что пока на новой работе он приятелей не завёл.

- Доброго всем вечера, - сказала я.

- Макс не звонил? – спросил Иван Николаевич.

- Нет, - мотнула я головой, - дела, наверное, замотали.

- Какая у тебя красивая невестка, - сказал Матвей Петрович, коллега Ивана Николаевича.

- Но с вредным характером, - усмехнулся Иван Николаевич, и в гостиную вошла Анфиса Сергеевна, держа в руках мой букет.

- Викуль, с каких пор Северский дарит тебе жёлто-красные розы? До сих пор он дарил тебе белые и синие.

- Это не от него, - отмахнулась я, - так, один подмазывается, - а коллеги Ивана Николаевича округлили глаза.

- Очередной из стада влюблённых баранов? – улыбнулась Анфиса Сергеевна, - какие красивые, - и она поставила их в вазу, - есть будешь?

- Нет, только кофе, - и я пошла за ней на кухню.

- Интересно, а в честь чего жене твоего сына дарят такие букетища? – услышала я в спину, - мужики просто так розы не дарят.

- Ей постоянно цветы дарят, - ответил Иван Николаевич, - она мужиков в ступор вводит своим внешним видом, и они за ней галопом, и с цветами.

- И куда это годится, чтобы замужней охапки роз дарили? Замужняя жена должна дома сидеть, и борщ готовить, - и я не выдержала.

- А вы, сами, часто своей супруге цветы дарите? – налетела я на Матвея Петровича, - наверное, два раза в году, на день рождения и на Восьмое марта. Я права? И не розы, наверное, весной мимозы, а на день рождения гвоздики.

- Откуда ты знаешь? – удивился он.

- По вашему виду вижу, что вы не романтик, - рявкнула я, - и скряга.

- А зачем для жены на дорогие цветы тратиться? – недоуменно протянул он.

- Для жены как раз и нужно покупать дорогие цветы! Идиот!

- Я требую немедленных извинений! – побагровел Матвей

Петрович, - чтобы всякие проститутки на меня голос

повышали?

- Что вы сказали? – взвилась я, схватила бутылку с пивом, и

вылила содержимое ему на голову, - дуболом!

- Вика! Что ты делаешь? – вскричал Иван Николаевич.

- Угомони свою сноху! – заорал Матвей Петрович, вскакивая, - я в этот дом больше ни ногой! Не зря я говорил, что ты зазнался!

- Ты говорил, что я зазнался? – подскочил Иван Николаевич.

- Да! Ты зазнался! Как получил богатый дом, машину, и работу в ФСБ, сразу нос кверху.

- Ну, всё! – вскричала я, - вам отказано от дома! Убирайтесь!

- Пошёл вон! – рявкнул Иван Николаевич, - чтобы я тебя больше не видел!

- Ничего, - злорадно воскликнул Матвей Петрович, - вот, сбежит она, - кивнул он на меня, - от твоего сынка, придётся тебе возвращаться в квартиру, и пересаживаться на российский автопром.

- Не пересядет он на российский автопром ни при каком раскладе! – рявкнула я, - если рассуждать в таком ключе, то скорее я уйду из дома, чем выгоню бывшего мужа, и дедушку с прабабушкой моих детей! А на оплату дома Макс без проблем заработает! Он теперь руководит больничным комплексом помимо службы в МВД!

- Аферисты! – процедил Матвей Петрович, и вылетел из дома.

- Ты уж извини меня, Иван, - поднялся с кресла другой коллега, - но я тоже пойду. Но ты имей в виду, я всегда был за тебя, - и Афанасий Андреевич тоже ушёл.

- Н-да, - пробормотал Иван Николаевич, рухнув в кресло, - вот уж не думал, что деньги так осложняют жизнь. Всех друзей растерял.

- Не переживайте, - улыбнулась я, - если бы они были настоящими друзьями, их деньги не задели бы. Я была девочкой из богатой семьи, Зойка из семьи алкоголиков, и она мне никогда не завидовала, я это точно знаю. Не о чём сожалеть. Они не были вашими друзьями, а друзья... Это дело наживное.

- Может, ты и права, - вздохнул он, а я всё-таки дошла до кухни, и налила себе кофе, забрала из сумки конфеты, и поднялась в свою спальню.

Я села перепечатывать свои стихи, вынула из коробки

конфету, надкусила её, разжевала, и... сморщившись,

выплюнула на лист бумаги.

Что это за гадость? А, швейцарский... Ну, тогда мне всё понятно. Почему-то швейцарский шоколад, которым завалены наши прилавки, самый паршивый, и... самый дорогой.

Нет, настоящий швейцарский шоколад очень вкусный, а это фигня какая-то.

Хотя, нет, бельгийский, а так же австрийский, дороже, и в сто крат вкуснее.

Да обычная плитка из ларька вкуснее, чем швейцарский.

И, хотя, в нём, так же, как в бельгийском и австрийском, отсутствуют консерванты, но он... солёный.

Он ужасно солёный, так, что есть невозможно.

И я тут же спустилась вниз, и выбросила коробку в мусорное ведро. Вынула из ящика белый шоколад с черникой, но уже эстонского производства, и вернулась в спальню.

Это уже совсем другое дело.

Слопав всю коробку, и, напившись кофе, я переоделась в пижаму, и мгновенно уснула.

Сны мне практически всегда снятся сумбурные, и я всегда их

« засыпаю ». Говорят, если не помнишь, что снилось, это значит, что сон очень крепкий, и полезный для здоровья.

Но под утро мне сквозь сон слышались какие-то голоса, звук подъезжающих машин, и, в итоге, я всё-таки проснулась.

Окно, вернее, форточка, была открыта, моя кошка Маня опять открыла лапой форточку, вспрыгнув на окно второго этажа с дерева, растущего рядом. И сейчас пушистая фурия возлежала на подушке Макса, причём кверху брюхом.

- Вот поганка! – засмеялась я, почесав кошке брюшко. Та муркнула, будто говоря, не сердись, хозяйка, и перевернулась на бок, глядя на меня своими умопомрачительно-зелёными глазами.

Я быстро приняла прохладный душ, надела светло-серый, строгий костюм, белую блузку, и сама себе понравилась.

А серый цвет мне идёт.

Я всегда подбираю под одежду и бельё соответствующего цвета, и потому выбрала неглиже классического оттенка, а пакет положила ало-чёрное, красные лодочки, и новое платье.

Поднялась в мастерскую за уже запакованной картиной, и

тайне ото всех установила её на крыше машины.

Но, когда я вошла в гостиную, глаза у меня невольно

округлились. Я такого количества цветов ещё не видела, а от

запаха кружилась голова.

- Откуда столько? – спросила я у Анфисы Сергеевны.

- Тебе поклонники прислали, - улыбнулась она, - тут есть визитки, - и я стала просматривать, от кого пришли цветы.

Огромный букет бордовых роз от Генриха, моего начальника в

« График Интертеймент Продакшн Плюс », букет алых роз с белыми лилиями от его отца, Вениамина Фридриховича.

Белые, трубчатые лилии от Евгения Массалитова, одного знакомого прокурора, который по уши в меня влюбился прошедшим летом... Два букета, один из белых, другой из голубых, роз, от Димы, и совершенно огромный букет от Глеба Никифоровича. Ну, тут, я так понимаю, цветы предназначаются моей матери. Он, чтобы не вызывать подозрение у моего отца, прислал букет, якобы мне.

Я, прочитав открытку, усмехнулась. Так оно и есть.

« Викуля, солнце моё, с праздником. Ты, сегодня, наверное, имеешь повышенное внимание со стороны нашего брата. Я тебя люблю, как дочь, а половину роз отдай матери ».

Хмыкнув, я стала просматривать остальные букеты.

Кое-что было от прежних поклонников по театру, и пять букетов тёмных, почти чёрных роз, от Игоря.

Спятил он, что ли, совсем?

И, помимо цветов, стояла ещё и целая гора пакетов, в которых я обнаружила коробки с конфетами.

У меня от запаха цветов закружилась голова, и сбежавшей по ступеням матери я тут же вручила букет.

- Держи, поставь к себе.

- Вот это да! – протянул папа, - откуда столько?

- У меня поклонников много, - улыбнулась я.

- Моя дочь – вертихвостка, - вздохнул папа, и пошёл завтракать.

- От Глеба? – шепнула маменька.

- От него, - кивнула я, и вздохнула, - а от Макса нет.

- Тебе так нужен букет от Макса? – удивилась маман.

- Мне нужно на ком-нибудь зло сорвать, - ухмыльнулась я, - он мне вечно дарит розовые розы, а я их терпеть не могу. И я постоянно на него кричу из-за этого.

- И он при этом продолжает тебе дарить розовые розы? – вздёрнула брови маман, - идиот!