- О, Анна, разве можно утешать в день субботний?

Первосвященник быстро шагнул к Иешуа и, чувствуя прилив нежности и любви к этому необычному подростку, возложил ему на голову руки.

- Закон можно нарушить во имя спасения души человека. Бог милосерден. Он всегда простит.

Зерно упало на благодатную почву! Потрясённый Иешуа замер: слова Анны были кощунственны, но они были сказаны первосвященником, который говорил с Богом и, значит, эти слова истинны и исходили от Бога.

Анна погладил мальчика по голове, глянул на книгу, которую держал Иешуа в руках.

- Ты уже знаком с Писанием?

- Я его знаю наизусть.

Тут появился Матафей, сурово вперился взглядом в смущенного мальчика, спросил:

- А известно ли тебе, чадо, сколько букв в Писании?

Иешуа потупился.

- Нет.

- А известно ли тебе различие, которое существует между Законом Моисея и Талмудом?

- Нет.

- Тогда слушай и внимай:…чтение Мишны, первой части Талмуда, является делом настоящим. А Гемары – второй части – высокопочтенным, главным. Это правильное толкование Писания. Вот поэтому различие между Законом Моисея и Талмудом такое же, как между водой и вином.

Анна привлёк к себе растерянного мальчика, для которого всё, что он услышал за эти минуты, было удивительным и потрясающим всё его сознание.

Матафей же, обернувшись в ту сторону, где находился Иерусалим и, простерев к сему городу и Храму длинную руку, с чувством удовлетворения заговорил

- Если ты знаешь, чадо, Закон Моисея, то ты должен знать и то, что в нём существует двести сорок восемь утвердительных правил по количеству членов в человеческом теле и триста шестьдесят пять отрицательных правил по числу артерий и вен человека. Общая сумма сиих святых чисел будет равна шестистам тринадцати, что есть количество слов в десятисловии…

Мальчик в полном изумлении смотрел на вдохновлённое лицо книжника и на Анну, который, напряжённо хмурясь и прижав кулак к своим губам, надсадно покашливал и умственно кивал головой.

Иосиф позвал всех к столу.

Когда дети и взрослые расселись на лавках, а Мария укрылась в доме, Матафей скороговоркой проговорил молитву, закончив её обычными словами:

- Благодарим тебя, Боже, что ты не создал нас язычниками, женщинами и ам-гаарцами…

Первосвященник разломил хлеба и подал каждому. Все молча и с большим аппетитом стали вкушать простую, но сытную пищу плотника… все, кроме Иешуи. Он благоговейно смотрел на Анну и на Матафея.

После хорошего завтрака Матафей заговорил с Иешуа о Писании. Его слова были похожи на допрос, однако ответы мальчика были точными и ясными. И это смягчало суровую душу книжника. А Иосиф, видя, что подросток говорил с важными людьми так, как можно говорить с равными себе, открыв рот, глядел на него и не узнавал. Мария тоже, выглядывая из дома и прикрывая лицо платком, испуганно смотрела на старшего сына и не понимала, почему важные люди: Анна и Матафей с вниманием слушали её Иешуа и одобрительно кивали головами.

Поздно вечером Иосиф, ложась на деревянное ложе рядом с женой и поглядывая в угол, где спал Иешуа, тихо сказал Марии:

- Женщина, а ты заметила, как он говорил с ними?

- Да, заметила, супруг мой возлюбленный.

- А чего же он так говорил с ними? О чём?

В голосе мужа Мария услышала дрожь и, воспринимая её, как недовольство старшим сыном и, боясь, что Иосиф вновь мог вспомнить страшную обиду, которую нанёс ему Панфера, она торопливо сказала, прижимаясь к супругу:

- Ой, да разве ты не знаешь, что он с придурью?

- Да, оно и видно…А то разве он стал бы говорить так…- Иосиф положил руку на талию Марии и перед тем, как обнять её, громко воскликнул: - Боже, позволь нам сделать это греховное соитие токмо во имя рождения иных детей, а не ради блуда!

Глава одиннадцатая

Антипатр проскакал половину пути по горным дорогам, держа направление в сторону Генисаретского озера, на западном берегу которого стоял его город Ливиада, названный так в честь жены Августа. Перед городом Фавор тетрарх придержал коня и перевёл его стремительный бег на шаг и вдруг услышал далёкий голос, приглушённый расстоянием. Тетрарх быстро обернулся и посмотрел вбок. Там внизу на выжженной солнцем бесплодной земле толпились фаворяне перед огромным камнем, на котором размахивал деревянным крестом молодой иудей и трубным голосом что-то кричал. Антипатр немедленно свернул вниз и по тропке, сопровождаемый свитой, спустился на нижнюю каменную террасу, остановил коня над оратором. Прислушался.

Оратор, мальчишка лет пятнадцати яростно потрясал крестом и рукой, бегал по каменной площадке, призывал народ пойти за ним к Иордану. Там он готов окрестить святой водой всех, кто хотел освободиться от грехов и греховной жизни, остановить своим глаголом воды святой реки, перевести по суху безгрешный народ на другую сторону Иордана. После чего должно было исчезнуть римское владычество.

Народ внимательно слушал, смущался, боясь римлян. И, кажется, готов был последовать за юным пророком, как внезапно на горизонте заклубилась пыль, не видимая пока тем, кто стоял внизу перед оратором. Это мчался эскадрон Панферы.

Антипатр улыбнулся при виде всадников и, чуть повернув голову лицом назад, тихо сказал:

- Это будет любопытное зрелище.

Римляне развёрнутым строем, охватывая людей с трёх сторон, стремительно приближались. Фаворяне наконец заметили эскадрон, толкая друг друга, начали разбегаться.

Звук дробного топота конских копыт нарастал. Юный пророк с яростью на всадников, спрыгнул с камня вниз, неторопливо сел на осла и с гордо поднятой головой поехал прочь.

Римляне, как смерч проскакали через бегущую толпу иудеев, обрушив на них удары мечей и копий.

Панфера остановил коня у огромного камня, с которого только что говорил юный пророк. Снял с седла сумку и сел в тень. Глянул исподлобья наверх, где находился Антипатр, хмыкнул и повернулся к нему спиной, а лицом - к месту резни. Там его солдаты деловито снимали с убитых и раненых иудеев одежду, делили её между собой.

Центурион вынул из сумки кожаную фляжку с вином, ломоть белого пшеничного хлеба, связку чеснока и начал закусывать.

При виде пренебрежения, проявленной к нему, государю Галилеи, на территории которой сейчас находился Панфера, Антипатр побледнел от приступа гнева, и его рука потянулась к поясу, на котором висел меч. Тетрарх уже мысленно видел, как он отрубал язык Панфере, как тот плевал кровью, распятый на кресте и мотал головой, распугивая птиц…

Антипатр посмотрел на широкую спину центуриона, на его крепких солдат , подавляя гнев, напустил на своё лицо равнодушный вид. Царь не хотел уезжать первым и тем самым дать повод римлянам думать, что он боялся их. Он страшился услышать брошенный ему в след глумливый смех солдатни.

А между тем, римляне поймали, жестоко избили и подвели к Панфере юношу –пророка, бросили его к ногам центуриона. У пророка обильно текла из носа кровь. Он размазывал её по лицу и с ненавистью смотрел на Панферу. Тот продолжал неторопливо кушать, внимательно поглядывая на солдат, которые делили тряпки и деньги иудеев, многие из которых ещё были живы и умоляли о смерти римлян. На них никто не обращал внимания.

Солдаты спешили. Всем хотелось укрыться в этот полуденный зной где-нибудь в городе. Поэтому, когда Панфера зычным голосом приказал: «А, ну-ка, поищите для Мессии пару брёвен!» то римляне протестующее загудели. Кто-то крикнул:

- Панфера, кончай его так! Ты что убить нас хочешь на этой жаре?!

Панфера нахмурился, метнул грозный взгляд на крикуна и рывком поднялся на ноги – сильный, крепкий, молодой римлянин. Солдаты притихли, начали деловито прикрывать плащами свои панцири от жгучих лучей солнца, осматривать уставших коней.

Панфера посмотрел в сторону близкого города, который колебался в душном мареве и, казалось, висел в воздухе, безлюдный и тихий, смахнул с лица обильный пот и задумался. Он не был тупым солдафоном, который в пустую гонял солдат, но и не был добряком, и хотя понимал, что возня с крестом и ожиданием смерти мальчишки могло занять много времени, тем не менее, не спешил отменить свой приказ. Панфера подошёл к пророку и вынул из ножен меч. Солдаты облегчённо вздохнули и повеселели.