На трибуну поднялась модно одетая энергичная дама в темных очках и обличающим тоном заговорила о детях:

– Нет большего ужаса, чем тот, который я испытала, встречая детей, ослепших из-за нехватки витамина А. Казалось бы, нет ничего проще выращивания моркови, и вместе с тем на одном только Дальнем Востоке, исключая Советский Союз, из-за недостатка витамина А слепнут сто тысяч детей ежегодно. Я видела этих несчастных, и мне страшно представить себе, что за десять лет их наберется достаточно для заселения миллионного города слепых! – Дама жадно выпила стакан воды. – А детская смертность? В развивающихся странах она в десять с лишним раз превысила смертность в развитых. Так не за благо ли надо считать, что программа искусственного ограничения рождаемости дала результат. Там, где ее применяли, 2,2 миллиона детей не появилось на свет.

Оратора прервал возглас кардинала Марителли:

– Анафема всем! Проклятье небес! Да низринется дьявол оттуда!

Возмущенная дама в знак протеста покинула трибуну, но на деле уступила свое место кардиналу.

– Что слышал я? Кровь стынет в жилах от слов, произнесенных здесь, в городе первых христиан! Чем гордиться? Убийством, которое якобы предотвращает будущую смерть? Каждое живое существо имеет право не только жить, но и начать жить! Никакое ограничение рождаемости недопустимо, оно проклято святой церковью!

Кардинал Марителли метал молнии, его глаза горели, словно в них пламенем отражалась кардинальская мантия. Его длинное лицо с неистовым взглядом пророка просилось на полотно. Но рецептов, как выйти человечеству из тупика, он не знал.

Кардинала сменил на трибуне довольно прозаический профессор Мирер, американский специалист по сельскому хозяйству, экономист и демограф – благообразный, сытый джентльмен со сверкающей лысиной, золотыми очками и тонким носом. Он видел выход лишь в полном пересмотре технологии сельского хозяйства, приведя в пример удачливых американских фермеров. В мире, который, по его утверждению, кормят Америка, Канада и Австралия, все определяется спросом и предложением. Цены, цены! Вот показатель нашего хозяйства на земном шаре, закончил он.

Председательствующий объявил, что следующим выступит советский академик Николай Анисимов.

Юрий Сергеевич учился по учебникам Анисимова, но никогда не видел этого прославленного химика и обрадовался, что услышит его. Не меньший интерес к речи Анисимова проявил и Генри Смит, впрочем, как и все сидящие в зале.

Советский ученый сказал, что уверен в возможности выйти из тупика, который, по словам выступавших, якобы грозит человечеству. И этот выход – в использовании так называемой «искусственной пищи», в создании мировой пищевой индустрии. Она может прийти на помощь тем странам, где в отличие от его страны с развитым сельским хозяйством не производится пищевых продуктов в достаточном количестве. Хотя резерв, страхующий сельских тружеников от погодных капризов, был бы полезен повсюду.

Заседание конференции закончилось, но Генри Смит не отпускал русского инженера, который, оказывается, сам писал в газеты.

– Слушайте, парень! – фамильярно хлопнул он его по плечу. – Если мы коллеги, то я заинтересован в вашей дружбе. – Мелхов и бровью не повел, предоставляя американцу раскрыться. – Но и вы должны быть заинтересованы в ней. Поэтому я дам вам сегодня урок журналистской техники. О'кэй?

Смит был так настойчив, что Мелхов уступил.

Оказалось, что «урок» состоится в одном из шикарных ресторанов, куда Мелхов один не решился бы заглянуть. А Смит был там своим человеком.

Величественный метрдотель, умевший показать, что соткан из одних улыбок, подобострастно проводил их через огромный зал с запахом первоклассных кушаний, ароматом дорогих сигар, тонких духов и приглушенным шепотом. Бесшумные лакеи в белых куртках с черными галстуками-бабочкой проносили подносы, ведра с замороженным шампанским, отодвигали стулья, разливали вино по бокалам и с артистическим изяществом раскладывали заказанные яства по тарелкам.

Столик для мистера Смита оказался в уютной нише, отделенной от зала стеклянной перегородкой с изображением богини, выходящей из пены.

Смит что-то шепнул метрдотелю, и тот понимающе кивнул.

Через несколько минут он так же проводил в нишу за стеклянной перегородкой напротив двух важных особ, в которых Юрий Сергеевич узнал выступавших сегодня на конференции ученых.

Метрдотель с видом полководца перед боем сам принимал заказ, а Мелхов и Смит каким-то чудом слышали каждое его слово. Впрочем, чудес здесь не было, если не считать извлеченный американцем из портфеля аппарат, установленный на столике. Очевидно, он улавливал колебания стеклянной перегородки в нише напротив, усиливал их и превращал в звуки.

– Бифштекс синьору? О сэр! – слышался голос метрдотеля. – У нас, как в Англии, процветает культ бифштексов, поверьте мне, джентльмены! Итальянская кухня – это для мелких туристов. Прикажете с кровью? Ничего не придает мясу такой естественности, как вкус крови. И соответственное вино. Вы разрешите по моему выбору?

– Ну, если мистеру Смайльсу бифштекс, то мне ростбиф, – вступил другой голос. – Только не засушите. И пожалуйста, не из мороженого мяса. А то у нас пока замороженное мясо доставят с чикагских боен в Нью-Йорк, оно теряет весь смак, некую свою неповторимую прелесть.

– О, как верно говорит синьор профессор! – восхитился метрдотель. – Я боюсь проронить хоть одно ваше слово!

– Вам в Риме такого не понять. Не так ли, Смайльс?

– Мне не хотелось бы, мистер Мирер, усомниться в этом, тем более что в Лондоне с мороженым мясом имеют мало дела.

– Вот видите! Кстати, Смайльс, ваша речь на конференции мне показалась впечатляющей. Цунами из человеческих тел! Здорово сказано!

– Мне очень приятно узнать это из столь авторитетных уст. Хотелось бы верить, что некоторые высказанные мной мысли пойдут на пользу человечеству.

– Чепуха, проф! Никто нас не послушает, не перестанет размножаться. Впрочем, как и вы сами. На нашу людскую братию узду не наденешь, как на католических священников.

– Я согрешил бы перед богом, если бы сказал, что не боюсь этого.

– Вот видите! А ростбиф здесь недурен. Должно быть, бойни у них рядом, под Римом. Мясо парное.

– Едва ли я ошибусь, если соглашусь с вами, поскольку вкус крови у бифштекса таков, словно пьешь ее у только что зарезанного теленка.

– Не пробовал, но доверяю вам. И всех этих доступных каждому свободному человеку удовольствий задумал лишить нас своим планом спасения человечества ученый-коммунист из России! Ха! Я не новичок. Знаю, что такое искусственная пища. У нас в Штатах ее делают из сои. Но… Из нефти! Всем! Простите! Тьфу!..

– Я тоже знаком с достижениями в этой области. Но мне кажется, что они нуждаются в основательной научной проверке.

– Проверка никогда в науке не мешает. Но стоит вдуматься в эту «белковую утопию», которая нам преподнесена. Что, если в самом деле маленькие лабораторные достижения распространить на весь мир? Это же «белковая бомба»!

– «Белковая бомба»? – изумился англичанин.

– Она много опаснее ядерной. Позвольте налить вам, проф? Отменный коньяк. Курите сигары. Гаванские. От контрабандистов. С этой Кубой никак не наладить иной торговли.

– Опаснее ядерной? Я следил за исканиями химиков, читал литературу, но такой поворот мысли для меня полная неожиданность. Вы заинтриговали меня, сэр.

– Интриги, именно интриги! Вы правильно вспомнили это слово. Мы с вами образованные люди и должны видеть дальше собственного носа. Если из лаборатории выпускают джинна и он распространяет свое влияние по всему миру, то… Разве это не дьявольский план подрыва мировой экономики?

– Вы так думаете?

– Я экономист. И прихожу к научному выводу. Я не химик. Я не обязан знать, как они это делают. Но я анализирую социальные явления и знаю, к чему это приведет! Они не остановятся перед тем, чтобы лишить нас рычагов стабилизации и гуманизма.