Но его спас звонок.

Школа зашумела, затопала сотнями ног, зазвенела десятками голосов. И постепенно стихла. Уроки кончились, и все куда-то умчались. Энергия школьников могла снести мосты и дома, перевернуть машины и корабли. Этот ураган вынес из школы сотни портфелей и постепенно растекся по дворам и квартирам.

Баклуша успокоился и уснул за батареей. Теперь ему ничего не грозило. Ведь за время сна он быстро худел. И когда Баклуша проснулся, то свободно выскользнул из-за батареи.

Придирчиво осмотрев свой костюмчик, он выбежал на улицу. Теперь надо было искать ужин.

— Вечером я всегда наловлю себе баклуш, — бормотал он. — Можно остаться без обеда, но без ужина никогда, сам приплывет тебе в нос.

Баклуша вбежал в подъезд высотного дома. Кошка метнулась от него под лестницу, а потом долго смотрела ему вслед, не понимая, кто же ей встретился.

А Баклуша своим огромным ухом прилипал к каждой двери и расцветал в улыбке, слушая громкие телеголоса. В квартирах бурлила телевизионная жизнь. В кого-то стреляли, кого-то спасали, а здесь монотонным голосом кого-то обучали…

Телезрители делали сразу несколько дел: жевали и смотрели, читали и смотрели, а некоторые даже дремали при работающем телевизоре. Телеужинают медленно, телечитают тоже не спеша, только за чашкой чаю на кухню бегут быстро-быстро: а вдруг что-то произойдет на экране в их отсутствие!

Баклуша вдыхал бездельный аромат одной квартиры и перебегал к другой, потом к третьей. Двери квартир были для него словно страницы книги о вкусной и здоровой пище. И возле каждой он становился все толще и толще.

Наконец Баклуша насытился, скатился по ступенькам вниз и зашагал в темноту. Надо было поискать местечко для сна. Зимой уютно за батареей, а летом нет ничего приятнее зеленой лужайки. Тем более в таком костюмчике, который сшит из одеяла и матраса.

Баклуша прямиком прошел к цветочной клумбе и рухнул на фиалки. Здесь он сладко зевнул и пополз в середину клумбы. Полусонный, он двигался еле-еле. Зевнул еще раз и заснул посреди клумбы, как цукат на торте.

Раннее солнышко ласково будило цветы, щекотало в носу. Но над ухом Баклуши раздавался неистовый лай.

Спросонья он едва раскрыл глаза, однако, увидев над собой свирепую собачью морду, быстро полез в заросли. Собака не отставала, заливаясь все громче. Она ухитрилась даже схватить его за полосатые штаны, но Баклуша лягнул ее как следует по носу.

Тогда собака, рассвирепев окончательно, схватила его за бороду.

— Отдай, негодная! — застонал человечек, отбиваясь.

Собаке это только придало злости, и она принялась трепать его еще яростнее.

— Альбертина, ко мне! Неси сюда, что ты там нашла, — послышался скрипучий старушечий голос. Баклуша от испуга даже перестал барахтаться, решив прикинуться неживым.

А довольная собака приволокла хозяйке свою добычу.

— Молодец, Альбертина, — потрепала старушка кривоногую любимицу. — Всегда делай свои дела только на клумбе. Назло всем жильцам.

Собака громко залаяла, чтоб услышали вес этажи дома.

— Что-нибудь случилось? — спросил проходивший мимо городской милиционер Иван Михайлович.

— Что вы? — пожала плечами старушка, пряча в сумку собачью добычу. — Ничего. Абсолютно ничего. Утро прекрасное… Вот собачка и радуется: поет, как птичка.

Иван Михайлович пошел на работу, а старушка с собакой заспешили домой, унося с собой человечка. Дома она вытащила Баклушу за бороду из сумки и засунула в птичью клетку. Там было грязно и противно.

Старушка осмотрела клетку со всех сторон и нахмурилась. Лишь привесив к дверце клетки большой амбарный замок, она успокоилась.

— Вот теперь поговорим, голубчик!

— Поговорим, — грозно добавила собака, оскалив клыки.

Не удивляйтесь тому, что собака говорила человеческим голосом. Ведь это была собака Гризеллы, бывшей злой колдуньи. Правда, колдовать Гризелла уже совсем разучилась, но злость у нее осталась. Куда же ее девать?

— Отвечай быстро, кто такой? — изо всех сил затрясла колдунья клетку.

— Ой! Больно! — завопил Баклуша. — Я все скажу, только не трясите меня больше.

— Говори! — Гризелла поставила клетку перед собой.

— Я — Баклуша, — покорно сознался человечек, и слеза потекла по его щеке.

— Какой-такой Баклуша? — раскрыла глаза от удивления Гризелла.

— Я люблю есть баклуши, которые бьют некоторые люди. Я главный бездельник нашего района, — добавил он с гордостью в голосе.

— Не хвастайся! — грозно прошипела Гризелла, наклонившись к клетке.

Баклуша забился в дальний угол и затрясся мелкой дрожью.

— Что с тебя взять? — с презрением рассматривала его колдунья.

— Нечего, — честно признался Баклуша и вывернул карманы.

— А ты что думаешь, Альбертина? — обратилась Гризелла к своей кривоногой компаньонке.

Но Альбертина вела себя совершенно непонятно. Она бродила по комнате, словно лунатик, шатаясь и натыкаясь на стулья. В конце концов собака упала под столом, не имея сил двинуться дальше, заснула. И даже зачмокала во сне, чем окончательно вывела из себя Гризеллу.

— Нахалка! — возмущенно закричала колдунья и пнула Альбертину ногой. Но и это не помогло. Альбертина спала как убитая.

— Что это с ней? — Гризелла взяла Альбертину за загривок и поднесла к своему носу. Та принялась перебирать лапками: ей, видно, снилось, что она летит.

И вот удивленная Гризелла услышала смех. Она огляделась. Это явно посмеивался сидящий в клетке Баклуша. Гризелла грозно направилась к нему.

— Я… Я все расскажу, — завопил объятый ужасом Баклуша. — Она, наверное, проглотила мой волосок. А там очень сильная концентрация безделья. Теперь собака может проспать целый год. Люди называют это летаргическим сном, думая, что они в этом разбираются.

Гризелла остановилась в изумлении. Затем она просунула в клетку пальцы. Баклуша испуганно задрожал. А Гризелла внезапно схватила его за бороду и выдернула из нее пару волосинок.

— Ой-ой-ой! — закричал Баклуша и стал запихивать свою бороду под пиджак. Но Гризелла уже отвернулась от него. Она рассматривала волосок.

— Это надо проверить, — решила бывшая колдунья. — А с тобой что делать? — пристально посмотрела она на Баклушу, который под ее взглядом весь сжался. И отнесла клетку в ванную.

Вскоре на кухне Гризелла принялась толочь волоски. Стол дрожал, как под ударами отбойного молотка. Гризелла осторожно высыпала едва видимый порошок на кусочек бумаги и собиралась было понюхать его, но вовремя спохватилась.

Зажав в руке пакетик с порошком, она вышла из дому и направилась в столовую. Гризелла собралась произвести эксперимент.

Лопасти вентилятора лениво вертелись под потолком. Очередь, словно гигантская змея, извивалась между колоннами.

Гризелла осмотрелась по сторонам, затем подошла под вентилятор, развернула свой пакетик и тихонько подбросила его вверх. А сама тут же, зажав нос, выскочила на улицу, чтобы из-за стеклянной витрины понаблюдать за тем, что произойдет в столовой. Здесь, на свежем ветерке, она была в безопасности.

Вентилятор разбрасывал мельчайшие пылинки безделья по залу. Они попадали в супы, летели на котлеты, крутились и садились в компот.

Вот толстяк, рьяно расправлявшийся с отбивной, замер, похлопал глазами и сладко захрапел: видно, ему досталась слишком большая порция баклуш. Вот женщина с ребенком, очевидно, глотнули баклуш из воздуха: они застыли и плавно, как в замедленной съемке, опускали стаканы с компотом на стол.

Еще пять минут назад в столовой было шумно: стучали вилки, ложки, звякали в мойке стаканы, работницы громко переговаривались друг с другом. Теперь столовую постепенно обволакивала тишина.

Посетители лениво подкосили ложки ко рту и долго раздумывали, стоит ли глотать пищу. Раздатчицы уже ничего не раздавали, но и очередь ничего не требовала.

Гризелла смотрела на это сонное царство сквозь витрину, подпрыгивая от возбуждения. Эксперимент удался. Потом она тихонько побежала домой. Тихонько для окружающих, но внутри у нее все пело и играло, будто она несла в себе целый духовой оркестр.