На полпути, в Улетах, охотники зарегистрировали в районных учреждениях винтовки и разрешения на отстрел зверей. Отдохнув, бригада продолжала свой рейс и к вечеру была на месте.

Деревня Новые Ключи, в двадцать добротных изб за частоколом, поражала своей безлюдностью. А как здесь жили до войны!

Деревня расположена в двухстах километрах от Читы, на берегу Ингоды. За рекой, на юг, по сопкам Борщовочного хребта до самого Онона, раскинулась просторы горной девственной тайги, прорезанной долинами Ушмуна и Джилы, — двух главных правых притоков в верховьях Ингоды. Плодородные земли, просторные луга, строевой лес, кедровники и ягодники, богатейшая охота и рыбная ловля — всем этим богаты ключевские леса. Но мужчины ушли на фронт, а многие женщины — на производство, и опустела тайга. Не слышно в ее дебрях лая зверовых собак и выстрелов. Умолк стук топоров. Притихла деревня. Вернулись к колхозному труду глубокие старики и пожилые женщины. На них да на совсем еще зеленую молодежь легли все хозяйственные заботы.

Охотники остановились на квартире деда Исака. Поговорив с ним о деревенских делах, Симов понял, что на помощь лошадьми нечего рассчитывать ни в Ключах, ни в соседних селениях. Он написал об этом майору, своему начальнику, а шофера попросил еще на словах передать, чтобы лошадей обязательно прислали в мае, с появлением травы.

Вечером Рогов ушел на заимку и привел оттуда свою любимицу и верную помощницу в охоте — огромную белую лайку. Ввалившись с клубами пара в жарко натопленную избу, он представил товарищам своего четвероногого друга.

— Вот мой Батыр… По-бурятски богатырь значит, — пояснил он Симову и тут же стал расхваливать достоинства собаки: — Гляди, какой высокопередый. Спина, как у скакового коня. А лапа! В ком сбита! Неделями бегает и усталости не знает!

Батыр действительно был богатырским псом. Рослый, с широкой грудью и с мускулистым легким телом, он казался неутомимым. Клинообразная голова с выпуклым лбом, стоячие уши и умные миндалевидные глаза придавали ему горделивое выражение. Пренебрегая лаской, пес из вежливости обошел и обнюхал всех присутствующих в избе. Никому не оказав предпочтения, он не спеша вышел на середину комнаты, покружился на месте, как это делали его дикие предки, и лег, положив голову на передние лапы.

— Вы думаете, он не понимает, что про него рассказываю? — продолжал Рогов. — Она, тварь, все понимает, только сказать не может. Я уж знаю… Три года назад взял его пятимесячным щенком. Ну, растил, думал, бельчатник выйдет. Он у меня, было, в первый год по белке пошел. Да случись как-то, что косил я сено в тайге. Слышу, Батыр залаял у реки. Выбежал я на берег и глазам не верю: посередь плеса здоровенный сохатый похаживает, а Батыр на другом берегу разрывается, не дает зверю из воды выйти. Завалил я того лося. С тех пор, как попробовал кобель сохатиной печенки, от него ни один лось не уходит.

— Ну, положим, кое-какие уходят, — возразил Симов, зная, что иногда встречаются так называемые «отбойные» лоси, которых собаки никакими силами не могут остановить.

— Сам поглядишь… Он черта тебе поставит! А с изюбрами¹ чего делает? Я сроду не сижу на солонцах. Приду утром, смотрю: ежели бык был и соленой земли наелся — значит и напьется до отвала. Вот по его следу и пускаю собаку. Одним моментом зверя догонит и поставит. Трубку, бывает, не успеешь выкурить, а он уже зовет… Конечно, другим разом приходится побегать, не без того, а все одно панты добудешь. От Батыра и зимой изюбрам отбою нет. Как погонит по снегу, так и гляди куда-нибудь на утес: завсегда зверя на кручу, выгонит, и встанет там как окаменелый… Кабаргу на отстой загоняет. Чушку, ежели за ухо ухватит, — никуда не пустит. А с соболем что делает! Все может. Когда мне нужно, и боровую птицу садит, — не унимался Прокоп Ильич.

Товарищи Рогова подтвердили, что Батыр действительно прекрасно работает. Пришлось лейтенанту уступить. В душе он был только рад, что в бригаде оказался такой надежный помощник.

Нависший над деревней морозный туман искрился в холодных лучах восходящего солнца. Серебристый иней оседал на телефонных проводах и ветвях пушистым кружевом. Дорожки, протоптанные по обочинам, припорошило тонким скрипучим снежком. В это морозное утро охотники вышли в тайгу.

Дорогой сибиряки зашли на ближнее лесное озеро. На середине ледяного поля они пробили пешней метровый лед. За время долгой забайкальской зимы отмершие растения загнили подо льдом, и мутная вода издавала тяжелый затхлый дух. Рогов опустил в прорубь лопату и поболтал ею: со дна поднялся ил и вместе с ним десяток карасей. Рыбешки плескались у поверхности и жадно вбирали освеженную воду. Чтобы прорубь не замерзла, ее накрыли хворостом и тростником. За день охотники обошли все ближние озера и продолбили в них десятки прорубей, предупредив этим массовую гибель задыхающейся рыбы.

Под вечер Рогов привел бригаду к продолговатому озеру:

— Здесь крупный карась. Будем ловить.

Выйдя на лед, он наметил пешней, на расстоянии трех метров, две проруби, а между ними канаву. Охотники дружно взялись за работу и вскоре продолбили во льду канаву в полметра глубиной, а по краям ее две проруби.

Поперечный разрез двух прорубей, соединенных канавой.

Затхлая вода, выйдя из проруби, заполнила канаву. Рогов погнал лопатой воду из одной проруби в другую. Прошло несколько минут, и искусственным течением вынесло в канаву плаунца. Жук всплыл наверх и выставил наружу конец брюшка. За ним всплыла лягушка. Причудливо расставив лапки и шевеля ими, она старалась преодолеть течение. Рядом с ней появилась зеленовато-серебристая спина с большим плавником и сильно зазубренным передним лучом. Это поднялся крупный серебристый карась — обычный обитатель Амура и его притоков. От золотого карася он отличался серебристой окраской и удлиненным телом. Прошла минута, и показался еще такой же карась, потом сразу несколько. Рыбы раскрытыми ртами глотали воздух и, войдя в канаву, направлялись по течению ко второй проруби, где Трохин преграждал им путь сачком.

За два часа он выбросил на лед полторы сотни килограммовых карасей.

На этом ход рыбы прекратился. Сибиряки объяснили это тем, что крупная рыба уже частично задохлась подо льдом.

Серебристый карась.

— Другим разом тонну начерпаешь! — говорили они.

Пересыпав рыбу снегом и прикрыв ее хворостом, бригада отправилась в лес. Вскоре в вечерних сумерках, на небольшой поляне, среди молодой сосновой заросли, запылал яркий костер, зашипели на углях распластанные караси, шумела в котле закипающая уха. Когда Уваров объявил, что «шарба» — уха без овощей — готова, притихшие, было, охотники зашевелились. Поварешка обошла всех, и каждый склонился над своей посудой, прихлебывая на крепком морозе обжигающую наваристую уху.

На другой день было решено, что Симов и Уваров отнесут улов в деревню, а Рогов и Трохин, как лучшие охотники и следопыты, перебросят весь скарб отряда на Джилу, к устью речки Пасной, и заодно разведают ее долину.

Простившись с товарищами, огромный Гаврила Данилыч легко поднял на спину мешок, почти доверху наполненный рыбой, и, нисколько не ссутулившись, быстро зашагал. Симов тоже взвалил на плечо свою ношу и последовал за ним. Спустя несколько минут он почувствовал, что такой темп ходьбы ему не выдержать: на первом же километре сердце сильно забилось, одышка перехватила дыхание. Напрягая силы, он старался не отставать, но усталость одолевала. С каждой минутой движения становились медленнее, шаги короче. Чувство стыда перед стариком охватило его. «Почти втрое старше и впятеро сильнее…» — подумал он про Гаврилу Данилыча.