Поиск
1913
Неуверение
Простота необыкновенности,
Степь — просто.
Как сила жалости,
Как утес морей.
И бьющееся вперед
Кто приневолит,
Когда из боли щедрот.
Неба лед расколет.
Кинься, кинься под черный день,
Под валы его перепонок.
В глазах: день и тень,
А в черни их незнакомый ребенок
1913
«Навек мне упиться этой болью…»
— Навек мне упиться этой болью.
Чужим отраженьем сна;
Душа, ты ведешь к тому полк,
На котором царствует нескольких душ глубина.
Дай и мне, цветку полевому,
Добрести и жизнь вознести,
В ароматы, что снились грому,
В путь, где встретились мы
Несколько душ.
Непонятней — все будут речи мои;
Пятна солнечных рек
Пестрят очи и уста мои.
Мне идти на то поле,
Где несколько душ.
1913
«Как будто человек зарезанный…»
Как будто человек зарезанный
На этой площади лежит!
А дрожь рук говорит, что нечего
Теперешнее ожидать.
Смех легче был бы не кончен.
Когда бы не тени цветков,
Зарезанный убежит с площади.
Голый бежа вперед.
Противоположная улица
Повлечет следующий труп;
Так разорваны горла накрепко
На площади в шесть часов.
1915
«Оторван, вслед тощим громадам…»
Оторван, вслед тощим громадам, —
Руки костлявый не я ли вел!
Но бурь тихих взор, излом-камень
Схватился за меня.
Как зуб вонзив в отроги замера.
Я вдыхал пронзительную ясы
Но вот — и мне стала площадь столбом,
Стеной, параллельной мне.
Но и тут был бы весел площади круженье
И паденье прохожих в условную бездну…
Зачем бить, убить, напоминать,
Изъязвлять, топить, душить
Бессонного — тут:
«— Их тени благовонны
Над Летою цветут?»
1915.
Беглец
Твоим странствиям мелодичным,
Что предписан, основан за конец?
Будь же навеки обезличенными,
Высокий беглец.
Тебе — только трав шуршанья! —
О! наверно я знаю! —
А в беге домов колыханья
И трудов неисполненных рай.
Жизни трудной
Бесконечна тяжкая пажить;
Не останавливайся,
Путь судьба твоя раньше не ляжет.
1913
Сила мученья
Каким Гарун-аль-Рашидом
Я должен к тебе явиться!
Смотри — слова я выдам
За колесницы боевые.
Режьте их сабли.
Темные тела!
Куда же теперь меня завели
Решенья отчаянной мглы.
О, лейся, мое упованье,
На камень, на твердый твоей ночи!
Нет, такое стремленье
Похвалит всякая летящая душа.
1913
«Но ея прекрасные взоры…»
Pouah! nos salives dessechees,
Roux laideron,
Infectent encor les tranehees
De ton sein rond.
Но ея прекрасные взоры
Небосклоном легли,
И в руках несравнительных розы
Непомерными были силами.
В возлюбленных туч раскаты,
Крутясь, возникли дороги —
И пламенномудрые боги
Свершали жатву. —
Задыхайся на склон летучем
Ее воздвигнутых рук!
Жнец великий идет по тучам,
Серп дрожит в тяжелых руках.
1913
Несчастная любовь
В предшествии стройного призрака
Является в шумах она:
Опушена вниз рука,
Пристальные глаза, в них глубина.
Кристаллы, камни, гранаты.
О, если можешь, остановись!
Вонзи в уста эту руку,
Дай мне очей этих высь.
Душа уходит, как тангенс,
В зыбь очей, в муть очей, в ночь очей.—
Скажи мне ты: — «Стань же
Строкою души моей».
1913
Книга третья
Трублионы возбуждают во мне живейший интерес. И я с удовольствием открыл в довольно ценной книге Николая Ланжелье — парижанина — вторую главу, касающуюся этих низменных существ.
Забывчивость
Все застывало спорным утверждением.
Все застывало (поверьте мне!),
Когда за шумением шопот
Порывался потухшей свечей!
Ах, эти страны лимонада и галопа!
Страны черных невероятий!
Каждый ход — вод пакетбот;
вся Европа играет (бугада!) —
Все это — куски гарпий.
Очень определенно и надоедливо
Одно: — ах, эти страны…
Здесь асе опять повторяется,
Повторяется,
Теряется, ряется.
Какое наглое умиление.
Необыкновенность моей радости,
Умилительность этой ночи.
Веселие обыкновение.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: