– Может быть, заедем к доку, чтобы он реставрировал после слез известный всем газетам портрет? – осторожно предложил мистер Джордж Никсон, но вызвал этим уже не Ниагару слез, не водопад Виктория, даже не водопад Игуасу, а исполинскую слезную цунами, волну моретрясения, что начисто смывает острова с пальмами, обезьянами, хижинами туземцев, а также морские порты и… в данном случае – остатки мужского сопротивления.

Все же к доктору благоразумно заехали. Что делать! У всякой красивой женщины в известном возрасте, когда косметика выдыхается, начинают шалить нервы. Доктор был не хуже живописца, и если бы не чуть припухшие глаза миссис Амелии, то фоторепортеры могли бы работать хоть с цветной пленкой.

Мистер Джордж Никсон вспомнил об Африке – ну, туда найдется кого послать, – но вот Капитолий… и другие белые здания, которые его окружают. Вот где надо иметь проверенных людей дела. По-видимому, об этом и пойдет разговор на яхте…

Полицейский катер подходил к яхте с подветренной стороны. Причуда миллионера, яхта начавшейся космической эры, была… парусной. Конечно, у нее в трюме стояли мощные двигатели, даже атомные двигатели, но на всем судне не было и фунта каменного угля, и весь великолепный корпус с совершенными линиями, рожденными тысячелетним опытом плавания под ветром, с могучими мачтами, где по мановению нажатой кнопки вдруг оживает парусина, ослепительно белая окраска бортов с оранжевыми полосами и фигура прекрасной женщины на бушприте, бегущей в развевающихся одеждах по волнам, – все это делало яхту Рипплайна удивительным сооружением, полным технических новшеств и романтики старины.

С высокого борта был сброшен веревочный штормтрап для Малыша и плетеная корзина со скамеечкой для дамы. Электрическая лебедка подняла Амелию раньше, чем ее проворный супруг, не оставлявший тренировок, взобрался на сияющую палубу.

Как и других гостей, их встретил Ральф Рипплайн.

Миллионер Бильт с багровой шеей и неизменной сигарой, огромный Хиллард, стальной магнат, похожий на состарившегося чемпиона по поднятию тяжестей, сверстники старого, уже почившего Рипплайна, его союзники и противники со своими женами и дочерьми прилетели на геликоптерах. Были здесь и другие денежные воротилы, в том числе и представители домов Моргана и Рокфеллера, также с дамами.

Миссис Амелия Никсон, полная чопорного достоинства и страха, под приветливыми улыбками и враждебными взглядами первых леди Америки медленно приближалась к ним.

Ее оценивающе осматривали, протягивали ей руки, вспоминали о королеве сенсации мисс Амелии Медж, похищенной гангстерами. Амелия в ответ вежливо улыбалась и сердечно уверяла всех, что терпеть не могла газет, которые упоминали ее имя.

Одна из юных дам отвела миссис Амелию в сторону.

– Право, мне хотелось бы, чтобы и обо мне говорили столько же, сколько о вас, обо мне, а не о капиталах моей семьи или могуществе будущего мужа.

Амелия осторожно осматривала незнакомую собеседницу. На ней не было никаких драгоценностей, одета она была совсем просто, так просто, как могла себе позволить лишь продавщица универсального магазина или обладательница всем известного и несметного состояния.

– Мужчины отправляются в пиратскую каюту, – сказала девушка, насмешливо глядя на удалявшуюся группу джентльменов. – Говорят, там на стенах висит старинное оружие, и в том числе сабля, которой рубил своих жертв сам старый Морган, пират, а потом английский губернатор Джамайки, основатель банкирского дома, на яхте Рипплайна достойно представленного.

– Со стороны молодого мистера Рипплайна было бы очень милым подарить эту саблю…

– Хотя бы мне! – со смехом прервала Амелию девушка. – А я надела бы ее на какой-нибудь бал, чтобы вызвать сенсацию. И обо мне говорили бы, как о вас.

Шутя и смеясь, собеседницы вместе с другими нарядными женщинами прошли в просторный салон из стекла и алюминия. Они забрались на высокие табуреты у стойки и потребовали горячительных напитков, склонность к которым среди дам считалась модной.

– Я хочу с вами дружить, – сказала молодая леди Амелии. – Мужчины – это загадка. Я мечтаю, чтобы вы поделились со мной всем, что вы о них знаете.

– А вы совсем ничего о них не знаете? – осторожно осведомилась Амелия, чувствуя, что у нее чуть кружится голова после крепкого коктейля.

– Ну… кое-что, – пожала девушка плечами. – Вот, например, о чем они совещаются…

– Очень любопытно, – насторожилась Амелия, думая о муже и той выгоде, которую он извлечет для газет, присутствуя на совещании магнатов.

– Боже мой! Чудовищная, травоядная скука. Они говорят, скажем, об Африке, о сырье, которое уходит из-под ног, о том, можно ли сохранить капитализм в одной стране… Станет чуть веселее, если кто-нибудь расхрабрится и заговорит о взрыве ядерной бомбы, которым следовало бы приостановить распространение коммунизма… особенно в Африке. Будут сетовать на европейское предательство. Съели американские миллиарды и отвернулись… Вспомнят о вредной бесполезности выстроенных когда-то наших баз… И закончат все-таки снова взрывом бомбы, которую надо бросить в решительную минуту в нужном месте. В международном воздухе снова холод, миледи. На разрядку мода проходит.

Амелия невольно скосила глаза на огромный, похожий на магазинную витрину иллюминатор. Из-за горизонта торчали столбики небоскребов. Молодая леди перехватила ее взгляд и рассмеялась.

– О'кэй! Но в том-то и дело, что бомбу надо так бросить, чтобы не получить ответную. Тут нужна особая ловкость, тактика ринга, опыт рэкетиров, елейность проповедника и отвага самоубийцы.

Амелия всплеснула руками. Ее собеседница, выбросив соломинку, залпом осушила бокал бьющей в голову жидкости.

– От этого я только трезвее говорю, – указала она глазами на бокал. – Словом, им требуется человек с верной рукой, газетной совестью и бульдожьей хваткой. Вы знаете, я думаю, что под саблей Моргана сидит сейчас сам Ричард Львиное Сердце. Он хоть и не показывался на палубе, но я его, как живого, представляю там… Такой благообразный, холеный и рыхлый.

– Если бы не ваше богатство, – осторожно заметила Амелия, – вы бы сделали карьеру в газете моего мужа.

– Иногда мне хочется, чтобы я не была богата, – задумчиво произнесла девушка. – И порой противно пить эту влажную мразь из-за того только, что это модно… Зовите меня просто Лиз. А о мужчинах я почти все знаю… Я только хотела подружиться с вами и говорю лишнее. Мне кажется, вы не такая, как все… Вы были несчастны?

– Да… очень, – неожиданно для себя призналась Амелия.

– А если бы вы могли начать жизнь снова, вы поступили бы по-иному?

– Не знаю, – совсем смутилась Амелия.

– И я не знаю… Только мне всегда хочется поступать не так, как я поступаю. Зачем мне выходить замуж за Рипплайна? Зачем?

Только сейчас Амелия догадалась, что эта молодая леди – невеста Ральфа, наследница всесильных богатств самих Морганов.

– Мне кажется, что мы с вами переговорили о многом, об очень многом, – задумчиво сказала Лиз, – или я просто думала здесь при вас… Может быть, я буду такой же, как все, и стану обманывать Ральфа… или попрошусь сбросить ядерную бомбу в Африке… или взорву ее вместе с собой и еще с кем-нибудь поважнее… Я не знаю…

Амелия поняла, что времена переменились: сейчас эксцентричность, пожалуй, иная, чем в ее юные дни… А может быть, это и не эксцентричность, а что-нибудь глубже, серьезнее… Она уже боялась своей новой знакомой.

Лиз стало скучно или на нее подействовал выпитый коктейль, она пригорюнилась.

– О чем вы думаете? – спросила из вежливости Амелия.

– О чем? – усмехнулась мисс Морган. – О том, какого негодяя они выберут, чтобы делать все его руками?

– Что делать?

– Ах, вы ведь знаете, вас же похищали гангстеры… Только тут надо целую Африку… Приемы одни и те же… Масштабы другие. Вместо угрожающих писем с орфографическими ошибками – дипломатические ноты с историческими ошибками; вместо стрельбы в воздух – напоминания о взрыве; вместо разрывных пуль – «священное оружие справедливости», оружие меньшинства, которым якобы можно сдержать любое большинство, – ядерная сверхбомба. Боже! Когда же пройдет наконец на нее мода и будут носить косы, туники и ездить в колесницах?..