааре, или послушать по «Филипсу» последние известия, чтобы тут же коллективно их обсудить.
Король обычно сидел в углу около плиты, где Ида в свое время отражала кочергой атаку красавца квартиранта (а может, такое действительно было?!), Алфред стриг мужчин, и все говорили о какой-то совершенно непонятной будущей жизни, о войне, хотя Король и понятия не имел, где все происходит, а главное, как происходит и почему.
Мужики курили кто трубки, кто городские сигареты, слушали радио и тут же любую услышанную подробность разбирали на еще более мелкие подробности.
Непонятное волнение вызвало у взрослых то, что русские с немцами учредили какой-то Пакт о ненападении. Семидесятилетний хозяин Рямпсли, Прииду, даже сказал, что у поляков от этого пакта большие глаза. И Король пытался представить себе поляков с большими глазами…
— Теперь свиней надо откармливать, — объявил Прииду. — Через Нарву уже ушли в Россию тринадцать вагонов наших свиней, есть договоренность с русскими, наши хрюшки пойдут регулярно, дело выгодное.
— А в газете писали, — прервал Прииду старик с Кооли, — что на Большой земле отлавливают в лесах зайцев для отправки в Германию. Что же это такое? Свиньи — в Россию, зайцы — в Германию?
— Главное, чтобы было выгодно, — объяснил Приду — а там можно хоть крыс отлавливать.
— Тебе бы все выгода… — высмеивал Прииду старик с Кооли, — женился бы, раз выгоду ищешь, а то еврейки из России да и из других стран Европы за фиктивный брак с эстонцем по десять тысяч крон платят. Торопись, власти, говорят, собираются этот бизнес прекратить.
Прииду стал ругаться, а коолинского старика Алфред поддержал:
— Ты, Прииду, еще и не фиктивно можешь, ты еще красавец! (Прииду был тощий, морщинистый, седой, с кривым носом.) А я вот читал, в Турции жили люди, Измаэль и Айна, сто лет в браке были, причем Айна Измаэля шестнадцать лет с войны ждала, и после них сто человек потомства осталось.
Потом обсуждался кабинет Гитлера: что он из мрамора, что за три месяца сломали несколько кварталов Берлина, и шесть тысяч строителей за девять месяцев отгрохали фюреру дворец; стены внутри из бетона, а чтобы попасть в приемную, надо шагать по прихожке триста метров, потом бронзовые ворота, затем вестибюль из красного мрамора, затем мозаичный зал в пятьдесят метров со стеклянной крышей, за ним сводчатый холл, потом гигантский холл в сто пятьдесят метров, здесь мраморные массивы, из Вены доставлены брюссельские гобелены семнадцатого века, в конце холла приемный зал, за ним кабинетный зал, в рабочий кабинет фюрера ведет дверь шестиметровой высоты, стены из палисандра, над камином портрет Самого. Во дворце девятьсот помещений…
— Вот дом так дом…
— Сколько же такая махина стоила?
На сей вопрос никто не ответил.
Потом мужики с ходу перескочили из Берлина в Москву.
— Берлинские газеты пишут, что еще весною конфисковали архив Ленина.
— Где же этот архив был? — Алфред не понял. И читавший немецкую газету объяснил, что архив находился в квартире Крупской, что Крупская — жена Ленина.
— Еще когда Крупскую в больницу увезли, письма эти были взяты под охрану. Сразу после ее смерти в квартиру пришли министр Берия, Микоян и секретарь Сталина Малиновский…
— А в России завели трудовые книжки, чтобы никто лодыря не гонял, самому Сталину такую книжку выписали под номером один, он у них первый по счету работяга…
— А в Германии продукты питания стали давать по карточкам, потому и зайцы им наши нужны, ведь по дешевке…
— А чешский Бенеш удрал в Англию и прихватил казенные деньги… А Наполеон считал, что он итальянец…
— А немец, конечно, наглеет (Король не мог себе представить ни самого немца, ни того, как он наглеет), и Гитлер в Европе, ничего не скажешь, все перекроит по-своему, спорить не приходится, потому что англичане на суше не вояки, а французы большие любители пить вино (Королю представлялось, что пить вино — это так же, как островитяне пьют свое можжевеловое пиво) да с бабами лясы точить (а вот это Королю было непонятно); что Чехословакия и Польша сами по себе ничего не значат, чехи — очень маленькая страна, поляки же… по мысли знающих и повидавших мир людей, чересчур напичканы аристократическими амбициями (сколько же в мире непонятных слов!), что — пся крев! — им бы поменьше копаться в своих родословных, да и вообще — один дед, который с поляками сталкивался в первую мировую войну, рассказывал: они бы тоже не прочь пить, как французы (хотелось бы знать, как эти-то выглядят), но им это трудно, потому что не хватает злотых (это, наверное, то из чего делают вино, решил Король). Лично Король все это понимал так, как он Вилке, собственно, и объяснил: что и поляки как бы любят собирать вороньи яйца, когда надо учиться.