Мария, лаская Якова и Иосию, жалобно поглядывала на мужа и сердито кричала на старшего сына:

- Боже мой, как ты мне надоел!

От этих слов матери Иешуа громко всхлипывал и шёл, всё более низко опуская голову. Все его чувства в эти минуты воспринимали только то. что шло от матери. Он не обращал внимания на грозные слова отца, на смех братьев, но чутко ловил интонации голоса матери. Увы, в них не звучала прикрытая злостью мягкость и просьба потерпеть, мол, потом я приласкаю тебя. Чувство отверженности, одиночества в этом огромном мире внезапно обрушились на Иешуа, и ему стало невыносимо то, что он жив и вынужден терпеть душевную боль.

Когда семья шла по тихим улицам пригорода, то впереди перед нею, перегораживая дорогу, появились поваленные ливнями деревья. Многие из них были наполовину скрыты грязевыми наносами. И вот тут, когда Иосиф вновь, в который раз ударил палкой осла, животное яростно лягнувшись, наклонило голову и перекусило крепкими зубами толстое деревце пополам. И оно, освобождённое от верхней части. Придавленной грязью, приподнялось и ударило в грудь Иосифа. Глава семьи упал на спину в лужу, быстро вскочил, испуганно глянул в небо и, поникнув плечами, медленно побрёл за семьёй. Яков весело прыгал на осле, метил ногой в старшего брата и когда, наконец, ему удалось пнуть его в бок, он откинулся к Иосии и счастливо рассмеялся.

- Достал! Достал! Теперь попробуй ты!

А Иосия , обхватив Якова за плечи, крикнул Иешуа:

- Мария тебя не любит! А любит нас!

Яков ткнул пальцем в старшего брата и , смеясь, сказал:

- Фи, он плачет.- И обернулся к матери. – ты ведь не любишь его?

- Конечно, нет. Я люблю только вас. И Мария с ещё большей нежностью начала обнимать и ласкать младших сыновей. Она сердилась на старшего мальчика, потому что он всегда был причиной раздражения её мужа. Порой она ненавидела Иешуа и желала ему смерти, и всё более и более озлоблялась на него, считая мальчика несчастьем их семьи и Божьим наказанием.

Иешуа завёл осла в сарай, насыпал ему в кормушку овса и вышел во двор, огляделся. Его отец прохаживался позади дома в тени деревьев, задумчиво глядя прямо перед собой, а мать, окружённая весёлыми детьми, накрывала на веранде стол, раскладывая лепёшки, оливковое масло в маленьких горшочках.

Иешуа почувствовал сильный приступ голода, но заметив с какой нежностью его мать поглаживала по головам его братьев, заплакал и уже безучастно смотрел на ловкие материнские руки, что клали на стол овощи, фрукты, делая всё быстро и красиво. Мальчик взял в доме «Святое Писание» и, стараясь быть незамеченным семьёй, прошёл в дальний конец двора, заполненный брёвнами и досками. Иешуа сел на бревно, опустил голову на руки…читать он уже не хотел. Его узкие, хрупкие плечи затряслись от беззвучных рыданий. Он один и брошен, и никому не нужен. Как жить на белом свете? Его детская душа разрывалась от горя и страданий. Он поднял заплаканное лицо и посмотрел на далёкие горы, что тянулись длинной цепью на востоке. На одной из них, самой высокой, искрился белый снег под лучами солнца. Иешуа умоляюще попросил, протянув руки в ту сторону:

- Боже, ты же видишь, как из года в год мне тяжело. Забери меня отсюда. Разве я провинился в чём-нибудь, что я так несчастлив?

Вдруг рядом раздались тихие шаги, и не успел Иешуа обернуться, как чья-то рука мягко опустилась на его плечо, и голос приятный и благозвучный сказал:

- Бог тебя услышал и своим перстом направил меня в этот двор, чтобы я утешил тебя.

Изумлённый Иешуа вскочил на ноги. Перед ним стоял первосвященник Иерусалимского Храма Анна.

Глава десятая

Первосвященник Анна две недели назад в сопровождении двух наиболее уважаемых людей Иерусалима – фарисея Зосимы и книжника Матафея – отправился на севр Палестины, чтобы осмотреть дорогу, по которой проходили иудеи из вавилонского плена, а так же побывать на целебных галилейских источниках. Ирод Антипатр, который маялся бездельем, загорелся дальней прогулкой и вызвался сопровождать первосвященника со своей свитой и охраной. На обратном пути кавалькаду настигли проливные дожди, и путешественники остановились в Назарете. А субботним утром, коль в этот день путешествовать было нельзя по Закону Моисея, то Анна и Антипатр решили отправиться в близлежащие горы и там устроить хороший отдых.

Когда Антипатр выскочил на резвом скакуне из ворот, он в это время находился в сильнейшем раздражении. Он проклинал себя за то, что дал согласие Анне сопровождать его в дальней поездке по стране. И теперь из приличия и уважения к первосвященнику Антипатр вынужден был соблюдать субботу, слушать бесконечные споры Зосимы и Матафеи, которые наоборот были очень польщены тем, что они находились в свите тетрарха и говорили непрерывно вот уже вторую неделю. Они были уверены в том, что их беседы и споры должны нравиться и услаждать слух Антипатра. Ведь они говорили о Боге!

Едва всадники оказались на улице, как толстяк Зосима и Матафей, отчаянно колотя ослов пятками ног, пробились вперёд и заняли место рядом с тетрархом, по другую сторону от которого, тоже на осле, ехал Анна, муж в годах.

Зосима округлым движением поправил сумки, что висели у него по обе стороны головы, приклеенные к вискам. В этих хранилищах лежала «шема». И счастливый тем, что его сейчас будет слушать сын Ирода Великого, фарисей сильно чмокнул толстыми губами и после длинной паузы, необходимой для того, чтобы раззадорить любопытство Антипатра и его свиты, громко сказал:

- Главное в Законе Моисея Закон о кистях. Мой отец, спускаясь по лестнице, зацепился за что-то кистью, оторвал её и не двигался с места в течении суток, пока в дом не зашли его друзья и не пришили кисть на место.

Зосима указал на угол своего таллифа, где висели кисти.

Книжник Матафей так и взвился на осле и, протягивая руки к Антипатру, возопил:

- Государь, это наглая ложь! Не верь этому человеку! Он лжив, как тысяча язычников!

- Я лгу?

- Да, потому что тебе хорошо известно, что главная заповедь Святого Писания, это та, в которой говорится об омовении рук. И нарушение сего закона так же преступно, как и человекоубийство!

И он, торжествующе показал чисто иудейский жест, словно умывал руки, а потом сильно потряс длинным пальцем в воздухе.

- Высокочтимый и мудрейший равви Акба, будучи в заточении и получая воду в количестве только для удовлетворения жажды желудка, предпочитал умереть от неё, чем нарушить закон и кушать, не умывши рук!

И едва сказав это, Матафей, зная, что Зосима немедленно бросится в атаку, выхватил из пояса сочный финик и держа его перед своими губами, пронзительным воплем начал читать все двадцать шесть молитв, которые всякий истинный иудей должен был произносить перед вкушением пищи.

Все замолчали, соблюдая закон.

Зосима прикрыл глаза. Его толстое тело волновалось от ярости, а в его мыслях звучал чужой голос, не Зосимы! « До каких же пор этот проклятый Богом тонкий хрен будет раздражать меня?»

В полной тишине, в душе посмеиваясь над фарисеем, книжник Матафей дочитал до конца молитвы, брызнул воду из фляжки на руки и закусил финик. И только тогда Зосима, еле сдерживая раздражение, спокойно сказал:

- Ты нарушил субботу, брат мой.

- Я нарушил субботу?

- Да и дважды.

Матафей иронично улыбнулся тонким лицом.

- Ну, брат Зосима, объясни мне моё преступление. И остерегись, если твои слова, по-обыкновению, будут ложью.

- Сегодня утром ты плюнул, чем нарушил основы Мишны и Гемара.

- Когда же я мог это сделать?

- Тогда, когда ты читал молитву перед вкушением плода. Из твоего рта вылетели брызги слюны.

Матафей так и подпрыгнул на своём осле.

- А второе моё преступление?!

- Ты занят работой, потому что несёшь на себе, запрещённую Мишной и Гемаром тяжесть в день субботний.

Матафей бросил на Зосиму бешеный взгляд и, дрыгая, весьма опасно, длинной ногой, громко крикнул: