Куликов сыграл 36… Ka2.

– Не оставляет его в покое, – заключил Гусаков. – Пешке что противопоставить надо? Известно что – опять же пешку!

– Это справедливо, но мне пока расчет неясен, – усомнился Александр Максимович. – Кажется, белые раньше поставят королеву.

– Ферзя, – раздраженно поправил Гусаков.

– Простите, детская привычка есть вторая натура.

– Первая, – почти огрызнулся Гусаков.

Он нервничал, и Вика ощущала это всем телом. И, может быть, потому сама она не могла совладать с собой, хотя и плоховато разбиралась в происходящем на доске. Да и чего это она так распсиховалась? Кто ей этот длинноволосый юноша? Брат? Сват?

Катя узнает – засмеет!

И все-таки Вика смотрела на демонстрационную доску не отрываясь.

Мастер Верейский невозмутимо двинул пешку к последней горизонтали – 37. h5 b5 быстро ответил Куликов и встал, смотря на позицию сверху, потом перевел взгляд на большую висячую доску, где демонстратор передвигал длинной палкой его пешку «b». Костя словно сверял положение на двух досках.

– От исхода этой партии зависит, наберет ли он норму мастера, – заметил Гусаков. – Ничья ему нужна, как яхте ветер, чтобы в большое плавание выйти.

– Прошу простить, – удивился Александр Максимович. – Я полагал, Куликов уже маэстро.

– По шахматной композиции. А тут он дубль хочет устроить: и по практической игре тоже мастером стать.

– Похвально, весьма похвально. Мне очень импонирует этот молодой человек.

– Вы знаете, и мне тоже! – вдруг выпалила Вика и сердито закусила губу. И вечно ее заносит на поворотах!

Иван Тимофеевич посмотрел на нее с ласковым пониманием.

Мастер Верейский тем временем небрежно передвинул свои неотвратимо рвущуюся в ферзи пешку – 38. h6 b4 – сразу ответил Куликов. 39. h7 a3 40. b3 – пожертвовал пешку Верейский. 40… Ka1 – не думая отказался от нее Куликов. Ходы эти были сделаны так быстро, что демонстратор уже позже стал показывать их зрителям.

– Уфф! – сказал Гусаков и полез в карман за платком, чтобы вытереть лоб. – Все, – сказал он. – Теперь белые запишут свой ход. Партия откладывается.

– Вот как? – разочарованно протянула Вика. – Они не закончат?

– Сейчас мы Костю порасспросим, что он думает, – пообещал Иван Тимофеевич.

Костя Куликов стоял засунув руки в карманы и смотрел, как трудится демонстратор. Потом отошел от столика и оказался среди зрителей. Увидел Вику, обрадовался, засиял. И тут перед ним появился Гусаков.

– О! Иван Тимофеевич! – воскликнул Костя. – Я так обрадовался!

– Вижу, – усмехнулся Гусаков. – Только чему тут радоваться? ферзя сейчас поставит.

Костя многозначительно поднес палец к губам и указал глазами на недовольного шумом длинноносого судью. Он осуждающе посматривал в зал от столика, за которым сидел задумавшись мастер Верейский.

– И чего он думает! – прошептала Вика.

Костя сделал вид, что только теперь увидел ее. Снова расцвел в улыбке:

– Вот не думал!..

– Я тоже не думала. Не думала, что вы так с треском проиграете.

– Уверяю вас, вы недооцениваете изобретателя, – сказал с почтительной улыбкой Александр Максимович.

– А, и вы здесь! – узнал туриста Куликов. – Полный стол!

Что заказывать будем? – улыбаясь, спросил он.

– Идея очень хороша. Кажется, совсем недалеко отсюда расположен великолепный ресторан «Прага»? Не рассмотреть ли нам там вашу позицию?

– Отчего же? – согласился Гусаков. – Заодно меня проводите.

Так случилось, что все четверо, встретившиеся на Останкинской телебашне, вновь оказались за ресторанным столиком и снова с развернутыми магнитными шахматами на белоснежной скатерти.

– Так вот почему нельзя ставить королеву, пардон, ферзя? Как это вы показали? – и Александр Максимович стал переставлять магнитные фигурки. – 40… Ka1 – Если 41. h8=Q, то a2 42. Kd2 Kb2 43. Qd8, и что же теперь?

– А теперь 43… a1=Q

– Так ведь 44. Qxd4+ и разгром! Не правда ли?

– Вовсе нет, – рассмеялся Костя.

– Как так, позвольте узнать?

– А чего ж тут узнавать-то? И так видно, – сказал Иван Тимофеевич и передвинул короля – 44… Kxb3 – Пожалуйте бриться. Можете скушать ферзя на а1, или, как вы говорите, королеву.

– И будет пат черным! – обрадовался Александр Максимович. – Я же говорил, что этюдист непременно что-нибудь изобретет.

Ведь вы же прирожденный изобретатель? Не правда ли?

– Да, я рассчитывал на этот пат, – сказал Костя.

Вика восхищенно смотрела на него.

– А теперь рассказывайте.

– О чем?

– Про то, как на парашюте подниматься будем в поднебесные башни-трубы. Я ведь правильно поняла ваши секретничанья? – задорно говорила она.

– На парашюте? Вверх? – удивился Александр Максимович.

Гусаков нахмурился.

– Я имел в виду совсем не парашют, – смущаясь, начал Костя. – Я имел в виду тягу в трубе за счет разницы температур у ее вершины и у основания. Из-за этого в трубе возникает поток воздуха – тяга, и даже очень ощутимая.

– Для поднятия парашютов? – поинтересовалась Вика.

– Нет. Для вращения ветротурбин. При высоте трубы, скажем, в километр, при диаметре ее десять метров мощность турбины будет двадцать тысяч киловатт.

– Ну, брат, и болтун же ты! – рассердился Иван Тимофеевич, отворачиваясь от молчаливо слушавшего Александра Масимовича.

– И вовсе не болтун, – рассмеялся Костя. – Все подсчитано пересчитано. Перевернем энергетику Земного шара! Вот он рычаг, о котором мечтал Архимед! Не тепловые, не атомные и не гидростанции будем строить, а километровые трубы, всюду… Они ничему не помешают! Будут стоять, как исполинские деревья, и в любом месте дадут энергию, ту самую энергию, которую Солнце шлет на Землю, вечную неиссякаемую энергию. И никакого перегрева планеты! Вы сами меня, Иван Тимофеевич, натолкнули на эту идею, еще в детстве. Помните, тяга в трубе, вентилятор?

А где вентилятор, там и турбину поставить можно. Вопрос количественный. Все просто.

– А как же сооружать столь высокую трубу? – облизнув пересохшие губы, спросил инженер ван дер Ланге. Сердце у него так колотилось, что он прикрыл грудь салфеткой, чтобы не слышно было. Ведь на Западе энергетический кризис! «Поистине, бизнес – это прежде всего везение!»

– Ничего особенного, – отозвался Костя. – Останкинскую башню построили. В Польше еще выше строят. А японцы обратились к строителю Останкинской телебашни, инженеру Никитину, с просьбой помочь выстроить дом в километр высотой. Только Никитин доказал им невыгодность такого сооружения.

– Вот видишь, – назидательно сказал Гусаков.

– Это для дома невыгодно, – не сдавался Костя, – а для вездесущей электростанции, бестопливной, бесплотинной… во имя спасения планеты от перегрева и отравления атмосферы… в особенности за рубежом, где с этим считаться не хотят…

Вика снова, как на телебашне, залюбовалась живыми, горящими глазами Кости и волнистыми его волосами (как у принца!).

– У меня диплом на другую тему был, а сейчас… я к своей мечте вернусь.

– Мечта о трубе поднебесной? – почему-то шепотом спросила Вика.

Костя кивнул и увлеченно продолжал:

– На километровой высоте всегда зимняя температура, а у подножия трубы даже зимой теплее, не говоря уже о лете! Поэтому столб воздуха в трубе легче, чем в атмосфере, снаружи.

И давление, создаваемое разницей этих весов, выталкивает внутренний столб воздуха – в трубе появляется вертикальный ветер, который и будет вращать турбину.

Иван Тимофеевич даже плюнул от возмущения.

– Ну и язык же у тебя… без костей, – сказал он. Потом, косясь на иностранца, стал уверять Костю во вздорности его идеи. – Ведь подумать только – километровая махина! Это какая же жесткость нужна? Говорю, язык без костей.

Александр Максимович согласно кивал, и это немного успокоило Гусакова. Но тут совсем некстати вмешалась Вика.

– Кстати, про жесткость и… про язык, как вы тут сказали.

A вы знаете «тещин язык»? – обратилась она к Косте.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: