Таким образом, можно было, наконец, сказать, что конфликтная ситуация между Советами и Финляндией была исчерпана. А в день смерти Ленина «Правда» подчеркивала, что советская внешняя политика проявляет уважение по отношению к независимым малым пограничным государствам. Не случайно СССР открыл, по словам В. И. Ленина, «окно» в Европу, подписав договор о мирном сосуществовании с Эстонией, после чего последовали такие же договоры с другими балтийскими государствами. С тех пор прошло двадцать лет, и теперь особенно ясно, как далеко предвидел Ленин. По ленинскому пути идет сегодня также сталинская внешняя политика. Лучшее этому доказательство — договоры о взаимной помощи с Эстонией, Латвией и Литвой. А теперь и с Финляндией вопрос решен, благополучно для обеих сторон.

Последнюю точку в этой войне поставил сильный взрыв в море недалеко от Кихелконна, во льдах разорвалась мина.

Мир между финнами и Советами никакого отношения не имел к Пылтсамаа — району на Большой земле. Но две тысячи двести женщин подписали петицию с требованиями запретить продажу водки, в крайнем случае они предлагали продавать ее по карточкам. «Мы тоже хотим мира!» — говорили они.

А Манчи однажды приехал из города, куда отвозил зерно на мельницу, и рассказал, что в Журавлях, в «Доме эстонского общества», проходило соревнование ораторов, что выступали молодые парни и женщины, произносили речи об искусстве, по общественным проблемам республики и о разном другом, причем победили женщины, что и неудивительно: женщины всегда отличались скользкими языками.

На что рассчитывал Манчи, стремясь этой новостью отвлечь внимание Ангелочка от того факта, что на мельницу он утром отправился на Серой, которая недавно отпраздновала свое «семидесятипятилетие», то есть лошадиных двадцать пять, а обратно из города прикатил на Пегой, семнадцати человеческих лет, то есть десяти лошадиных… Как такое могло произойти?

Примерно в тот же час в другом месте, довольно далеко от Звенинога, другого мужика допытывала грозная жена: как могло случиться, что тот утром отбыл на мельницу с Пегой лошадью, а обратно пришел пешком — где лошадь с розвальнями?

Да, Манчи все-таки на Пегой да молодой приехал, хотя и Серую потерял, тот же пешком чапал целых двадцать пять километров в надежде догнать свою лошадь. Он добрался до дома и пришел в недоумение — как же так? В городе он привязал ее к столбу и вошел в аптеку. Когда вышел, лошади не было. Подумав, что лошадь отвязалась и отправилась домой — такое случается, он пошел догонять.

А во дворе мельницы поздно вечером, понуро опустив голову, одиноко стояла старая Серая, никому не нужная лошадь, которую наконец забрали в полицию.

— Ты, может, заболел чем-нибудь? — спросил Хуго у брата. — Ты лекарство какое-то принимал?

Хуго не добрался до истины, зато Мелинда, принюхавшись к Манчи, авторитетно заявила:

— Он эфир выпил!

Мелинда была права. Никто, однако, не мог объяснить, зачем Манчи, такому молодому и здоровому, принимать внутрь то, чем другие растирают суставы от ревматизма. Манчи плюнул, не будет он отвечать на дурацкие вопросы, и ушел на хутор Ребро к другу Эйнару. Искать саарескую Серую на другой день поехал Хуго с чужой лошадью. В полиции — как же иначе! — он заплатил штраф, после чего лошади поменялись местами. Хуго же в полиции советовали не заливать глаза до такой степени, чтобы не различить серое от пегого.

А в лесу Смолоспуска жители хутора Ару наблюдали таинственное видение: поздно вечером глубоко в лесу горел огонь. Отец Антса пошел на свет посмотреть, увидел костер, около него лицом к северу стоял седой старик и что-то вращал в руках, но что это было — не разобрать. Отец Антса побоялся подойти ближе. Утром соседи это место обследовали, но на снегу не оказалось никаких следов: ни костра, ни чьего-либо пребывания в лесу ночью. Говорят, и раньше такое наблюдалось, но объяснения этому не находили.

Королю давно надоело лежать. Вилка, конечно, его навещала, забыв обиду. И Элмар. Сперва часто ходил рассказывал про школьные дела: как в классе, как на брюкваозерском льду катались и провалились. Но надоело ему, все реже приходил. Весна — это весна, что тут скажешь.

Наконец, Королю разрешили выходить во двор на полчасика, на час. Как же здорово вдыхать чистейшие вкуснейший, словно выстиранный воздух, оказаться после долгого заточения в мире красок и света! Как сверкает снег! Как по-особенному выглядят березы!. Снега еще много, толщина снежного покрова во дворе с метр, целые горы. Да, выздоравливать — это великолепно! Чтобы чаще выздоравливать, надо часто болеть — жаль. Вот если бы можно было только выздоравливать!..

Когда снег растаял и образовались лужи, настало время мастерить ходули. У Короля до этого еще никогда не было собственных ходулей. В Главном городе у всех ребят были, и Король тоже несколько раз мастерил себе такие, но каждый раз Хелли Мартенс их ломала, говоря, что уж лучше она сломает ходули, чем Король свои ноги. Он теперь мастерил себе ходули в сарае, но ходить на них было плохо: ходули глубоко вонзались в сырую землю, так что действительно нос или ногу сломать можно было. Сломать ногу ему не удалось: пришел Элмар и позвал к себе. Родители Элмара простые, приветливые люди, почти не обращали на Короля внимания, вроде и не замечали, что у них дома торчит чужой зеленоглазый паренек. Король привык к ним и со временем стал бывать запросто.

А опыт жизни у Короля все прибавлялся: он обратил внимание, что зима приближается почти всегда незаметно. Ты живешь, бегаешь, везде травка, тепло, и вдруг становится холодно, но природа вокруг еще зеленая. Потом как-то сразу пожелтели листья и стали опадать, похолодало, и вот уже снежинки…

Лето заметно Королю издалека: снег сошел, появились почки, побежали веселые ручейки, прилетают скворцы, вот и ласточки, вот и травка — лето! Оно уже есть. А почему оно так быстро проходит, этого он объяснить не мог. Расспрашивать же не любил.

Лето сорокового года наступило внезапно, оно было жарким и красочным. Где только не бегали Король, Элмар, Вилка, Пальми — красивая девочка с хутора Спинагоры. Все тропинки в лесах Смоласпуска они обошли. Сколько здесь земляники! Ложись и ешь. Столько лесной земляники он еще никогда не видел в своей жизни. Они нашли большую поляну и стали собирать ягоды, а тут вынырни откуда-то Элмар и позвал в другое место, где ее еще больше.

— Еще здесь не собрали! — протестует Пальми.

— Что тут собирать! — орет Элмар, — Пошли туда, там такое!

И все бегут «туда». Потом в другое место и черт знает куда еще. Трава медово пахнет, жужжание диких пчел в кроне дерева сливается с песнями жаворонков и звоном колокольчиков, слышных тут и там на опушке леса, где тихо, отгоняя хвостами слепней, пасутся коровы. Зной. Кукушки. Гром предвещает о приближении ливмя, который, оросив лес Смоласпуска, как пришел, так и ушел, и опять зной — жизнь продолжалась. Те же запахи и звуки. Хорошо Королю! До чего же хорошо, когда так вкусно все в природе когда покрытые мохом камни и те словно говорят: смотри, Король, какая красота, как здорово иметь такую зелено-коричневую шубу!

Когда Король возвращался вечером домой, Хелли Мартенс, которая, почти не вставая, сидела за своей зингеровской машинкой и строчила передники или платья деревенским женщинам, всегда восклицала удивленно:

— Та-ак, ты, значит, существуешь еще?! Наверно, проголодался?

Хотя он целый день только и делал, что ел что-нибудь, но конечно же есть хотел. И отвечал:

— Да, мама!

Изредка он говорил Хелли Мартенс «мама», ведь она и была его мамой, а именно поэтому она старалась иногда задержать его, приостановить стремительный беспрестанный бег, схватить, чтобы прижать, погладить, приласкать, а для чего же ей надо было столько шить, если не для того, чтобы на паях с Алфредом приобрести какой-нибудь пусть маленький, но все же приличный домик-дворец своему Королю-повелителю.

— Будем упаковываться, — скомандовал однажды Алфред, соскочив с велосипеда.