Мергатройд с облегчением взялся за рукоять второй рукой, ухватился покрепче, упёр подошвы своих туфель в подставку, сдвинул ноги и откинулся назад. Ничего не изменилось. Рукоять удилища стояла вертикально, а кончик по-прежнему смотрел в море на уровне его глаз. И леска продолжала стравливаться – медленно, но верно. Остаток на катушке таял на глазах.

– О, господи! – сказал Килиан, – Ну и здоровяк. Он тянет сто фунтов, как салфетки из коробки. Держись, мужик!

От волнения его южноафриканский акцент усилился. Мергатройд плотнее сдвинул ноги, сжал пальцы, напряг кисти, предплечья и бицепсы, согнул спину, склонил голову и держался что было сил. Никогда раньше ему не приходилось противостоять усилию в сто фунтов. Наконец, три минуты спустя, катушка перестала вращаться. Кто бы ни был там, внизу, он только что стравил шестьсот ярдов лески.

– Вам лучше пристегнуться, – сказал Килиан. Он перекинул ремни сначала через одну руку Мергатройда, затем через вторую. Ещё два ремня он обернул вокруг груди и один, широкий, пропустил между бёдер. Все пять ремней он защёлкнул в центральный замок на уровне живота и туго затянул. Бёдрам стало полегче, но зато ремни сразу стали натирать плечи через хлопчатобумажную ткань тенниски. Тут Мергатройд впервые заметил, насколько усилился солнечный жар. Ничем не прикрытую кожу бёдер начало покалывать.

Старик Пасьен повернулся к ним, продолжая рулить одной рукой. Он с первого момента наблюдал за тем, как стравливалась леска. Внезапно он произнёс:

– Marlin.

– Вам повезло, – пояснил Килиан, – кажется, вы подцепили марлина.

– А это хорошо? – спросил побледневший Хиггинс.

– Это самый желанный приз для рыболова-спортсмена, – сказал Килиан. – Есть богачи, которые приезжают сюда год за годом, тратят кучу денег и не могут поймать марлина. Но он задаст вам жару – как никто за всю вашу жизнь.

Хотя леску больше не травило и рыба шла теперь за катером, сопротивление не ослабевало. Конец удилища по-прежнему указывал вертикально вниз. Рыба тянула с усилием от семидесяти до девяноста фунтов.

В полном молчании четыре пары глаз следили за Мергатройдом. Пять минут подряд он изо всех сил стискивал удилище, так что пот выступил на щеках и на лбу и стекал каплями на подбородок. Конец удилища начал медленно подниматься: рыба поплыла быстрее, чтобы уменьшить силу, разрывающую ей пасть. Килиан склонился к Мергатройду и принялся выдавать ему наставления, как инструктор пилоту-новичку перед первым полётом.

– Теперь выбирайте, – говорил он, – медленно и равномерно. Ослабьте фрикцион до восьмидесяти фунтов, чтобы было легче – вам легче, не ему! Когда он рванётся – а он рванётся – затяните обратно до ста. Не пытайтесь выбирать леску, пока он тянет – сломает удилище, как соломинку. Если он поплывёт к катеру, выбирайте, как будто за вами черти гонятся, не давайте ему ослабить леску, иначе он сорвётся.

Мергатройд делал всё, как ему говорили. Ему удалось выбрать пятьдесят ярдов, прежде чем рыба сделала рывок. Когда это случилось, удилище чуть не вылетело у него из рук. Мергатройд еле успел схватиться за рукоять второй рукой. Рыба утащила целых сто ярдов лески, прежде чем остановилась и вновь последовала за катером.

– Он уже размотал шестьсот пятьдесят ярдов, – сказал Килиан, – а у нас всего восемьсот.

– Так что же мне делать? – спросил Мергатройд сквозь зубы. Удилище ослабло, и он снова принялся выбирать леску.

– Молиться, – сказал Килиан. – Вы не сможете выбирать с нагрузкой больше ста фунтов. Так что если он размотает леску до конца, он оборвёт её, вот и всё.

– Становится жарко, – сказал Мергатройд.

Килиан бросил взгляд на его шорты и рубашку:

– Вы сейчас изжаритесь. Погодите минутку.

Он снял с себя брюки и одну за другой всунул ноги Мергатройда в штанины, а затем подтянул кверху, насколько смог. Хотя из-за узкого пояса до талии они не достали, икры и бёдра теперь были прикрыты. Мергатройду сразу полегчало. Из каюты Килиан принес запасной свитер с длинными рукавами, пропахший потом и рыбой.

– Я натяну его вам через голову, – сказал он Мергатройду, – но, чтобы надеть полностью, придётся отстегнуть ремни на несколько секунд. Молитесь, чтобы за эти секунды марлин не сделал рывок.

Им повезло. Килиан отстегнул оба плечевых ремня и натянул свитер Мергатройду на грудь, затем снова застегнул плечевые ремни. Рыба шла за катером; удилище было напряжено, но усилие оставалось небольшим. Когда свитер был надет, руки Мергатройда перестали болеть так сильно. Килиан повернулся – со своего кресла старик Пасьен протягивал ему свою широкополую соломенную шляпу. Килиан водрузил её Мергатройду на голову. Тень принесла облегчение глазам, но кожа лица уже сгорела и покраснела. Отражённые от воды лучи солнца жгутся сильнее прямых, и шляпа от них не защита.

Мергатройд использовал передышку, которую дал ему марлин, чтобы выбрать леску. Ему удалось отыграть сто ярдов, и каждый ярд отзывался болью в пальцах, сжимавших рукоятку катушки; на фрикционе оставалась нагрузка в сорок фунтов. Затем рыба опять сделала рывок. За тридцать секунд она стравила обратно все сто ярдов, несмотря на сопротивление в сто фунтов. Мергатройд скорчился в своём кресле и держался изо всех сил. Ремни натерли ему везде, где можно. Было десять часов.

В следующий час он начал понимать, что такое боль. Пальцы его одеревенели и горели огнём. Руки сводило от запястий до плеч. Бицепсы окаменели, плечи непрерывно ныли. Безжалостное солнце снова принялось жечь кожу, несмотря на брюки и свитер. За этот час ему три раза удавалось выиграть у рыбы по сто ярдов лески, и каждый раз рыба снова делала рывок и отматывала её обратно.

– Не думаю, что долго продержусь, – сказал он сквозь зубы.

Килиан стоял рядом с ним с открытой банкой холодного пива в руке. Его ноги были ничем не прикрыты, но кожа была тёмной от многолетнего пребывания на солнце и не сгорала.

– Держись, мужик. Это и есть настоящая борьба. У него сила, а у тебя – снасти и мозги. Битва на износ – кто кого.

Сразу после одиннадцати марлин в первый раз "встал на хвост". Мергатройд подтащил его на пятьсот ярдов. Катер на мгновение взлетел на гребень волны, и тут из стены зелёной воды за кормой появилась рыба. Мергатройд разинул рот от изумления. Длинное острое “копьё”, которым оканчвалась верхняя челюсть рыбы, смотрело в небо; короткая нижняя челюсть отвисла – пасть была широко распахнута. Спинной плавник, начинавшийся сразу позади глаз, был расправлен и стоял торчком, как петушиный гребень. Затем появилось блестящее массивное тело и, когда опала волна, из которой он выпрыгнул, марлин как бы застыл, стоя на своем похожем на полумесяц хвосте. Это длилось секунду, он смотрел на них поверх клочьев пены, а потом обрушился в набежавшую водяную стену и исчез, вернулся в своё холодное тёмное царство.

Старик Пасьен первым нарушил молчание:

– C’est l’Empereur[5], – сказал он. Килиан резко повернулся к нему:

– Vous êtes sûr[6]?

Старик лишь кивнул в ответ.

– Что он сказал? – спросил Хиггинс.

Взгляд Мергатройда был прикован к тому месту на поверхности океана, где исчезла рыба. Медленно, но верно он выбирал леску.

– Эта рыба – местная знаменитость, – сказал Килиан. – Если только это он – а на моей памяти старик ещё ни разу не ошибся – то это голубой марлин, по прикидкам, крупнее нынешнего мирового рекорда в тысячу сто фунтов, а это значит, что он стар и хитёр. Его называют Император, и среди рыбаков он – легенда.

– Но как можно отличить одну рыбу от другой? – спросил Хиггинс. – Они же все одинаковые.

– Этот попадался дважды, – сказал Килиан, – и дважды обрывал леску и уходил. Но во второй раз, у Ривьер-Нуар, он был уже совсем близко к лодке. Они видели первый крюк, торчащий у него из пасти. А в последнюю минуту он оборвал леску и утащил с собой и второй крюк. Оба раза, пока его вываживали, он по нескольку раз вставал на хвост, и его как следует рассмотрели. Кому-то даже удалось сделать его фото в воздухе, так что он всем хорошо известен. В пятистах ярдах я бы его не узнал, но у старика Пасьена глаз-алмаз.