Поиск
ГИМН ПРАОТЦАМ, ИЛИ О НАЧАЛАХ РОДА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО[31]
Отцы благие племени людского,
Вам снова песнь сынов, сраженных скорбью,
Воздаст хвалу. В вас более, чем в нас,
Нуждался вечный движитель светил,
И ясный день не столь плачевным видеть
Вы были званы. Судьбам жалких смертных
Недуги неисцельные, рожденье
Для слез, влеченье к тьме могильной, к бездне,
Сладчайшее, чем к светлости эфирной,
Не праведный закон небес иль жалость
Определили. Древнее преданье
О древней вашей пусть вине вещает,
Предавшей род людей тиранской власти
Болезней и страданий, — преступленьем
Гнуснейшим ваших чад, их беспокойным
Умом, а в большей мере слабоумьем
Вооружен был против нас сердитый
Олимп и длань кормилицы-природы;
Жизнь отягчилась с той поры для нас,
На плодородье матернего лона
Легло проклятье, бешенство Эреба
Окутало и разорило землю.
Отец и древний вождь людской семьи,
Ты первый созерцал сиянье дня,
И сфер вращавшихся пурпурный пламень,
И новых обитателей полей,
И ветерок, блуждавший лугом юным,
Когда с неслышанным доселе ревом
Потоки с Альп по скалам низвергались
В пустынный дол, когда на побережьях
Смеющихся, где славные народы
И грады обоснуются, царил
Мир, после неизвестный, на холмы же,
Не тронутые плугом, Феба луч
Немой светил и позлащенный месяц.
Отшельница-земля, сколь ты счастливой
Была, не зная зла и дней унылых!
О, сколько мук твоих сынам, злосчастный
Отец, какую пыток вереницу
Готовил рок! Вот брат, охвачен гневом,
Пятнает братской кровью и убийством
Пустую ниву, и эфир небесный
Всколеблен взмахом мерзких крыльев смерти.
Трепещущий беглец-братоубийца,
От мрака одиночества спасаясь
И ярости ветров, сокрытой в чащах,
Впервые кровли городов возводит,
Издерганных забот приют и царство;
Впервые безнадежное, больное
Раскаянье под общий сводит кров
Ослепших смертных; с той поры не тронут
Рукой нечистой гнутый плуг и низким
Стал тяжкий сельский труд; на наш злодейский
Порог вступила праздность, в косном теле
Угасла мощь природная; погрязли
В безволье души; и упало рабство,
Зло крайнее, на слабый род людской.
О ты, кто беззаконных чад от гнева
Разверстой бездны спас и волн, вскипавших
До гор, приюта туч; о ты, кому
Чрез мрак, чрез утонувшие вершины
Несла голубка знак надежды свежей
Впервые; ты, на западе пред кем,
Как после кораблекрушенья, солнце
Из туч взошло, высь радугой окрасив!
Людей порода новая, на землю
Придя, спешит к страстям вернуться лютым,
К занятьям нечестивым, прежних мук
Достойным. Длань кощунственная, далью
Карающих морей играя, учит
Несчастью новый брег под новым небом.
О праведный отец благочестивых,
Тебя и семя славное твое
Ум созерцает. Расскажу, как в полдень,
Под сенью сидя мирного шатра,
Средь пажити, что нежит и питает
Стада, ты исполняешься блаженства,
Узрев, под видом странников, в эфире
Небесных духов; или как, о мудрой
Ревекки сын, близ сельского колодца,
Среди Харранской сладостной долины,
Где пастухам раздолье и досугу,
Под вечер был пронзен любовью ты
К Лавановой красавице: любовью
Непобедимой, побудившей душу
Принять изгнанье долгое, и муки,
И рабства ненавистное ярмо.
Конечно, было (пусть не насыщают
Чернь алчную молва и аонийский
Стих заблужденьем и тенями) время,
Приятное и дорогое нам,
Когда земля была благой и знала
Жизнь трепетная золотой свой век.
Не то чтобы молочные ручьи
Склон орошали круч родимых, или
Сходился тигр с ягнятами в овчарне,
Иль гнал пастух в веселье к роднику
Волков; но, ни судьбы, ни бед своих
Не ведая, свободным жил от горя
Род человечий; тайные законы
Природы и небес за кисеей
Скрывались милых вымыслов, преданий,
Сказаний; и корабль наш безмятежно,
Довольствуясь надеждой, прибыл в порт.
Таким средь чащ калифорнийских племя
Блаженное рождается; заботы
Ему не точат сердце вяло; немочь
Не гложет плоти; пищу дарит лес,
Нависшие утесы — кров, а воду
Ручьи долин, и смертный час приходит
К нему нежданно. О природы мудрой
Владенья, беззащитные пред нашим
Преступным дерзновеньем! В глушь, в берлоги,
На побережье наша проникает
Свирепость; в чей ворвется дом, тех учит
Тоске небывшей и желаньям чуждым
Она и убегающую радость
Нагую гонит прочь, на край земли.
ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЬ САФО[32]
Мрак мирный, и стыдливый луч закатной
Луны, и ты, пробившийся сквозь чащу
Немую над скалой посланец дня,—
О, как вас было созерцать приятно
Очам, когда ни рока, ни Эриний
Не знала я; но страсти безнадежной
Чужда улыбка зрелищ столь прелестных.
Исчезнувшая радость оживает
В нас, лишь когда через эфир текучий,
Чрез трепетные долы вьется пыльный
Смерч Нота и когда гремит повозка
Юпитера тяжелая над нашей
Главой, приоткрывая сумрак неба.
Нам мило по ущельям и по кручам
Блуждание в грозу, и бегство стад
Паническое, и напор ревущей
Реки на валуны
В тумане, и победный гнев волны.
Прекрасен твой, божественное небо,
Свод, и прекрасна ты, земля в росе.
Ах, рок и боги ничего не дали
В удел несчастной Сафо из красы
Бескрайной. В пышный впущенная твой
Чертог, природа, я, как гость презренный,
Как скучная любовница, напрасно
Тянусь к великолепью твоему
Душой и взором. Нет, не мне смеется
Луч солнечный иль утренняя ясность,
Из врат эфирных встав; и не меня
Песнь пестрых птиц приветствует и шепот
Рощ буковых; и коль под сенью ив
Склоненных чистый катится ручей,
То, стоит соскользнуть к нему стопе,
С пренебреженьем он отводит влагу
И, прочь стремя свой бег,
Виясь, теснит благоуханный брег.
Каким проступком гнусным до рожденья
Запятнана, какой виной, что кажут
Мне небо и фортуна лик враждебный?
Чем согрешила в возрасте я детском,
Безгрешном, что лишенная цветов
И юности кудель годов бежала
К веретену неумолимой Парки,
Темнея? Уст твоих неосторожны
Слова, ведь нам сужденные событья
Ведомы тайной волей. Кроме скорби,
Всё тайна. Племя брошенное, мы
Для слез родились, смысл чего в утробе
Богов сокрыт. О грезы, о надежды
Лет свежих! Форме дал, прелестной форме
Творец в сем мире вечные владенья,
И, хоть героем стань, хоть тонко лиру
Настрой для песнопений,
Не просияет в грубом платье гений.
Умрем мы. Сбросив наземь оболочку
Дрянную, скроется душа нагая
У Дита и исправит тяжкий промах
Раздатчика судеб. И ты, к кому
Привязана была любовью долгой,
И верностью, и тщетным гневом страсти
Неутоленной, счастлив будь, коль смертный
Родиться б мог счастливым. Нежной влаги
Из скудной бочки на меня Юпитер
С тех пор не пролил, как ушли обманы
И грезы детства. Нашей жизни дни
Чем радостней, тем раньше отлетают.
Являются недуги, старость, тень
Холодной смерти. Вот, мне не жалеет
Лишь пальм надежды Тартар и утешных
Химер. И славный гений мой — добыча
Тенаровой богини,
Зловещей ночи и немой пустыни.
вернуться
31
Гимн праотцам, или О началах рода человеческого — Написано в Реканати в июле 1822 г. Впервые напечатано в болонском изд. 1824 г. и далее во всех изданиях «Песен», начиная с флорентийского издания 1831 г.
Будучи убежденным поклонником древних бесхитростных цивилизаций, Леопарди еще в 1819 г. задумал написать цикл «Христианских гимнов» («Спасителю», «Ангелам», «Марии», «Мученикам», «Отшельникам», «Пророкам», «Апостолам»). Циклу должна была быть предпослана вводная статья о священных гимнах — и, шире, о христианской поэзии вообще. За исключением данного гимна, остальные сохранились лишь в прозаических набросках.
вернуться
32
Последняя песнь Сафо. — Стихотворение написано 13–19 мая 1822 г. Впервые напечатано в болонском издании 1824 г., а затем, начиная с флорентийского 1831 г., во всех изданиях «Песен». Сам Леопарди определял тему этого стихотворения так: изображение страданий деликатной, нежной, чувствительной, благородной и горячей души, помещенной в некрасивое юношеское тело.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: