— Не правда ли, — сказал Зоммервиль, вытирая пот с лица: — какая невероятная жара. Ведь всего только восемь часов утра.

— Я собиралась вас спросить, почему сегодня так тяжело дышать?

Они раскрыли все пять окон, выходящих на восток, откуда виден был весь океан, за пределами кораллового кольца. Шарль Зоммервиль заметил, что море имеет совершенно необыкновенный вид. Оно едва колебалось и было усеяно правильными белыми точками, располагавшимися в бесконечные ряды вплоть до самого горизонта. Небо из голубого превратилось в желтое. Стаи морских птиц улетали на запад.

— Странно, — пробормотал ученый, рассматривавший море в бинокль.

— Как зловеще... Взгляните на этот бледно желтый цвет, получающий медный оттенок... И как тяжело дышать!

— Действительно, можно задохнуться. Спустимся вниз. Может быть, там прохладнее.

Они прошли через восточную террасу и, перегнувшись через перила, с удивлением заметили, что волны лижут подножье скалы, несмотря на то, что час прилива давно прошел. Белые точки на море сделались чаще и заметнее. Их густые ряды протянулись в образцовом порядке. Можно было подумать, что это симметричные петли бесконечного невода, растянутого по поверхности спокойного моря. Казалось, что движутся одни эти петли. Стаи птиц: пеликаны, бакланы, фрегаты молча летели тяжелым усталым полетом.

Гилермо Мюйир появился на террасе, разыскивая Ляромье для того, чтобы поместить в надежное место моторную лодку. Он кратко предупредил:

— Готовится буря!

Белые точки теперь определились. Каждая из них изображала пирамидальную вершину холма, только что родившегося из зыби и превратившегося в волну, вышина и объем которой росли с минуты на минуту. Первые ряды этой орды погибали, разбиваясь об коралловое кольцо. Шедший за ними ряд возобновлял атаку с новой яростью. Скалы выдерживали бешеную осаду. Превратившись в горы, волны неистово разбивались о препятствия, сменяясь еще более высокими и яростными волнами, перекатывавшимися через преграды рифов и подступавшими уже к подножью скалы. Под мрачным небом без крика сновали пеликаны. Море ревело. В воздухе ни малейшего движения.

— Я подавлена, — прошептала молодая девушка: — эти великие силы природы... Человек ничто перед стихией.

— Возможно, что в тысяче миль отсюда произошло извержение подводного вулкана. Океан вышел из равновесия.

Все еще продолжая расти в вышину и в ширь, водяные горы принялись со всего размаху нападать на скалу. Они с ужасным шумом разбивались об ее подножье и слышно было, как грохочут вырванные из дна рифы. Столбы пенистой воды достигали площадки замка и стены его дрожали, как от ударов тарана под градом осколков скал, вырванных морем из их ложа.

— Ужасно! — воскликнула Алинь.

— Вам страшно?

— Сама не знаю... Я думаю о несчастных моряках... О, какая волна!

Потребность в защите заставила ее придвинуться к ученому, который удержал ее руку в своей.

— Как охотно философствуешь перед такой грандиозной картиной... только те, которые находят убежище в ненарушимой и разделенной любви, могут не обращать внимания на бури... Такого убежища, увы, недостает мне!..

— Посмотрите, какая гора поднимается! Она поглотит все!

— Она разобьется, как все другие.

— Страшно!

Он обнял ее за талию и притянул к себе, забавляясь ее волнением.

— Успокойтесь, для нас это только зрелище.

Чувствуя ее возле себя, он уже не отталкивал больше тех видений, которые так часто заполняли его бессонные часы. Он украдкой изучал ее, в то время, как она не отрывалась глазами от волн:

— Неужели мой безумный сон осуществим?... — думал он: — Неужели ее умственный энтузиазм может преобразиться в любовь?...

При каждом ударе, сотрясавшем скалу, она вздрагивала и отдавалась объятию, в то время, как он искал успокоения в дьявольском грохоте канонады. Наступил момент, когда его охватило какое-то оцепенение; она, в свою очередь, замечталась о том убежище, которое создается слиянием двух сердец, растворившихся в единой воле... Созерцая трагическую битву, они, сами того не зная, играли друг для друг роль символов. Она — символ Женщины и Любви, он — Мужчины и той покровительственной силы, к которой инстинктивно взывала слабость женщины...

На террасе появились миссионер, Жюльен и Огюст с обеими негритянками. Все испытывали такую же потребность близости друг к другу и, обмениваясь впечатлениями, чувствовали себя менее одинокими перед лицом катастрофы. Между тем, ярость волн уже ослабевала и лазурь неба прерывалась сквозь желтые тучи. Сильно подул восточный ветер и обезглавил высокие волны, бросившиеся последний раз на преграду рифов.

Вдруг Огюст, указывая на горизонт, закричал:

— Лодка!

Зоммервиль, вооружившись биноклем, подтвердил:

— Это шхуна... Она покинута. Мачта сломана.

— Брошенная лодка? — спросил Тулузэ: — подождите, мне кажется, я вижу, да, да, вижу, там кто-то есть!

Шхуна быстро приближалась под напором волн. У всех сердце сжалось от волнения. Через несколько секунд лодка разобьется об кольцо рифов.

— О, — воскликнул священник, тоже вооруженный биноклем: — трудно что-нибудь сказать, но я вижу на борту парня, которого ничто не испугает.

Алинь тоже разглядела человека с багром в руках. Как бы готовый к прыжку, он не спускал спокойного взгляда с подводных камней.

— Еще три минуты... Самое большое четыре... — считал ученый.

Наступили тревожные мгновенья. Теперь уже видны были подробности даже невооруженным глазом. Люди, бывшие в лодке, уцепились за что только могли. Один только человек стоял с багром в руке и, казалось, не робел перед стихией. Он, должно быть, был молод и высок ростом. Ветер трепал темные пряди его волос. Его безбородое лицо дышало дикой энергией. Вместо всякой одежды на нем были рубаха и панталоны.

— Только чудо может их спасти! — прошептал чей-то голос

— Приготовимся помочь им!...

— Спустимся вниз!...

— Смотрите, они гибнут!

Поднятая волной шхуна неслась на камни... Но удар багра внезапно отклонил ее в сторону, и она проскользнула между двумя рифами, за которыми море казалось уже успокоенным.

— Чудо! — воскликнул кто-то.

— Спасены.

Тревога рассеялась... Внезапно лодка остановилась. Наткнувшись на невидимую скалу, она накренилась, вздрогнула, накренилась еще больше и стала тонуть...

С подножья скалы, где собрались все обитатели замка, видны были обломки, несомые волной. Возле них горсточка людей — не видно было ни голов, ни рук — ухватившихся за выступ рифа. Возможно, что, повернувшись лицом к острову, их уста взывают на помощь, но крики заглушаются грохотом волн...

— Неужели мы им дадим погибнуть на наших глазах? Неужели ничего нельзя сделать?

— Увы, ничего, Алинь. Пирогу индейцев разобьет в щепки.

— Посмотрите на эту волну, чудовищная волна, она поглотит их...

Водяная гора бешено ударилась об камни и рассыпалась брызгами. Не разжались ли уже судорожные пальцы? Под пенистой массой не видно людей. Не удержались, должно быть...

Алинь ломала руки. Негритянки испускали пронзительные крики. Мужчины не отрывали глаз от людей, погибающих под волнами. Вдруг, кто-то закричал:

— Кто-то плавает! А вот другой!

— Я вижу трех, четверых.

Из-под воды появились руки, головы. Какая яростная борьба со смертью, какое горячее желание жить! Приблизят ли их к берегу отчаянные усилия или отступающая волна отрежет их от спасения... Невозможно судить на таком расстоянии.

— Мне кажется, там женщина, — прошептал Зоммервиль, глядевший в бинокль; он повторил с возрастающим волнением:

— Да, молодая женщина... белокурая... Ее держит мужчина...

Послышавшийся позади них ужасный крик заставил их вздрогнуть. Все повернулись к Огюсту, который с верхушки скалы указывал рукой на какую-то точку:

— Акулы.

— Акулы?

Проницательный взгляд мулата разглядел блестящие на солнце серовато-стальные треугольники, державшиеся на поверхности волн: это были спинные плавники акул-людоедов, которые издали почуяли добычу и искали ее. Стоя на скале, Огюст испускал крики, жестикулировал, махал платком, ревел благим матом... Привлечет ли он внимание несчастных? Даст ли он им понять, что им грозит еще более ужасная смерть?... Может быть, они успеют тогда укрыться на скале?...