Но перевозки должны интенсивно осуществляться, особенно после того, как мы понесли жестокие потери. Первые пароходы в Самсун ушли без всякого прикрытия и невредимыми вернулись обратно. Плохо пришлось следующему конвою. Три парохода были обнаружены русским флотом, который как раз обстреливал Зунгулдак, жалкий, незащищенный угольный порт на анатолийском побережье, и были потоплены. Случилось это 5 ноября, в тот же день, когда английский флот в первый раз открыл огонь по фортам Дарданелл.

Русский Черноморский флот также покинул свои базы после обстрела нами Севастополя. Поэтому «Гебен» и «Бреслау» должны были обеспечить конвоирование транспортов на восток.

16 ноября «Бреслау» вышел в Черное море, за ним несколько нагруженных пароходов. Тысячи солдат и боевой техники были доставлены в Трапезунд, рядом с кавказской границей.

Также и «Гебен» крейсирует в Черном море, готовый каждое мгновение отразить атаку врага. Мы знаем, что русский флот в течение двух дней находится в Черном море. Однако пока враг не показывается. Адмирал намеревается, даже несмотря на поражение, добиться первой битвы, первого столкновения с главными силами противника.

Где все-таки он может быть?

Скоро он должен снова вернуться в свою главную базу. Таким образом, самое надежное — ждать его перед Севастополем, чтобы завязать бой с «властелином» Черного моря. На следующий вечер на обратном пути из Трапезунда к нам присоединяется «Бреслау». Он выполнил свое задание. Пароходы доставили войска и снаряжение к месту разгрузки и одни вернулись в Босфор.

Внимательно наблюдая за обстановкой, оба корабля идут в надвигающейся ночи. С хорошей погодой теперь покончено. Хмурые дни заканчиваются быстро. Рано темнеет. Настоящая иссиня-черная дождливая ночь. Ни одной звезды на небе, низко над водой висит толстый слой облаков. Вокруг кромешная тьма. Что-то безнадежное покоится в этой однотонной, беспросветной темноте, которая, кажется, засосала нас. Видимость низкая. Угадывается лишь нескончаемая, покрытая легкой рябью, дышащая поверхность воды. Ничего не видно. На воде за кормой совсем слабо виднеется черная полоса — «Бреслау», еще узнаваем в темноте лишь как густая тень.

Дождь шел не прекращаясь. Неблагоприятная погода для сигнальщиков, которые напрасно всматривались в темноту. На полом ходу словно иглами кололо лицо, било в глаза, ручьями стекало на палубу с промасленных плащей. Каждое мгновение могло принести неприятную неожиданность, из темноты призрачно мог вынырнуть враг.

Ночью мы следим за радиообменом русских. К утру он все усиливается. Русские должны быть где-то поблизости. Мы уже недалеко от крымского побережья. Теперь дождь, к счастью, прекратился. Небо медленно проясняется. Воздух густой и мглистый. Вдоль суши стоит стена тумана, словно огромным покрывалом скрывающая побережье.

И далее — фантастическая картина. Матово поблескивают белёсые клубы. Сквозь дымку ощупью пробивается солнце, свет скудно просачивается через парящий мокрый туман, неподвижно стоящий над водой напротив побережья. Время от времени налетает легкий ветерок — и стена приходит в вялое движение, клубы наталкиваются друг на друга, колышатся туда и сюда — затем снова все замирает.

Мы должны находиться у Балаклавы, южной оконечности Крыма. Напряженная, опасная ситуация. Враг находится совсем близко и, пока мы кружим вслепую, может в любое мгновение вынырнуть откуда-то из-за дымки. Так в неспокойном молчании проходит время, пока мы крейсируем тут и там перед туманом. Около 9.30 утра. Все нервы, все чувства напряжены. В полной тишине таится что-то подстерегающее, неспокойное — коварно клубится туман.

И вдруг! Внезапно одна неожиданность разряжает напряжение в радиорубке. Станция звучит настолько громко, что от боли мы практически срываем наушники с головы. В ушах буквально трещит. «Черт возьми! — вырвалось у меня, — русские уже должны быть видны». Бегом на мостик, где бинокли напрасно пытаются прорваться сквозь молочную пелену. Сообщаем флаг-лейтенанту, что мы слышали очень сильную радиосвязь, враг должен находиться в непосредственной близости. Я быстро бросаю еще один взгляд на море. Побережья фактически не видно. Пока мы стоим в солнечном свете, далеко перед нами гигантской белой стеной на воде покоятся плотные, вялые клубы. За ними должен стоять русский Черноморский флот.

Слава Богу, что мы защищены. То, что не видят глаза, должны слышать уши. Бегом снова возвращаюсь через проход в каземате в радиорубку. Дело теперь только за нами. То, что позднее мы часто должны были испытать, проясняется в такие моменты: радиостанция — единственный орган корабля, который никогда не обманывает, никогда не отказывает. Постоянно начеку, всегда готовый, он преодолевает пространство, проникает сквозь ночь и туман вдаль и подслушивает тайны врага. Странно, но каждый скрытый, бесконечно далекий поступок здесь выдает себя.

Уже давно раздалась команда изготовить корабль к бою. Так как врага еще не видно, расчёты устроились у орудий поудобнее. Некоторые всматриваются через амбразуры в море, другие сидят перед орудиями и разговаривают.

Едва я прибыл в радиорубку, как давящую тишину прорезал адский грохот. Оглушительная канонада разрывается настолько быстро, настолько внезапно, что совершенно невозможно раздумывать о том, что же произошло. Мы слышим, что «Гебен» тоже стреляет. Внезапно корабль сотрясается. В тот же миг в радиорубке ярко вспыхивает и тут же гаснет освещение.

Что это было?

Мы растерянно стоим в совершенно темном помещении и зажигаем свечи. В глазах теперь режет и колет, они слезятся — мы практически ничего больше не можем видеть. Лёгкие сжимает, каждый вдох вызывает боль, жжение и першение в носоглотке. Ядовитый газ! Попадание! В такие мгновения инстинкт работает практически на автомате.

Пока мы терпеливо выжидаем в наполненной газом радиорубке, сверху непрерывно прокатывается гром орудий. Постепенно приходим в себя и размышляем, что же могло произойти. Под палубой ничего не видно, мы вынуждены обходиться лишь слухом и напряженно вслушиваемся в дикий шум, который неистовствует вокруг. Лёгкий толчок проходит через корабль, когда стреляют из тяжелых башенных орудий. Однозначно, совсем неожиданно мы натолкнулись на противника и вступили в бой. Это все, что мы сначала знали.

В мучительной неопределенности протекает время. Отзвук битвы глухо гремит в пространстве. Теперь корпус «Гебена» начинает сотрясаться, равномерное колебание и дрожание проходит через весь корабль. Затем мы развили полный ход — потом мы еще только слышали, как стреляли обе кормовые башни. В носовой части корабля тихо. Спустя некоторое время все полностью стихает. Адский шум, словно призрак, пронесся мимо. Глубокая тишина. Теперь уже можно все-таки рискнуть высунуть нос. Наконец-то свежий воздух! Радиорубка теперь отравлена, свечи грозят в любую минуту погаснуть, они тлеют совсем слабым, низким пламенем. Дольше мы здесь не протянем. Снаружи узнаём, что между тем разыгралось. Должно быть, всё разразилось с неслыханной, молниеносной быстротой.

В тот момент, когда я спешил с мостика в радиорубку, в колеблющейся дымке внезапно были замечены многочисленные темные силуэты — русский флот. Порыв ветра вызвал ненадолго волнение, и из ослепительной, клубящейся дымки вынырнули призрачные, словно нереальные, силуэты кораблей. Тень за тенью, корабль за кораблем выступали они как Фата Моргана из тумана. Затем «привидения» снова растворились — их окутала белая стена. Лишь непроницаемые клубы раскинулись на воде.