Поиск
Нежужжащия
Сонмы летящих, какая в вас нега,
Воздухом спетый танцующий стих.
Белыя пчелы с далекаго брега
Облачных рек и озер снеговых.
Если б вы были в гремучем июле,
Вы бы сомчались стезей грозовой.
Ныне безгласный вас выпустил улей
Веющий, реющий, тающий рой.
Высокия судьбы
Высокия звезды,
Высокия судьбы,
С дорогой на тысячи лет.
И каждый пробег их
Ликующий праздник,
В лучистое пламя одет.
Не им ли молились
На башнях высоких,
Смотря в голубой небосклон,
Чтецы звездословья,
Которыми славен
Нетленный в веках Вавилон.
Не их ли узором
В бессмертном Египте
И вязью согласных их строк,
В Луксоре, в Карнаке,
В святилищах вещих,
Горит храмовой потолок.
Не ими ли спеты,
Под гусли Давида,
Такие столетьям псалмы,
Что вот и сегодня,
Под звон колокольный,
Их хором воспомнили мы.
О Страшном, что ходит
Один по высотам,
В гореньи нездешней красы,
Вещал богоизбранный
Иов и пытку
На зведные бросил весы.
Высокия судьбы
Разведал в созвездьях,
Любовник пустынь, Бедуин,
Летя на арабском
Коне за самумом
В просторе песчаных равнин.
Самумом промчался,
Но в тысяче царств он
Взнесенную вскинул мечеть,
И в ночь правоверным
Поют муэззины,
Их голос – призывная медь.
А если ты духом
Морской и воздушный,
Спеши пересечь Океан, –
Везде звездочетов
Родных ты приметишь
Всемирно раскинутый стан.
В краях, где агавы
Цветут величавы,
Над гладью лагунной воды,
Громадой стоят
Пирамидные храмы
Во славу Вечерней Звезды.
И если ты хочешь
Безплотных свиданий
В обители лунных невест, –
Дойди до оплотов,
Где кондор верховный,
Где Южный возносится Крест.
И если ты хочешь
Священных сказаний
О звездных зачатьях, – читай,
Взглянув на великий
Подсолнечник мира,
Венчанный драконом Китай.
И если ты станешь
У чуждаго брега,
У края гремучей воды, –
Припомни свой Север,
С единым недвижным
Престолом Полярной Звезды.
И в час прорицаний,
В час полночи вещей,
Свой дух в среброткани одень.
К пределам желанным
Помчит тебя быстро
Твой северный Звездный Олень.
Ива
Чуть-чуть под ветром качалась ива,
Пчела жужжала и налету,
Замедлясь, мед свой пила счастливо,
Затем что ива была в цвету.
Потом Июль был. Горели тучи.
Был громоносный над миром час.
И ветер пьяно пропел шатучий,
Что и плакучей – удел есть пляс.
Потом, как клином вверху летели,
Серея, гуси и журавли,
Я срезал ветку, и звук свирели
Пропел, что счастье мы все сожгли.
Пожар по лесу разлился жгучий,
И строил ветер свой посвист-свист.
А ветви ивы чредой плакучей
Роняли в воду текучий лист.
И дымный, зимний, весь хрусткий воздух
Велел на тело надеть тулуп.
Для тех, кто сеял, у печки роздых,
А кто не сеял – голодный зуб.
И вились вьюги, мелись мятели,
Весь мир был белый разъятый зев.
Оцепенелый, я из свирели,
Как нить кудели, крутил напев.
А в свежем марте дохнули предки
Таким уютным родным теплом.
И опушились на вербе ветки,
И в прорубь неба собрался гром.
Копил он силу и нес апрелю
Из молний пояс для новых дней.
Смотрю в окно я. Смотрю. Свирелю.
Учись у Солнца смотреть ясней.
Как свежи в песне все переливы,
«Христос Воскресе!» всем говорю.
Пчела целует цветочек ивы,
А я целую мою зарю.
Надпись на коре платана
Платан, закатный брат чинара,
Что ведал всполох наших дней,
Когда была полнее чара
И кахетинское пьяней.
Ты в Капбретоне знаменито
Простер шатром свою листву.
Но помню дальняго джигита
И мыслью о моем живу.
Мое – кинжал, копье и пушки,
Набег, где пленник мой – Шамиль,
И на Кавказе – юный Пушкин,
Чей каждый возглас – наша быль.
Мое – над Пятигорском тучи
И котловина диких гор,
Певучий Лермонтов над кручей,
Поэта – с Небом разговор.
Мое – средь сумрачных ущелий,
Гость Солнца в Грузии, я – сам,
Моя любовь, Тамар Канчели,
Чье имя отдаю векам.
Мое – от моря и до моря
Луга, поля, и лес, и степь,
И в перезвоне, в переборе,
Та молвь, где в каждом звуке лепь.
О, Русский колокол и вече,
Сквозь бронзу серебра полет.
В пустыне я – лишь всклик Предтечи,
Но Божий Сын к тебе идет.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: