— И что они так злятся на нас? — недоумевает баянист. — Мы их развлекаем, а они вместо благодарности норовят нам пулю в лоб.

— Известно почему, — поясняет присутствующий тут комиссар пятого батальона старший политрук Шапиро, — они злятся, что не удается им занять Севастополь. Сидят они голодные, в холоде, и им не до музыки. А у нас вдруг Бетховен звучит.

— А тут еще из Феодосии и Керчи их поджимают наши, — добавляет скрипач.

— Пусть злятся, — протирая очки, заключает Шапиро, — а мы подготовим что-нибудь еще и из «Девятой симфонии» Бетховена. [149]

Пятый батальон занимает центральное положение на участке обороны бригады. Он запирает выход в долину реки Черной. Во время декабрьского штурма фашисты рассчитывали ворваться в эту долину как раз в этом пункте.

Командир пятого батальона капитан Константин Иванович Подчашинский, бывший пограничник, хорошо организовал оборону. Не только человек, но и осторожный зверь не сможет здесь пройти незамеченным. Вся местность перед передним краем минирована, в кустах и в камышовых зарослях расставлены ежи и рогатки из колючей проволоки, подвешены всякие звуковые сигналы. Круглые сутки ведется тщательное наблюдение. Все подступы к передовым окопам находятся под перекрестным обстрелом огневых средств батальона.

В землянках, траншеях в любое время суток можно увидеть высокого стройного капитана. Он любит расхаживать, заложив руки за спину. Подчашинский всегда лично проверяет готовность огневых средств, наличие боеприпасов. Комбат знает настроение каждого бойца, хорошо ли он отдохнул, сыт или голоден.

Константин Иванович всегда спокоен. Голос у него немного хрипловат, но тверд. В разговоре чеканит каждое слово. Педагогическая работа в школе НКВД, где Подчашинский до войны преподавал тактику и топографию, отточила его речь, сделала ее скупой и убедительной.

Он и замечание провинившемуся бойцу делает спокойным и ровным голосом, и все же каждый его упрек на подчиненных действует подчас сильнее строгого взыскания.

Комиссар батальона старший политрук Шапиро несколько другого склада. Его страсть — подробно все разъяснять и задавать наводящие вопросы. Он небольшого роста, ходит в простой краснофлотской шинели и в каске. Его не сразу и отличишь от краснофлотца. Единственное, чем он внешне выделяется, — очки, с которыми он никогда не расстается. Широкое лицо, слегка покрытое веснушками, излучает добродушие и теплоту. Шапиро — способный пропагандист. По его почину в батальоне создан агитколлектив, в который входят почти все командиры и отличившиеся в боях краснофлотцы. Члены агитколлектива регулярно собираются, делятся [150] опытом пропагандистской работы. Самым действенным методом агитации единодушно признан личный пример агитатора, храбрость и находчивость в бою. Об одном нашем агитаторе подробно рассказала флотская газета «Красный черноморец» 7 февраля 1942 года. Это — коммунист старший сержант Иваненко. Неоднократно он делал смелые вылазки в расположение противника, подползал к вражеским дзотам, забрасывал их гранатами и с богатыми трофеями возвращался в свое подразделение. В батальоне Подчашинского много таких смелых разведчиков. Не раз отличались в ночных вылазках младший политрук С. М. Фомин, лейтенант Н. Ф. Гейдерович.

Бойцы этого подразделения ни одной ночи не дают гитлеровцам поспать спокойно. Подчашинский задумал разведать минное поле и проволочные заграждения противника перед правым флангом двенадцатой роты. Командовать группой ротных разведчиков и саперов он поручил младшему лейтенанту Афанасию Фомичу Кириченко. Бойцы умело использовали своих союзников — темную ночь и холод. Солдаты противника неохотно дежурят на холоде и предпочитают отсиживаться в землянках. Наши саперы потихоньку, подползли к минному полю, нащупали крайние мины, определили между ними интервалы (немцы придерживались симметричного расположения мин) и одну за другой стали их обезвреживать. Проход был сделан, но за ним оказалась колючая проволока на переносных козлах. Бойцы начали расчищать проволочное заграждение и не заметили хитрости врага: на проволоке загремели банки, склянки и другие предметы. Фашисты, услышав этот звон, открыли огонь. Наши минометчики, выделенные для поддержки разведчиков, старались подавить вражеские огневые точки. Морякам удалось снять четыре козла проволочного заграждения и разведать огневую систему врага на этом участке.

В следующую ночь в разведку отправился взвод под командованием лейтенанта Н. Ф. Тейдеровича. Моряки незамеченными подобрались к окопам противника, выбили оттуда немцев ручными гранатами. Враг опять пустил в ход все свои огневые средства. Разведчикам пришлось отойти, но добытые ими сведения оказались очень важными.

13 января к нам прибыло пополнение из остатков [151] расформированной 8-й бригады морской пехоты полковника Вильшанского. Возглавлял эту группу командир батальона капитан Леонид Павлович Головин. Так как все командиры батальонов у меня налицо, я назначаю Головина начальником штаба пятого батальона, а прибывших с ним бойцов распределяю по разным подразделениям. Бригада наша становится полнокровной, мы сможем теперь воевать активнее.

С разрешения командования сектора готовимся улучшить позиции бригады. Решено выпрямить наш фронт, продвинув левый фланг — четвертый батальон — на 200–300 метров вперед, и очистить гору Гасфорта от гитлеровцев.

16 января после короткой артиллерийско-минометной подготовки четвертый батальон капитана Родина начал наступление. Пользуясь завязавшимися боями на высоте 154,7, капитан Подчашинский быстрым маневром тринадцатой и четырнадцатой стрелковых рот занял окопы боевого охранения немцев восточнее Телеграфной горы и в излучине реки Черной. Немцы пытались оказать сопротивление, но не устояли перед стремительным натиском наших подразделений и отступили на левом фланге на 400 метров и в центре на 100 метров.

Положение на крымском участке фронта складывалось в нашу пользу. Под Севастополем противник прекратил атаки и оттянул часть сил на керченско-феодосийское направление. Однако против нас стояли еще достаточно сильные как по количеству солдат и офицеров, так и по вооружению немецко-румынские части. Осадные войска противника все еще состояли из четырех дивизий и нескольких отдельных частей, мощной артиллерии и авиации, базировавшейся на аэродромы Крыма.

В конце января я встретил на КП армии начальника инженерных войск генерала Хренова.

— Полковник Жидилов, как вы считаете, смогли бы мы сейчас перейти в наступление? — без обиняков спросил меня генерал.

— Я всегда готов к активным действиям.

— Вы-то, может быть, и готовы, а как ваша бригада в целом?

— Я и говорю за всю бригаду.

— Мне кажется, — продолжал генерал Хренов, — что нам можно и нужно организовать наступление из [152] крепости. Многие с этим согласны, но существуют и другие, резко противоположные мнения.

Вопрос о переходе в наступление вынашивался многими командирами соединений, но командование оборонительным районом, очевидно, считало наши войска для этого недостаточно сильными. Такие выводы командования подкрепились еще и тем, что высаженные нами десанты в Евпатории 5 января, а через несколько дней в Судаке не привели к ожидавшимся результатам. Оба десанта, израсходовав свои силы, погибли. В Евпатории погиб мой товарищ капитан 2 ранга Николай Васильевич Буслаев. Он был начальником группы контроля при командующем флотом и с первых дней войны стремился перейти на боевую работу. А тут представился такой случай — участвовать в освобождении Евпатории, его родного города, в котором Николай провел свои молодые годы.

26 февраля по плану командования Севастопольского оборонительного района производились активные действия на всем протяжении Севастопольского фронта. Цель их заключалась в улучшении наших позиций и лишении противника возможности отводить часть сил из-под Севастополя на керченско-феодосийское направление. Была проведена артиллерийская подготовка по боевым порядкам противника на всю их глубину, фашисты в свою очередь открыли сильный огонь по нашим войскам. Более часа гремели разрывы снарядов и мин, весь фронт был в дыму. Наблюдать за полем боя не было никакой возможности.