Мнения собравшихся резко расходились. Ни Алексей, ни старик капитан не могли доказать своей правоты. Замысел Карцева если не отвергался, то повисал в воздухе, представлялся сомнительным.

Сжимая кулаки, Алексей думал. В остром, трудном положении ему приходили в голову наиболее яркие мысли. Так бывало за шахматной доской. Так и теперь. Нужно рассчитывать на худшее! На худшее! Но даже и тогда он не отступит так просто. Нужно учесть все. Мечта – первый этап проектирования. Проектировать – это учитывать все. Значит, нужно учесть и возможность того, что льды останутся за молом. Выпустить их надо! Вот что! Раньше надо было об этом думать!

И он с досадой вспоминал, как час назад стоял здесь у карты и рисовал перед серьезными людьми свои мечты, еще не ставшие проектом, не учитывающие всего, что обязан учесть проектант. Алексею казалось, что его тошнит теперь от одного этого воспоминания…

Помощник капитана сочувственно поглядывал на него: Алексей побледнел и стал мрачным.

Он не помнил, как закончилось собрание. Кто-то жал ему руку, благодарил.

«За что? За что благодарят? Просто из вежливости?» – проносилось в мозгу Алексея.

Он вышел на палубу. Волна ударила в борт, ее пенный гребень взлетел ввысь и обдал Алексея водой с ног до головы. Алексей даже не отряхнулся. Вторая волна окатила корабельную трубу.

Моря не было видно. За бортом бушевала ночь. Брызги и струи воды вылетали из непроглядной тьмы, обрушиваясь на палубные надстройки, на вцепившегося в реллинги Алексея.

«…Ледяная стена… она не: только преградит путь северным льдам, но и задержит прибрежные… В результате торосы, торосы, торосы… Наконец, паковые льды у берегов, какие встречаются только под полюсом!.. А нельзя ли выпустить эти льды? Открыть ворота? А почему бы и нет?..»

Волна снова грохнула в борт корабля. Корабль накренился, ноги Алексея заскользили по мокрой палубе. Пена, брызги, ветер ударили его по лицу.

Алексей отплевывался, мотал головой со слипшимися волосами, но стоял у реллингов, держась за них, и не уходил.

На скалах не было растительности. Голые, с острыми краями, они зубцами тянулись по каменистому склону горы, где первобытной россыпью громоздились обломки древней материковой породы. Снег расщелин оттенял темные стены утесов. Альпинистам знаком мертвый пейзаж заоблачных, всегда покрытых снегом гор. Там не встретишь ни почвенного покрова, ни мха на камнях. Здесь же этот «заповедник» доисторических времен, этот кусок «лунной поверхности» начинался прямо от тундры.

К ближним отвесным утесам пробирались двое. Девушка с геологическим молотком на длинной рукоятке шла впереди. Мужчина, довольно полный, рыхлый, с красивым и холеным лицом, отставал. Карабкаться по скалам, видимо, не доставляло ему особенного удовольствия. Он догнал свою спутницу, когда она задержалась, рассматривая отколотый камень, и остановился около нее, тяжело дыша.

– Проклятые места! Первый круг Дантова ада, – говорил он. – Где тут табличка с надписью: «Оставь надежду навсегда»?

– Какую надежду? – рассеянно спросила девушка. – Надежду найти золото.

– Какой ты странный, Витяка! Золото? А разве все это не стоит большего? – она сделала широкий жест рукой. – Посмотри на компас.

Виктор Омулев фыркнул:

– Магнитная аномалия? Самая обычная для Заполярья. Фу, как не современно!

– Нет, не обычная!.. Магнитная стрелка словно сошла здесь с ума. Мне все кажется, что мы найдем сейчас такой склон, где к камням пристанут подошвы ботинок. Шагнешь, рванешься и – останутся гвозди на камне, пристанут к нему, как прилипли они к сказочному утёсу, вырванные из обшивки корабля. Помнишь Синдбада-Морехода из «Тысячи и одной ночи»? Или вдруг вырвет у меня из рук молоток – и не отодрать его от ржавого камня.

– А у меня всегда магнитная аномалия, – вздохнул Виктор. – Меня всюду влечет неведомой силой к холодному утесу, – и он многозначительно взглянул на Галю.

– Оставь! – Галя свела и без того сросшиеся на переносице брови, такие же темные, как и едва намечающиеся усики в уголках губ.

Из-за этих усиков тонкая, стройная, в ватной куртке и таких же штанах Галя казалась юношей.

– Почему ты, ищущий славы геолог, не хочешь понять значения открытых нами мест? Что золото по сравнению с этими железорудными месторождениями необычайной мощности? Не просто гора Магнитная, как на Урале, а целый Магнитный хребет. Посмотри вокруг! Разве не хочется представить здесь трубы завода-гиганта?

– Ерунда! – отпарировал Виктор Омулев. – Не имеет никакого практического значения. Я мечтал о золоте. Зачем мне презренное железо? Для металлургического завода, кроме воды, руды и площадки, нужны еще три вещи: транспорт, транспорт и транспорт…

– Я уже представляю шоссе в тундре…

– Шоссе в тундре? – усмехнулся Виктор. – Про гвоздь, привезенный в Арктику, говорят, что он становится серебряным. Шоссе будет золотым. Видел я в тундре бревенчатый настил. Под ним хлюпало, а бревна прыгали. Каждое из них надо было привезти за тысячи миль. Только золото могло бы окупить дороги в тундре.

– Но не думаешь же ты, что этот загадочный магнитный край так и останется неисследованным?

– Кому он нужен? Никто здесь, в Арктике, не будет строить металлургические заводы.

– Ты совершенно лишен фантазии! Ведь человек ты умный, одаренный. Если бы Алеша Карцев…

– Ах, оставь, пожалуйста! Ультра! Опять Алеша! Всегда Алеша! Неужели даже здесь, на краю света, мы не может почувствовать себя вдвоем?

– Вот уж к чему не стремлюсь.

– А я стремлюсь, стремлюсь… и добьюсь своего. Пора понять, что твоему профессорскому угоднику нужна не ты, а Женя… Вернее сказать, ему никто не нужен, кроме него самого и всеобщего восхищения его эфемерными идеями. Эгоцентрик! Эгоцентр мировых возмущений эфира! Притом старомодный!

– Тебя противно слушать, – сказала Галя и, скрывая смущение, начала спускаться к автомашине, которая виднелась внизу за нагромождением камней. Фигурка суетившегося там шофера казалась сверху совсем маленькой.

Виктор раздраженно вытер платком влажный лоб и тугие щеки, потом, бормоча проклятия, тоже стал спускаться.

Механик Добров в синем, вымазанном маслом комбинезоне и старой кожаной фуражке встретил геологов невесело. Его небритое лицо было угрюмо, усы топорщились, глаза смотрели в сторону.

– Аккумуляторы сели, – мрачно сообщил он.

– Как это сели? – повысил голос Виктор. – Подзарядить надо.

– Подзарядил бы на ходу… Да с места не сдвинешься.

– Это возмутительно! – перешел на фальцет Виктор. – Я отдам вас под суд. Сейчас же передавайте мою радиограмму. Сами о себе передадите!

Механик-радист понурил голову:

– И у рации, Виктор Михайлович, аккумуляторы сели, так что разрядились…

– Да вы с ума сошли! – взвизгнул Виктор. – Значит, мы по вашей милости остались в тундре без машины и без радиосвязи?

– Подожди, – вмешалась Галя. – Почему это случилось, Матвей Сергеевич? – ласково спросила она.

– Не могу знать, Галина Николаевна. Чудно!.. – развел руками механик. – Как подъехали к этому месту, так аккумуляторы сразу садиться начали. Еще вчера приметил… Подзарядить их хотел. Да куда там!.. Сели, совсем разрядились. Чудно!..

Вездеход и рация безнадежно выбыли из строя. Решено было идти в тундру в надежде встретить оленеводов.

Оставленный у скалы вездеход с плексигласовым верхом долго был виден путникам. Виктор несколько раз со вздохом оглядывался на него и с проклятиями вытаскивал увязавшие в почве ноги.

Галя не оглянулась ни разу. Она шла первой. За плечами у нее был такой же рюкзак, как и у мужчин.

Идти становилось все труднее. Бесконечные речушки, озерки и топи встречались на пути. Галя неутомимо шла вперед. У нее был мужской упругий шаг.

Привалы были короткими. Отдыхали на вершинах бугров, где все-таки было не так сыро. Как-то само собой получилось, что места для привалов выбирал не Виктор, начальник группы, а Галя. Она же фактически командовала и в пути. Виктор брюзжал, жаловался и подчинялся Гале. Добров смотрел на него неодобрительно.