Она с презрением посмотрела на дрожащего Вергилия и почувствовала, как в её душе всё сжалось от того, что он уже тяготился своим присутствием рядом с нею и уже не помнил, кем они были друг для друга всю эту ночь. От мучительного сознания, что она брошена каким-то ничтожным поэтом, Юлия пришла в бешенную ярость и сжала кулачки, но , вспомнив его пылкость, трогательную нежность, неопытность и искренность чувств, она улыбнулась и потянула его руки к своему телу. Но Вергилий продолжал трястись от страха и безумно глядеть прямо перед собой.

Юлия разочарованно вздохнула. На её прекрасных глазах заблестели слёзы. Её голос дрогнул, когда она сказала:

- Мы, разумеется, встретимся, не правда ли?

Он ничего не ответил, погружённый в свой страх.

Они оделись и спустились вниз. Юлия, уже сидя в носилках и держа Вергилия за руку, торопливо оглядывала его лицо, ища в нём прошлое чувство. По её бледным щекам катились крупные капли слёз. Она медленно размазала их пальцами по лицу.

- Ну, поэт, беги писать свои стихи.

И Вергилий, облегчённо вздыхая, вмиг ощутил в душе лёгкость и помчался прочь по пустынной улице …навстречу всемирной славе, чтобы уже через год вернуться в Рим и увидеть на дальних подступах к городу десятки тысяч римлян, которые в экстазе обожания встречали юного поэта. И самые красивые женщины день и ночь будут ждать его выхода из дома, чтобы поцеловать на дороге следы его ног…Это будет…Так значит: слава трусости, потому что она есть вечная память в сердцах людей, чем смелость, потому что она смерть и забвение…

Юлия, потрясённая тем, что он покинул её так просто, не пожав ей руку, не сказав ни слова, не одарив прощальным взглядом, со стоном отчаяния упала на подушки и, прижимая ладони к груди, кожа которой ещё хранила память о его ласках, вскрикнула:

- Но почему так больно?!

Глава седьмая

Тиберий всю ночь просидел в кресле, полный разных предчувствий и размышлений. И когда в комнате появилась Юлия, он поднялся ей навстречу, огромный с широкими плечами борца, навис над хрупкой, изящной фигуркой девушки, внимательно оглядел её покрасневшее от слёз лицо.

- Кто тебя посмел обидеть?

Та капризно дёрнула плечиком.

- Никто. Я сама себя обидела.

И, ненавидя весь мир…ведь ей больно!...так пусть же больно будет всем! Она с удовольствием рассказала Тиберию всё, что узнала во дворце Гортензия Флакка.

Тиберий, прикрыв глаза рукой, молча слушал, потом, оставшись один, он, поигрывая пальцами, зычным голосом позвал камердинера. И едва заспанное лицо просунулось в комнату из-за двери, полководец спокойно сказал:

- Дай панцирь, два меча и яд. И позови Фрасилла.

Когда камердинер скрылся, Тиберий подошёл к столу и щелчком пальца сбил на пол тяжёлый бронзовый светильник. В комнату вбежал полуодетый астролог Тиберия Фрасилл и замер за спиной своего патрона. Тиберий указал рукой на светильник.

- Я только что подумал о том, что меня ожидает сегодня, как вдруг он опрокинулся…

- Тиберий, клянусь богами, но это прекрасный знак!

Полководец встрепенулся. Его лицо оживилось, и он в сильнейшем возбуждении протянул руки к астрологу.

- Говори!

Астролог выдержал небольшую паузу, чтобы прийти в себя после глубокого сна и собраться с мыслями. Он уже понял, что его господину грозила смертельная опасность.

- Скажи, Тиберий, огонь погас сразу?

- Да, едва треножник упал на пол.

- Тогда слушай….Огонь – это война, враги, которые подняли против тебя оружие. И вдруг треножник… а это символ, твой покровитель среди людей или богов…бросает огонь тебе под ноги, чтобы ты растоптал его…и сам гаснет!

Тиберий ликующе вскрикнул и сорвал с шее золотую цепь и протянул её Фрасиллу.

- Если всё будет так, как ты сказал, то клянусь тебе: ещё сегодня ты будешь купаться в золоте!

Он быстро надел поверх туники панцирь. Взял в руки два меча….вот верные его друзья, с которыми он многократно выходил впереди своих легионов на врага….Потом Тиберий, колеблясь, принял от камердинера крупный перстень с тайником, где лежали кристаллы быстро действующего яда. Резким движением Тиберий всунул в кольцо крупный палец, накинул на себя тогу и стремительным, тяжёлым шагом направился к выходу.

В это раннее утро, как и всегда на Священной дороге…улице, на которой в одном из государственных домов жил Тиберий, бродили взад и вперёд пролетарии, ожидая появления богатых граждан. Увидев полководца, идущего с небольшой группой слуг и клиентов, один из пролетариев рванулся к нему навстречу, схватил его за руку и торопливо сказал:

- Тиберий, вчера над твоим домом кружил орёл.

Полководец оживлённо притянул к себе грязного пролетария.

- Где же он сел?

- Он полетел на Палатинский холм. Люди говорят, что он сел на дворец Августа.

Тиберий чуть повернул голову лицом назад и сказал слугам:

- Дайте ему сто…нет, пятьдесят… довольно и двадцати сестерциев

Солнце уже поднималось над горизонтом. Его красные лучи упали на крыши домов.

Тиберий бегом поднялся по крутой дороге на Палатиский холм, на котором находилась крепость, построенная Ромулом, и где в этот утренний час лишь кое-где виднелись группы зевающих преторианцев. Быстро проходя мимо колонн храма Юпитера Благого и Великого, Тиберий ещё раз решил испытать свою судьбу. Он вбежал под высокие своды храма и, наполняя огромный зал грохотом своих шагов, устремился к жертвеннику. Там несколько жрецов разделывали на части крупного быка. Жрец-гадальщик, стоя перед столом, на котором лежали внутренности животного, в изумлении перебирал их, словно ища что-то. Он обернулся на шум шагов и, с трудом скрывая волнение, сказал:

- Тиберий, ты пришёл первым. Значит, это несчастливое знамение для тебя.

- Какое знамение?

- У жертвенного быка не оказалось сердца!

Тиберий испуганно отшатнулся назад, но тут же, собрав свою волю в кулак, с презрением воскликнул:

- У меня будет всё хорошо, если я того пожелаю! А в том, что у скотины нету сердца, ничего удивительного нет. На то она и скотина!

И он, оставив жреца-гарусника в полном изумлении, досадуя на себя, что заглянул в храм, бегом помчался во дворец Августа, к своей матери Ливии. В этот год Ливии исполнилось шестьдесят пять лет, но она ещё сохранила стройность фигуры и былую красоту лица. И была, как всегда энергична и деятельна. Проведя бессонную ночь за весёлой пирушкой в окружении придворных, она под утро решила развлечься игрой в кости.

Едва на пороге зала появился Тиберий, как тотчас Ливия почувствовала тревогу в душе и, сделав знак придворным: продолжать игру, неторопливым шагом вышла навстречу сыну. Он схватил её руку и прижал к своему лицу. Оно было мокрым от слёз. Ливия повела Тиберия за собой, приказав ему молчать.

Тиберий покорно шёл следом за ней. И чем больше он ощущал себя одиноким, окружённым врагами, тем больше у него пробуждалось чувства благодарности и нежности к своей властной матери, рядом с которой ему всегда было спокойно и беззаботно.

Когда они вошли в кабинет Ливии, Тиберий не выдержал и громко расплакался. Его огромное тело непрерывно сотрясалось от глухих рыданий.

- Август не любит меня и хочет убить! Я устал от постоянного страха быть отравленным или зарезанным во сне продажным рабом. И это уже десятки лет!

После короткого разговора со своим сыном Ливия немедленно отправилась к Августу по узкому тайному коридорчику, что соединял комнаты супругов.

Август лежал на деревянном ложе на спине, прикрывая левой рукой, сжатой в кулак, глаза, а правой он резко жестикулировал в такт своим быстрым словам, которые записывал его секретарь на вощёных табличках острым стилетом. При виде супруги, Август замолчал и нахмурился. Сейчас ему менее всего хотелось говорить с Ливией: отвращение к её сыну вызвало в душе августа неприязнь и раздражение к Ливии, а желание навсегда погубить Тиберия, заставляло принцепса чувствовать вину перед женой, которую он искренне любил. И это чувство вины перед нею приводило Августа в ярость! Он отвернулся от Ливии и в сильнейшей досаде на её внезапное появление, дрыгая ногами, пробурчал: