Жюльен относился к создавшемуся положению по философски.

— Наш патрон — замечательное существо. С какой стати противиться отдыху, который он нам устраивает.

И когда она жаловалась на то, что работа заброшена в самом начале, он вышучивал ее.

— Не понимаю, чего вы ноете? Я — другое дело: у меня никаких других развлечений, кроме уженья рыбы и гавани патрона, а вы — у вас есть возможность флиртовать с нашим героем, с вашим красавцем капитаном!

— Я даже не стану отрицать, так это нелепо.

— Хе-хе. Я вам предсказывал, что и вы поддадитесь обаянию мужчины!

— Вы с ума сошли! Оттого, что я оказываю услуги Лармору, как больному...

— Позвольте! Не позже, как вчера, за обедом, его рука как бы нечаянно коснулась вашей, потянувшись за бисквитом. При свете фонарей я заметил, как вы вздрогнули и покраснели!

— Какая фантазия!

— Впрочем, надо отдать ему справедливость. Это славный малый. И совсем не такой простой, как я предполагал по его грубой речи. Он говорит мало, но очень хорошо; доказательство тому, что он быстро приспособился к среде, и что он умен. Неужели наш герой женоненавистник? У него такой холодный вид. Вам должно быть известно, презирает он женщин, или их боится?

— Откуда я это могу знать?

— Я наблюдал, каким равнодушным взглядом он отвечает на глазки нашей прекрасной волшебницы, которая, как видно, поклялась покорить здесь всех мужчин. По темпераменту или по профессии она обладает тайной тех обещающих взглядов, которые пробуждают в нас зверя... Все поддаются этому, даже наши беглые каторжники, которые вчера подрались из-за того, что она улыбнулась им издали, и каждый из них принял на свой счет эту улыбку. Когда я говорю обо всех, я забываю об одном исключении: о Жане Лармор. Ara! Ara! Вы взволнованы! Милая льдина!

— Вы мне надоели!

Она повернулась спиной и вышла из лаборатории, встретив на площадке лестницы Шарля Зоммервиля, который ласково взял ее за руку.

— Ничего нового, Алинь?

— Ничего, — кратко ответила она, высвободив свою руку.

— Куда вы так бежите?

— На перевязку.

— Из-за этого славного Лармора вас теперь не видишь совсем.

Она, не отвечая, бросила на него суровый взгляд. Он поглядел ей вслед, покачал головой, нервно потирая руки, и прошел в лабораторию.

— Ничего нового, Мутэ? — повторил он.

— Ничего особенного, профессор, за исключением того, что мы с Алинь заметили, что Ляромье пренебрегает своими обязанностями. Он еще не кормил сегодня обезьян.

— При его добросовестности — это совершенно не понятно. Скажите вот что, Мутэ: я только что встретил Алинь, у меня осталось впечатление, что она на кого-то очень сердита?

— Да, у нее уже несколько дней плохое настроение.

— Отчего бы это?

— Оттого, что она не умеет философски относиться ко многим вещам.

Ученый, направившийся было к клеткам, вернулся назад. С деланно-веселым взглядом, в то время, как черты его выражали сильное смущение, он остановился перед Жюльеном.

— Вы, конечно, понимаете, что я сказал неправду. Я прекрасно понимаю, что с ней, и принимаю на свой счет упреки, которые читаю в ее глазах. Уединившись на этом острове, я верил в то, что буду защищен от плотских увлечений. Я должен был удовлетвориться дружбой, которую питаю к Алинь, и теми иллюзиями, которые она мне доставила, и мне этого было бы достаточно, если б судьба не подкинула мне эту женщину. Наконец, будем справедливы: ведь, не я же ее искал?

— И зачем только Лармору пришло в голову спасать ее от акул!

— Да, вам легко шутить, потому что это вас не задевает, а я попался, и здорово! О, я не принимаю эту историю всерьез, как Алинь, которая думает, что я пожертвовал наукой ради любви! Это просто каприз. Слабость. И заметьте, что я не обманываюсь. Она играет роль бескорыстной, покинутой девочки, сантиментальной женщины, которая стремится только к единению душ. Да, мой друг, она мне бросает такие слова! Но это мошенница, которая счету не знает своим приключениям.

— Как она хорошо одета теперь, между тем, как тогда вся ее одежда состояла из волос и четырех колец.

— Вы попали в точку! Именно, это видение преследует меня. Сознайтесь, что и вас тоже! Но это совсем другое. В пятьдесят лет такие чувства вас тиранят сильнее. Она сводит меня с ума своими глазами. Она отняла у меня сон. У меня нет никакого желания работать. Мне стыдно вам в этом сознаться.

— Ну, что ж, лекарство под рукой.

— Вам легко говорить! Я вижу, вы не отдаете себе отчета в том, в какое я попал безвыходное положение! Она воображает, что я влюблен в Алинь, и знаете, во что она меня вовлекает?

— Она хочет заставить вас жениться?

— Мошенница об этом еще не говорит, но она дает мне понять, что уступит мне только тогда, когда я расстанусь с Алинь.

— Скажите; пожалуйста!

— Вы понимаете, что в этом пункте я не уступлю.

— Разрешите мне посоветовать вам другое средство.

— Я его не вижу.

— Отправьте ее.

— У меня не хватает воли. Однако, как-нибудь придется выйти из этого положения... Тише, Мутэ.

Он приложил палец к губам. Алинь возвращалась с корзинкой, наполненной плодами и шелухой. Он похвалил ее деланно веселым тоном. Хорошо, что она позаботилась о бедных обезьянах. Ляромье уже несколько дней пренебрегает этой обязанностью. Ему на все лады повторяли, что успех опыта зависит от состояния здоровья этих животных, а он заставляет их поститься. Однако, его болтовня не находила отклика: Алинь раздавала корм, как бы не замечая его присутствия. Тем не менее, он, подойдя к ней, продолжал.

— Мы должны их поддерживать в возможно лучшем состоянии. Я рассчитываю, что через несколько дней мы вернемся к нашим работам.

Она закрыла клетку и бросила на него негодующий взгляд, который он не в силах был выдержать.

— Я думаю, — сказала она дрожащим от волнения голосом: — что лучше выпустить этих животных на свободу.

— Что вы этим хотите сказать, дорогая Алинь? Вы что-то такое вообразили? Итак, вы предполагаете?

Она с горечью проговорила:

— Вы разбили мой идеал. Моя вера в науку колеблется. Вера в вас уже исчезла.

— Вы жестоки, Алинь, — мягко протестовал он.

— Я до сих пор думала, что наука может наполнить жизнь. Я ужасно ошиблась.

Он напряженно улыбнулся.

— Позвольте, это неразумно. За такую мимолетную слабость, обычную для всех мужчин.

— А, мимолетную.

— Я вас слишком люблю. Вы мне внушаете слишком глубокое уважение, чтоб я говорил об этих вещах в вашем присутствии. Поверьте мне, я эту женщину нисколько не уважаю.

Она взволнованно возразила:

— Тогда зачем же вы даете ей посягать на ваш гений? Каким образом женщина, недостойная вас, может вас совратить с пути, который обещал вам такую известность!

— Но я вам повторяю, что вы приписываете ей больше влияния, чем она имеет в действительности! Я сумею взять себя в руки, когда захочу. Ученые или невежды в смысле инстинкта — одинаковы.

— Но, ведь, существует дисциплина духа!

— Да, я согласен, дорогая Алинь, и это даже единственное преимущество человеческого рода. Я хотел бы обладать им в высшей степени. Вы чувствуете, я сознаю свои слабости. Я очень огорчен. Будьте ко мне снисходительны!

Она поглядела на него глазами, в которых стояли слезы.

— Будьте сильнее, профессор! — умоляла она в порыве: — Подумайте, куда ведет вас эта женщина. Стряхните этот гипноз!

— Я постараюсь! Обещаю вам. Я понимаю, что она опасна и что надо избегать ее. Спросите у Мутэ, искренно ли я это говорю.

— Это так и есть, — подтвердил молодой человек, с удовольствием прерывая сцену, которая тяготила его: — Я уверен, что если б вы могли освободиться от этого наваждения, хотя бы на несколько дней...

— Ладно! Кончено! — энергично сказал Зоммервиль: — Я вам объявляю, что перестаю быть под башмаком у этого создания, что я уезжаю завтра утром, а через неделю возвращаюсь исцеленным. Я знаю, что эта женщина — искательница приключений, и, зная это, я все-таки не находил в себе мужества порвать и поставить ее на свое место. И подумать только, что мой сын может приехать не сегодня-завтра! Нечего сказать, хорошо? Неужели я никогда не сумею состариться? Выставлять на показ перед сыном свой блуд!.. А, нет! Нет!..