- Дочери, говорите? – поджала губы Анфиса Сергеевна, и резко

вышла из кухни.

- Ну, зачем ты так? – я всплеснула руками.

- Твоя свекровь совсем обнаглела, - буркнула маман.

- Мама! Она врач! Это, во-первых, а во-вторых, она пожилая женщина. С тётей Алей ты так не разговариваешь!

- Слушай, что ты меня отчитываешь? Это моя прерогатива!

- Я тебя не отчитываю, - процедила я, - я пытаюсь достучаться до твоего сознания, - и в этот момент на кухню влетела Василинка.

- Бабушка! – заорала она, и повисла на моей матери, а вслед за ней, топая ножками, вошли Лиза и Леня, которых за ручки вела Анфиса Сергеевна.

- Детки, поздоровайтесь с бабушкой, - язвительно проговорила она, - что, и при внуках будете курить? – с этими словами Анфиса Сергеевна посадила моей матери на руки Леню.

Маман закашлялась, потушила сигарету, а малыш взял её пальцами за длинный, породистый нос.

- Баба, - по слогам произнёс он.

- Правильно говорится, бабушка, - прогундосила маменька, - или бабуля. Лёнечка, ты мне нос оторвёшь.

- Бабуля, - потянулась к маман Лизавета.

- Что, радость моя? – маменька погладила внучку по кудряшкам, а я взяла Лизу на руки.

- Василиночка, не трогай конфеты, - сурово воскликнула я.

- Хочу, - возразила Василюша, а я посадила Лизу на стульчик, и отняла у дочери коробку.

Василинка тут же разразилась плачем, а я шлёпнула её.

- Я сказала, нет, значит, нет.

- Ма-а-ма, - взвыла дочка, а я схватила её за руку, и уволокла в комнату.

- Ты музыкой занималась? – сурово осведомилась я.

- Да, тётя Нуца мне гамму показывала.

- Отлично, солнышко, а теперь рисуй, - я дала ей лист, пастель, и вернулась на кухню.

- Где она? – спросила Анфиса Сергеевна.

- Рисует, - вздохнула я, взяла свой кофе, и ушла в кабинет.

Мне сегодня срочно нужно закончить две статьи. Я открыла ноутбук, взяла из вазочки зефирку, и опомнилась лишь в третьем часу ночи.

Разослав статьи по издательствам, я закрыла ноутбук, зевнула, и пошла на кухню.

Бешеный день продолжался, по принципу, продолжение следует.

Хлебнув остывший кофе из носика кофейника, я взяла стакан с клубничным компотом, и подошла к окну, где в это время мела метель.

Через два дня у Димки день рождения, и я ума не приложу, что ему подарить. Он специфичный тип, думаю, он оценил бы по достоинству какой-нибудь кинжал, манускрипт, или тому прочее...

Хотя, сказать по правде, я хотела над ним прикольнуться, и подарить ему картину. Нет, не дорогой холст, а собственное произведение.

Я нарисовала Димку на фоне гор, мрачного замка, и полной луны. Думаю, вы уже догадались, что я решила вытворить.

Он обожает вампиров, вот я его и нарисовала в образе Дракулы, с клыками, и в старинной одежде.

А в качестве язвительного намёка нарисовала на его руках себя. В алом платье, и без чувств.

Портрет уже давно готов, но на смену моему чувству юмора пришло благоразумие.

В самом деле, чего глумиться над человеком?

Лучше заявлюсь в его офис в шубе, а под шубой будет только комплект эротического белья, и чулочки в сеточку.

Но сейчас я вдруг передумала. Какое глумление? Димке понравится картина, в этом я уверена.

Лучше отправлю посыльного с картиной, а сама сниму номер в отеле, и буду ждать его в пресловутом, эротическом белье.

Тем более, у Димы день рождения четырнадцатого февраля, в день влюблённых. Наверняка, он и мне какой-нибудь сюрприз устроит. Он это может, сюрпризы устраивать, причём очень приятные.

Я поставила на стол стакан, и стала подниматься наверх, в спальню.

В комнате мой взгляд упал на вещи Виринеи, и я опять раскрыла её паспорт.

Она живёт в Химках, надо завтра туда съездить.

Я убрала пакет под кровать, а сама скинула халат, и юркнула

под одеяло.

Вдруг скрипнула дверь, и ко мне забежали кошки. Манька устроилась на подушке, Кляксич в ногах, под бок мопса и пекинеса, и под их ровное сопение я заснула.

Утром, после пробежки, и холодного душа, я одела строгий, чёрный костюм с алой блузкой, алые сапожки, и спустилась вниз.

Макс так и не приехал, а я забрала пакет из мастерской, и поехала в издательство.

Ради такого дела, проучить Архангельцева, я встала пораньше, и оказалась в редакции, когда ещё никого не было.

Клей был прозрачный, и я с иезуитским видом нарисовала сердечко на стуле, измазала спинку, потом вынула из пакета бутылки с разведёнными в них макаронами, и вылила всё ему в ящики.

Негодяй! Думает, со мной легко справиться?

Заметая следы, я собрала бутылки, потом подумала, и намазала ещё и пол.

Закончив, я прыгнула в лифт, и отправилась завтракать в ближайшее кафе.

- Что вам, девушка? – спросила официантка.

- Фруктовый салатик, кофе, и пирожное, - сказала я, и откинулась на спинку стула.

Я была в предвкушении пакости, и с довольным видом отметила, что Никита входит в редакцию.

Официантка принесла кофе, кусок шоколадного торта, и салат с ананасами.

С удовольствием позавтракав, я расплатилась по счёту, и выскочила на улицу. Поёжившись от холодного ветра, юркнула в машину, и поехала в Химки.

Задумчиво постукивая пальцами по рулю, я выехала на автостраду, и прибавила скорости.

Покручивая барабанчик на магнитоле, я поймала « Ретро », и в салоне зазвучал мой любимый хит из прошлого. « У леса, на опушке, жила зима в избушке. Она снежки солила в

берёзовой кадушке... » И я прибавила звук.

Я обожаю пение Эдуарда Хиля, и настроение у меня сразу же поднялось.

Припарковавшись, я заперла машину, и застучала каблуками по

мостовой. Вошла в затрапезное парадное, вызвала лифт, и поднялась на четвёртый этаж.

Лифт уехал, а я остановилась около одной из дверей, и нажала миндалиной на звонок.

Минуту я стояла около двери, а потом услышала голос:

- Кто там?

Голос был старческий, и я решила не травмировать старушку.

- Добрый день. Скажите, пожалуйста, Виринея Дмитриевна дома?

- Нет её, и не будет, - ответили из-за двери, - а ты кто? Она и тебя надула? – и дверь распахнулась.

На пороге стояла старуха лет шестидесяти, но вот вид её...

Она походила на уголовницу. Худая, с татуировкой, и выбитыми зубами.

- И тебя эта лярва нагрела? – хриплым голосом осведомилась старуха, обнажая жёлтые, редкие зубы.

- Да, - осторожно сказала я, - я её ищу.

- Не ищи, - улыбнулась старуха, - она сюда не придёт. Возомнила себя королевой, а, как в бараке унижалась, забыла. Забыла, как Марфа её от этих лесбиянок отбила, - старуха выплюнула на пол шелуху от семечки.

- Кто такая Марфа? – спросила я.

- Я, - хмыкнула старуха, - будем знакомы, Марфа Иванчук.

- Очень приятно, Эвива Миленич, - представилась я.

- Проходи, - кивнула Марфа, и пошла внутрь квартиры, а я двинулась за ней.

Марфа уселась на продавленную софу, вытащила откуда-то пачку, на которой было написано « Прима », заглянула внутрь, и смяла пустую пачку.

Я стушевалась, вынула из кармана « Парламент », и открыла пачку. Марфа вытянула сигаретку, и я дала ей прикурить.

- Закуривай, - кивнула она мне, - под сигарету разговор лучше пойдёт, - и я щёлкнула зажигалкой.

- Сколько? – спросила Марфа.

- Что – сколько? – не поняла я.

- На сколько косарей она тебя надула?

- На сто, - опрометчиво сказала я, а Марфа от неожиданности закашлялась.

- Вот лярва! Она же раньше больше десяти кусков не брала!

Слушай меня сюда, дура! – пригнулась Марфа, - ты хреновину-то не пори! В тюрьму захотела? Мне Вирка всё рассказала!

- Что рассказала? – насторожилась я, и у Марфы вытянулось лицо.

- Ты чего задумала? – прищурилась она, - думаешь, я совсем дура, и ничего не понимаю? Пришла, чтобы прикончить меня? Решила выяснить, что я знаю, а сама в куртке ствол спрятала? Учти, Вирка умная, она за меня отомстит. И верная.

- Вы, вероятно, не так поняли, - промямлила я, - наверное, надо сказать правду. Виринея мертва.