Народ с ропотом выслушал несправедливое решение, но ни у кого не хватило духу воспротивиться ему, В эту минуту поспешно пробились сквозь толпу и заявили протест против приговора децемвира. Ицилий, жених Виргинии, и ее дядя Нумиторий, только что явившиеся на площадь. Судебный пристав объявил, что приговор уже произнесен, и хотел прогнать Ицилия, но тот не уступил, разразился гневными угрозами против несправедливого судьи и воззвал к народу о помощи. Народ заволновался и приготовился к битве. Видя это, Аппий счел более, удобным уступить и отложить окончательное решение на следующий день, в надежде подавить восстание с помощью своих вооруженных приверженцев. С лицемерной кротостью объявил он, что ему очень хорошо известно, что Ицилий действует здесь не как защитник своей невесты, а как неспокойный человек, который до сих пор не может позабыть свою прежнюю трибунскую власть и только ищет повода к восстанию; но этого повода он, Аппий, не желает предоставить ему и предпочитает уговорить Клавдия отступиться от своих прав и позволить, чтобы девушка осталась до следующего дня в руках своих защитников; на следующий же день приговор будет произнесен в любом случае – явится ли отец Виргинии или нет. Когда истец, отдавая девушку, потребовал у Ицилия поручительства, то народ поднял руки в знак того, что поручителями являются все они. Ицилий со слезами сказал: «Благодарю всех завтра я воспользуюсь вашими услугами». Ближайшие родственники дали свое поручительство, и Виргиния была отдана семейству до решения дела. Как только защитники Виргинии услышали, что децемвир отложил совершение своего преступления до следующего дня, они поспешили отправить двух юношей – брата Ицилия и сына Нумитория – верхом в лагерь, чтобы вызвать оттуда Виргиния для защиты его дочери. Виргиний тотчас взял отпуск и отправился в Рим. Когда на следующее утро децемвиры получили в лагере письмо от Аппия с поручением задержать Виргиния, он был уже в Риме. Рано утром Виргиний и его дочь в траурной одежде и, окруженные своими родственниками и друзьями, явились на площадь, где уже собрался в тревожном ожидании народ. Виргиний переходил от одного к другому, пожимал руки и просил содействия. То же самое делал Ицилий. Но сильнее всех речей действовали на толпу безмолвные слезы женщин, окружавших Виргинию. Бесчувственно относился ко всему этому, с гневным лицом и полный надежды на своих ликторов и на оружие своей многочисленной свиты, воссел Аппий Клавдий на свое судейское кресло. Клиент выступил вперед и еще не изложил он до конца своей претензии, как Аппий, не выслушав возражения Виргиния, присудил своему клиенту временное пользование девушкой до окончательного решения дела. Толпа оцепенела ввиду такого непостижимо позорного приговора и когда Клавдий сделал несколько шагов вперед, чтобы вырвать Виргинию из рук окружавших ее женщин, тогда начались женские вопли и проклятия мужчин. Виргиний протянул руки к децемвиру и воскликнул: «Аппий, я обещал мою дочь в жены Ицилию, а не воспитал ее для того, чтобы она была осквернена тобой! Не надейся, что люди, имеющие оружие, потерпят такое преступление!» Децемвир объявляет, что это бунт; по его словам, ему известно из достоверных источников, что всю эту ночь собирались сходки, возбуждавшие народ к возмущению; но он прибавляет, что приготовился воспротивиться этому вооруженной силой, поддержит достоинство своего сана и сумеет смирить нарушителей общественного спокойствия. «Поэтому, – воскликнул он, – советую вам не шуметь. Эй, ликтор, разгони толпу и очисти место, чтобы собственник рабыни мог взять ее!»

Толпа в испуге отхлынула, и девушка осталась одна, в жертву насилия. Видя, что помощи ждать неоткуда, Виргиний попросил Аппия позволить ему еще раз переговорить с дочерью с глазу на глаз и в ее присутствии спросить ее кормилицу, действительно ли это не его дочь, – для того чтобы скорее утешиться, если он действительно носил звание отца без основания. Децемвир позволил. Виргиний отвел дочь и кормилицу в сторону, схватил в соседней лавке мясника нож и вонзил его в грудь Виргинии со словами: «Дочь моя, это единственное средство спасти твою свободу!» И затем, обратившись к судейскому креслу, воскликнул: «На тебя, Аппий, и на твою голову да обрушится проклятие этой крови!» Аппий приказал его схватить, но Виргиний тем же ножом проложил себе дорогу и, под прикрытием бежавшей вслед за ним толпы, достиг городских ворот.

Ицилий и Нумиторий подняли труп девушки, со слезами и жалобами показали его народу и призывали сограждан свергнуть ярмо беззаконного рабства. Аппий велел схватить Ицилия, но так как судебные приставы не могли пробиться к нему, то децемвир, во главе молодых патрициев, сам кинулся в разъяренную толпу, Это заставило народ еще плотнее сомкнуться вокруг Ицилия, тем более что и два почтенных патриция, Л. Валерий и М. Гораций, присоединились к нему и объявили себя защитниками Ицилия против человека, не состоявшего на государственной службе, – так как срок Аппиева децемвиратства истек уже 15 мая. Началась страшная свалка. Аппий потерпел поражение, связки его ликторов были изломаны. Он попытался еще раз заговорить с трибуны; народ, столпившийся вокруг Валерия и Горация, шумно воспротивился и не дал ему произнести ни слова. Тогда, увидя, что все погибло, и опасаясь за свою жизнь, бывший децемвир спасся бегством в один из соседних домов.

Между тем Виргиний, не выпуская из рук ножа, покрытого кровью его дочери, пришел в лагерь, находившийся и то время на горе Вецилии, в сопровождении огромной толпы, полной единодушного негодования против децемвиров. Здесь он обратился к своим товарищам с воззванием о мщении за убитую дочь и о ниспровержении тиранического правительства. Рассказ его произвел страшное волнение, и когда из города пришла весть, что Аппий бежал с опасностью для жизни, тогда весь лагерь, не обращая внимания на слова своих начальников, кинулся к оружию, вырвал из земли знамена и стремительно двинулся к Риму. Скоро они были в городе и заняли Авентинский холм.

Оппий, второй децемвир, остававшийся в Риме, созвал сенат для обсуждения, что делать в таких затруднительных обстоятельствах.

Сенат не решался прибегнуть к строгим мерам, но в то же время не мог и смотреть сквозь пальцы; поэтому он отправил на Авентинский холм трех консуларов спросить солдат, по чьему приказанию они оставили лагерь.

Толпа не хотела отвечать и требовала, чтобы к ней прислали Валерия и Горация, объявив, что только с ними она вступит в переговоры. Для ведения этих переговоров со своей стороны она, по совету Виргиния, выбрала десять военных трибунов. Между тем и войско, стоявшее в Сабинской области, с которым трудно было справляться уже со времени убийства Сикция, было склонено Ицилием к отстранению от децемвиров и, также выбрав себе десять военных трибунов, присоединилось к стоявшим на Авентинском холме. Сенат пришел в сильное смущение и не знал, что делать. Уничтожить звание децемвиров он все еще не решился; соучастники этих последних боялись мщения и суда; невинные думали, что коль скоро власть уйдет из рук, им придется пострадать наравне с виновными; но единогласно не могли допустить, чтобы плебеи предписывали им законы и вынудили восстановить трибунат, сенаторы совещались, обдумывали – и не находили никакого выхода. Наконец признали необходимым просить Горация и Валерия отправиться на Авентин в качестве уполномоченных. Но они потребовали, чтобы сперва децемвиры сложили с себя власть. Децемвиры отказались.

Между тем один из прежних трибунов, М. Дуилий, принес собравшимся на Авентине известие, что сенаторы только ссорятся и не могут прийти ни к какому решению, и так как он давно уже знал упорство патрициев, то посоветовал войску удалиться на Священную гору. И тем вынудить восстановление трибуната. Войско исполнило это; совет, и вслед за ним направились к Священной горе из народа все, кому возраст позволял еще двигать ногами, в сопровождении жен и детей, которых они не хотели оставить в городе, где ни целомудрие, ни свобода не считались священными.