— Одобряю ваше решение, — сказал Иван Ильич. — Но с людьми дивизии поработать все-таки надо.

Миссан имел в виду восстановление высокого морального настроя у личного состава соединения, а также приведение в порядок внешнего вида бойцов и сержантов. Ведь многие из них в последнее время изрядно пообносились.

Хочу заметить, что инцидент с «расследованием» был исчерпан не сразу. О нем, естественно, стало известно начальнику штаба армии Я. С. Дашевскому, который, как мне потом сообщили, так докладывал командарму:

— Выборных поступил самочинно, выпроводив из корпуса работников штарма, знакомившихся с моральным состоянием личного состава.

И когда в расположение все той же 346-й стрелковой дивизии прибыл вскоре командующий фронтом генерал армии И. X. Баграмян, сердце мое екнуло. «Ну, — подумал, — сейчас начнется!» Но Иван Христофорович, понимающе взглянув на меня, совсем не сердитым голосом сказал:

— Потом поговорим обо всем, комиссар, потом. Сначала пойдем к бойцам.

Беседовал И. X. Баграмян с людьми тоже по-доброму, задушевно. О причинах окружения не расспрашивал, наоборот, рассказывал о них сам. И очень лестно отозвался о действиях воинов корпуса. «На войне и хуже бывает», — заметил он, исчерпав этой фразой весь наболевший у нас вопрос. И по лицам бойцов было видно, что они очень довольны беседой с командующим фронтом. А когда генерал армии велел даже представить к наградам отличившихся, настроение воинов еще больше поднялось.

Что же касается меня, то Иван Христофорович, прощаясь, лишь усмехнулся. Будто хотел сказать: мол, надо бы тебя пожурить, но не буду. Что было, то прошло...

А вслух, положив руку на мое плечо, высказал:

— Ожидал худшего. Молодцы! Выдержали!-

* * *

17 сентября 51-я армия генерала Я. Г. Крейзера в соответствии с приказом командующего фронтом закончила подготовку к новому наступлению. Теперь наш путь лежал на Ригу. Этим самым мы должны были сорвать известное нам намерение противника расширить наконец коридор вдоль берегов Балтики и соединить воедино группы армий «Север» и «Центр». [128]

Но противник все-таки упредил нас. За день до начала нашего наступления 200 его танков, составивших броневой кулак немецких пехотных дивизий, обрушили свой удар на боевые порядки частей и соединений 1-го гвардейского корпуса. Он наносился на участке, имевшем протяженность до 10 километров по фронту.

Врагу после ожесточенных боев удалось вклиниться в нашу оборону на глубину 5–7 километров. Но этот временный успех достался ему дорогой ценой. Около 100 своих танков оставили фашисты на поле боя. Тысячи гитлеровских солдат и офицеров нашли здесь себе могилу. И противник не выдержал, попятился.

А 51-я армия, отразив этот натиск врага, вновь заняла исходное положение для нанесения запланированного удара.

Но в назначенное время он не состоялся. Дело в том, что южнее Риги, на правом крыле 1-го Прибалтийского фронта, противник, как донесла наша разведка, сумел сосредоточить до 16 дивизий, в том числе 4 танковые. Кроме того, в районе Добеле находились еще 5 его танковых дивизий. Силы немалые. Их-то сравнение и вызвало у нашего командования сомнение в возможности отрезать всю эту группировку войск противника, сосредоточенную вокруг Риги, от главных сил.

В связи с этим командование фронта приняло новое решение, получившее одобрение Ставки. В соответствии с ним предусматривалось перегруппировать силы фронта в район Шяуляя, чтобы уже оттуда нанести по врагу главный удар.

Перед началом перегруппировки — а дело было 25 сентября — мы провели совещание начальников политорганов корпуса. Я выступил перед собравшимися, сказал:

— Наступление, товарищи, несколько откладывается, об этом вы уже знаете. Мы приступаем к перегруппировке сил. Она, естественно, будет происходить в непосредственной близости от противника. Следовательно, скрытно переместить такую массу войск будет очень сложно. Но нужно. Поэтому во избежание утечки секретной информации категорически запрещается вести какие-либо разговоры на эту тему по телефонам и рациям, касаться ее на страницах дивизионных газет. Малейшее нарушение этого запрета должно пресекаться со всей строгостью военного времени. [129]

Далее были выработаны конкретные меры по повышению бдительности в войсках. В частности, начальникам политотделов дивизий предложено лично провести беседы с работниками штабов, каждым радистом и телефонистом, обслуживающим корпусные, дивизионные линии связи, осуществлять неослабный контроль и за соблюдением мер необходимой предосторожности на марше.

Через час все политработники убыли в свои соединения. Я же направился в 346-ю стрелковую дивизию.

Этому соединению я уделял столь пристальное внимание далеко не случайно. Хотелось как можно скорее восстановить в нем ту атмосферу, которая царила в дивизии до того, как она побывала в окружении. А то ведь впереди новые испытания. Готова ли она к ним?

С этим вопросом обратился к начподиву полковнику Пантюхову. Тот поначалу лишь усмехнулся в ответ: мол, за одного битого двух небитых дают. Но потом разговорился:

— Конечно, окружение, понесенные при этом потери оставили в сердцах людей горький осадок. К тому же некоторые командиры стали более осмотрительными. Это хорошо. Но, замечаю, кое у кого из них боевой дерзости поубавилось. А без нее на фронте подчас не обойтись...

— Согласен, — поддержал я Пантюхова. — Как бы эта осторожность да осмотрительность?..

— Нет-нет, — перебил меня начподив. — До беды дело не дойдет. Мы с командиром дивизии уже работаем с этими слишком уж осторожными. Помогает. Ну а в отношении бойцов... Сейчас в настроении людей уже заметен перелом к лучшему. Разговоры бодрые, все горят желанием посчитаться с врагом, доказать, что и они не хуже других умеют бить фашистов.

Это-то настроение мы и решили поддержать по приезде в дивизию, в этом направлении и сосредоточить усилия партийно-политической работы.

* * *

Перед началом марша в новый район сосредоточения я побывал и в других дивизиях и полках, встречался там с коммунистами, секретарями комсомольских организаций. В беседах нацеливал активистов на кропотливое разъяснение каждому бойцу важности предстоящей перегруппировки наших войск, ее нужности для будущей победы. [130]

Разумеется, о грядущих боях говорилось лишь в общих чертах: бойцы и командиры низового звена, выступая в поход, не знали, на какой участок фронта перебрасывается их дивизия или полк. Делалось это, как уже говорилось выше, для того, чтобы не дать разведке противника разгадать наши замыслы. И люди, кстати, не расспрашивали нас, ибо каждый отлично понимал, что конкретные боевые задачи они получат в нужное для этого время. А пока же главное — совершить марш быстро, скрытно и без потерь.

Штабы частей и соединений в эти дни потрудились тоже на славу. Ими был разработан четкий порядок движения колонн, тщательно продумано их охранение и инженерное обеспечение. В частности, они учли и то, что на пути движения частей встретится немало рек, речушек и каналов, которые явятся серьезными препятствиями для танков, автомашин и другой боевой техники. Поэтому саперным подразделениям еще заранее были поставлены задачи провести инженерную разведку некоторых мостов и переправ, при необходимости усилить их грузоподъемность, а там, где мосты отсутствуют, построить их, не нарушая, естественно, при этом правил строжайшей маскировки. И надо сразу сказать, что с этим заданием саперы справились успешно.

Перемещались войска преимущественно в ночное время. Как только наступала темнота, стрелковые части и подразделения бесшумно снимались с дневных биваков и быстро двигались заданными маршрутами. Люди не разговаривали, лишь иногда по колонне вполголоса передавались необходимые распоряжения и команды. Естественно, столь чрезмерная осторожность объективной надобности конечно же не имела. Но мы умышленно поддерживали ее для сохранения высокой бдительности, общей дисциплины марша.