Никакой независимости Грушевский в этой книжонке не хотел. Вершиной его политической мечты было, чтобы Украина входила в Российскую федеративную республику. «Федерація, — объяснял он, — означає об'єднання в одній державі кількох держав». И расшифровывал: «Се зазначається… в самій назві федерацій: найбільш звісна з них назва північно-американської союзною держави «Сполучені Держави Америки (Соединенные Штаты — штати се значить держави)». Звучит немного коряво. Но в общем понятно.

Единственное, чего требовал от России косноязычный профессор-спикер, чтоб она была демократичной: «Ми хочемо, щоб держава, до складу котрої входитиме Україна, були федеративною демократичною республікою». Целая глава у него так и называется: «Автономна Україна в Федеративній Російській республіці».

Отказаться от этой мысли Грушевского заставила только Великая Октябрьская революция и восстание большевиков в Киеве. Лишь после них 9 января 1918 года своим Четвертым универсалом Центральная Рада объявила о полной независимости Украины.

Несмотря на то, что Центральная Рада вещала якобы от имени всего украинского народа, большинство граждан на Украине даже не понимали, кто такие украинцы. До революции употребляли слово «малороссы», которые считались наряду с белорусами и великороссами частью единого русского народа. Идея не то, что независимой, а просто хоть какой-то Украины была чисто интеллигентской штучкой узкого круга избранных политиканов.

Поэтому Михаилу Грушевскому в экстренном порядке пришлось написать целую брошюру «Хто такі Українці і чого вони хочуть». Загадочное природное явление профессор объяснял в чисто биологических терминах: «Подивитися на вигляд українців — зараз можна помітити, що се люди не одної породи: одні чорняві, інші біляві, одні мають голову круглу, інші подовгасту, одні тiлом худі і костисті, інші товсті, тілисті. Видно, що се потомки людей з різних порід і племен, що помішалися і злилися в один народ, об'єднані одною мовою, а головне — одною свідомістю народною»…

Грушевский провел целое филологическое исследование этой смеси и утвердился в выводе, что она действительно состоит из разнородных компонентов: «Переглядаючи прізвища українські, побачимо тут і потомків родин великоруських, і польських, і німецьких, і сербських, і жидівських, що пристали до українців в різні часи і вважають себе українцями». Но к евреям первый украинский спикер относился очень подозрительно. «Бували і з жидів українські патріоти, котрі не відрікалися своєї жидівської віри, — писал он. — Правда, що небагато було таких».

Как утверждал «батько нації», не важно, «якого хто роду, якої хто віри, а часом, навіть — і якої хто мови». Главное, чтобы они «вважали себе українцями».

Все это показывает, что украинская нация в 1917 году только начинала складываться. Это показали и единственные демократические выборы, которые тогда удалось провести — в органы местного самоуправления. Даже американский историк украинского происхождения Тарас Гунчак был вынужден признать, что в Екатеринославе при выборах в городскую думу из 110 мест украинцы получили только 11, в Одессе из 120 — пять, в Житомире из 98 — девять, в Херсоне из 101 — пятнадцать, и даже в Киеве украинские партии взяли только 25 мандатов из 125!

«Яка іронія, — писал Гунчак в книге «Украина: первая половина XX века», — у той саме час, коли у Києві засідала Українська Центральна Рада, містом керували люди, які вкрай вороже ставилися до боротьби українського народу за самостійне існування».

Но ведь так получилось, что избирателям дали право свободно высказаться на выборах в городские думы! А за Центральную Раду никто из них не голосовал — она сама собралась без спросу избирателей. Самозванно. Куда же девались потом эти избиратели? Одни погибли во время гражданской войны, другим — заткнули рот победившие в конце концов большевики.

Главной причиной, почему Центральная рада воспринималась киевлянами как оперетка, была комичность ее вождей. Нельзя сказать, что Грушевский и Винниченко — полные ничтожества. Но оба они оказались явно не на своем месте.

Грушевский, уставая от галдежа на заседаниях «парлямента», вместо того, чтобы выполнять свои обязанности спикера, строчил прямо в сессионной зале какие-то брошюрки и учебнички, за которые ему платили щедрые гонорары. Его «Иллюстрированную историю Украины» наконец-то стали хорошо раскупать. Обывателю было интересно почитать, чего там накалякал новый начальник. А Винниченко, возглавив первый украинский кабмин, никак не мог избавиться от ремесла драматурга, которым занимался до того, как податься в политику.

Киевский мемуарист Григорий Григорьев вспоминал, как в разгар революции 1917 года зашел к знакомой машинистке на Фундуклеевскую, 20 и неожиданно столкнулся лоб в лоб с главой украинского правительства: «С машинисткой разговаривал Винниченко. Вскоре он ушел, пожав ей руку. Я не удержался, чтобы не расспросить о таком известном деятеле нового правительства. Она рассказала, что Винниченко, наверное, больше, чем государственными делами, интересуется своими пьесами. Принес, чтобы немедленно напечатать исправленный экземпляр для нового издания «Черной пантеры и белого медведя».

По словам девушки, печатать для премьера ей приходилось очень много. Винниченко, боясь разрушить имидж державного мужа, стеснялся напрягать левой работой машинисток в Центральной Раде и обратился к ней как к старой знакомой. Печатать свои пьесы Владимир Кириллович предпочитал в Москве в русском переводе — так было больше славы. Вскоре в киевских книжных магазинах появился московский сборник произведений 37-летнего украинского премьер-министра.

Говорят, достигнув предела компетентности, люди на новой должности с наибольшим увлечением делают не то, что нужно, а то, что у них хорошо получалось раньше. Именно так и случилось с Грушевским и Винниченко. Они с успехом наиздавали во время революции своих книг и потеряли независимость Украины сразу же после ее обретения.

Но как получилось, что Октябрьскую революцию шустрая Центральная Рада встретила практически безоружной? Почему за восемь месяцев после падения царского режима «батьки нациї» не сумели создать собственную армию?

Действительно парадокс! Особенно на фоне аналогичных сюжетов той эпохи. Национально-освободительные войны против большевиков умудрились выиграть крошечная Финляндия, сшитая на скорую руку из лоскутов Польша и даже такие геополитические недомерки, как Латвия или Эстония. И только огромная Украина (уже тогда все знали, что размером она, как Франция!), имея целую орду бывших военнослужащих Российской императорской армии — по происхождению украинцев (в том числе, 700 генералов, 60 тысяч офицеров и почти 2 млн. солдат) умудрилась продуть все и всем!

Единственным самостоятельным успехом украинских вооруженных сил было взятие Петлюрой в декабре 1918 года Киева, который отбили у украинского же гетмана Скоропадского! Получается, это была победа над своими же в карликовой гражданской войне. А все остальные «подвиги» — и предыдущие, и последующие — совершались только при помощи внешних сил. Весной того же 1918-го Грушевский и Петлюра вошли в собственную столицу в обозе немецкой армии. Через два года уже один Петлюра без Грушевского заявился все в тот же Киев, благодаря полякам. Смешно сказать, но петлюровцы неизменно терпели поражения не только от таких серьезных противников, как белые и красные, но даже от разбойников-махновцев. Роскошные гайдамацкие курени со шлыками на шапках и «непобедимые» сечевые стрельцы в самый неподходящий момент драпали, как угорелые!

Чтобы разгадать причину такого упадка боевого духа, следовало бы вернуться в самое начало революции — весну 1917 года, когда в Киеве только что возникла Центральная Рада.