Когда-то, путешествуя по Арктике, я записал наиболее интересные беседы, рассказы, воспоминания и опубликовал потом «Полярные новеллы». Но тогда я не рискнул включить некоторые из бесед в «кают-компании», которые уносили нас не только за пределы Арктики, но и за пределы нашей планеты. Однако именно они отозвались потом на всей моей жизни. Потому с особым чувством я снова переношусь на родной мне борт «Георгия Седова».

– Сегодня вечером устроим встречу с учеными, – сказал однажды Борис Ефимович.

Я знал, что вместе с палеонтологом Низовским к нам на корабль перебрался географ Васильев, руководитель экспедиции на дальний архипелаг.

Кроме того, у нас на борту был… астроном.

Он попал на «Седов», когда корабль стоял в Устье.

Я вышел тогда рано утром на палубу, чтобы хоть издали посмотреть на материк. Ведь я не видел его уже несколько месяцев.

Узенькая дымчатая полоска на горизонте…

Но все-таки это краешек Большой земли!

На воде, такой же оранжевой, как занявшаяся заря, показался моторный катер. Он шел от берега.

– Новые пассажиры, – сказал мне старпом, – три человека. Астрономическая экспедиция.

– Астрономическая экспедиция? Здесь, на Севере? Зачем?

Старпом ничего не мог разъяснить.

Подошел катер. По сброшенному штормтрапу на палубу поднялись трое.

Первый был низенький, широкий в кости, но худощавый человек в роговых очках. Я заметил чуть косой разрез необычно продолговатых глаз на скуластом, сильно загорелом лице с выпуклыми надбровными дугами, делавшими выражение его несколько странным.

Очень вежливо поклонившись мне еще издали, он подошел и представился:

– Крымов Евгений Алексеевич. Астроном. Высокоширотная экспедиция. А это – Глаголева Наташа. То есть Наталья Георгиевна. Ботаник.

Измученная девушка в ватной куртке слабо пожала мне руку. Вахтенный помощник Нетаев сразу же отвел ее в приготовленную каюту.

Третий пассажир был юноша, почти мальчик. Он очень важно распоряжался подъемом вещей из катера.

– Пожалуйста, осторожнее. Это приборы, научные приборы! – кричал он. – Говорю вам, приборы! Понимать надо!

Приборы уже лежали на палубе. Ничего похожего на телескоп я не заметил.

Что делает астрономическая экспедиция в Арктике? Разве отсюда лучше видны звезды?

Вечером, пользуясь стоянкой в порту острова Дикого, Борис Ефимович пригласил своих гостей – ученых – в салон.

Буфетчица Катя принесла шпроты из заветных запасов. На столе появился капитанский коньяк.

Ученые, включая ботаника Наташу, теперь уже розовощекую и бойкую, с удовольствием отдали должное и закускам и напитку.

Я спросил Крымова:

– Скажите, какова цель вашей астрономической экспедиции?

Протягивая руку к шпротам, Крымов ответил:

– Установить существование жизни на Марсе.

– На Марсе! – воскликнул я. – Вы шутите?

Крымов удивленно посмотрел на меня через круглые очки.

– Почему шучу?

– Разве можно наблюдать отсюда Марс? – спросил я.

– Нет, в это время Марс вообще плохо виден.

– Астроном и ботаник изучают Марс в Арктике, не глядя на небо? – Я руками развел.

– Марс мы изучаем у себя в обсерватории в Алма-Ате, а здесь…

– Что же здесь?

– Мы ищем доказательства существования жизни на Марсе.

– Это очень интересно! – воскликнул Низовский. – Я с детства увлекаюсь марсианскими каналами. Скиапарелли, Лоуэлл! Эти ученые, кажется, занимались Марсом?

– Тихов, – внушительно сказал Крымов, – Гавриил Адрианович Тихов!

– Создатель новой науки – астроботаники! – бойко вставила девушка.

– Астроботаники? – переспросил я. – Астра – звезда. И вдруг ботаника! Что может быть общего? Не понимаю.

Наташа звонко рассмеялась.

– Конечно же, звездная ботаника! – сказала она. – Наука, изучающая растения других миров.

– Марса, – вставил Крымов.

– У нас при Академии наук Казахской ССР создан сектор астроботаники, новой советской науки, – гордо пояснила Наташа.

– Как же, астрономы и вдруг в Арктике очутились? – спросил капитан.

– Видите ли, – сказал Крымов, – нам приходится искать условия, сходные с существующими на Марсе. Он в полтора раза дальше от Солнца, чем Земля. Атмосфера его разрежена, как у нас на высоте пятнадцати километров. Климат там резок и суров.

– Вы только подумайте, – вмешалась Наташа, – на экваторе днем там плюс двадцать, а ночью минус семьдесят градусов.

– Крепковато, – сказал капитан.

– В средней полосе, – продолжал Крымов, – зимой (на Марсе времена года подобны земным)… зимой днем и ночью минус восемьдесят градусов.

– Как в Туруханском крае, – заметил молчавший до этого географ.

– Да. Климат Марса суров. Но разве здесь, в Арктике, не бывает таких температур? – Крымов беседовал охотно. Видно, он был влюблен в свою звездную ботанику.

– Вот теперь понимаю, почему вы здесь, – сказал капитан.

– И жизнь существует в Арктике, – продолжал астроном. – А на Марсе ведь есть и более благоприятные условия. У полярных кругов, например, где солнце не заходит по многу месяцев, температура и днем и ночью держится около плюс пятнадцати градусов. Это же прекрасные условия для растительности! Я не выдержал:

– И что же? На Марсе есть растительность?

– Пока еще у нас не было прямых доказательств, – уклончиво ответил Крымов.

Капитан налил всем коньяку.

– Наверное, замечательная это специальность – астрономия. У нас, моряков и полярников, принято рассказывать о себе. Вот бы вы, товарищ географ, и вы, товарищ Низовский, а особенно вы, астрономы, рассказали бы, как учеными стали, – предложил Борис Ефимович.

– Что ж тут рассказывать, – отозвался Низовский. – Учился в школе, потом в университете, остался при кафедре аспирантом… вот и все.

– Меня ученым сделала страсть, – сказал Валентин Гаврилович Васильев. – Страсть к новому, жажда передвижения. Я исходил, исколесил всю нашу замечательную страну. Вот теперь до Арктики добрался. А как подумаешь, сколько еще неисхоженного, неизведанного на наших просторах, радостно становится. Пью за необъятную и красивейшую нашу Родину! – сказал географ и выпил рюмку.

Все последовали его примеру.

– А вы? – обратился капитан к Крымову. – Вы что расскажете нам?

Крымов стал чрезвычайно серьезным.

– Это очень сложно, – задумчиво начал он, потирая свои выпуклые надбровные дуги, – и очень долго рассказывать.

Мы все стали просить. Наташа выжидательно смотрела на своего руководителя. Очевидно, она не знала его биографии.

– Пожалуй, я расскажу, – согласился наконец Крымов. – Я родился в эвенкийском стойбище. Раньше эвенков звали тунгусами.

– Вы эвенк? – воскликнула Наташа. Крымов кивнул.

– Я родился в эвенкийском чуме в тот год, когда в тайге… Вы все, наверное, слышали про Тунгусский метеорит, который упал в тайгу?

– Слышали немного. Расскажите, это очень интересно, – попросил Низовский.

– Это было необыкновенное явление, – сразу оживился Крымов. – Тысячи очевидцев наблюдали, как над тайгой возник огненный шар, по яркости затмивший солнце. Огненный столб уперся в безоблачное небо. Раздался ни с чем не сравнимый по силе удар… Этот удар прокатился по всей земле. Он был слышен за тысячу километров от места катастрофы: зарегистрирована остановка поезда близ Канска, в восьмистах километрах от места катастрофы. Машинисту показалось, что у него в поезде что-то взорвалось. Небывалый ураган прокатился по земле. На расстоянии четырехсот километров от места взрыва у домов сносило крыши, валило заборы… Еще дальше – в домах звенела посуда, останавливались часы, как во время землетрясения. Толчок был зафиксирован многими сейсмологическими станциями: Ташкентской, в Иене, Иркутской, которая и собрала показания всех очевидцев.