Тревога — это, конечно, интересно, но скучали мы по оставленному супу и по вкусному запаху несъеденных котлет.

И тогда некоторые стали делать так: немедленно съедали сахар и котлеты — и уже спокойно ждали тревогу.

А тревоги нет.

И приходилось им есть суп без хлеба, чай — без сахара, кашу — без котлет.

Хитро придумано, да тревога, оказывается, ещё хитрее.

И вот однажды приходим мы в столовую, смотрим — Ваня Дудкин начинает со своим хлебом какие-то странные штуки делать: выковыривает в одном куске ямку я кладёт туда котлету, выковыривает в другом куске три ямки и кладёт туда квадратик масла и два кусочка сахару, складывает оба куска хлеба вместе — и получается странный такой бутерброд.

Только мы хотели спросить: «Ваня, а что это ты делаешь?» — как заиграли тревогу.

Бросили мы ложки-вилки — помчались из столовой.

Садимся в машины.

Едем.

Вдруг видим, вынимает Ваня из кармана свой странный бутерброд и говорит:

— Кто хочет есть?

А что тут спрашивать: все хотят.

Съели мы все вместе Ванин кусок хлеба с котлетой, потом — Ванин кусок хлеба с маслом и сахаром, а потом Володя Московский и говорит:

— Ты прости меня, Ваня, но я должен тебе прямо сказать: ты — великий человек!

— Изобретатель, — уточняет энергичный Нахимов. —

Десантникам такого никогда не изобрести. Только пехоте и — морякам.

Хвалим мы, а Ваня улыбается. Доволен, что изобрёл бутерброд, который, в случае тревоги, сможет помочь всем.

А теперь надо сказать, почему Нахимов упомянул про десантников. Жили мы в это время в летних солдатских лагерях, которые с пионерскими лагерями ничего общего не имеют. В солдатских проходят военную науку: учатся стрелять, ходить в атаки, ползать по-пластунски, рыть траншеи, петь песни, резать колючую проволоку штыком или специальными ножницами и ещё много чему — важному и полезному.

Кроме нас, пехотинцев, жили в лагере самые разные солдаты: артиллеристы, десантники, разведчики, танкисты, сапёры — почти все, кроме моряков.

Потому что морякам нужно море, а нам море не нужно.

Особенно уважали у нас, конечно, десантников. Что говорить — смелые люди: в любую погоду, днём или ночью, летом или зимой готовы они были прыгать на своих парашютах в тыл врага, и плохо тогда пришлось бы врагу.

И хотя никаких врагов у нас в лагере не было, десантники всё равно собой очень гордились. Однажды встречаем мы десантников, они идут из столовой, и хотя идут из обыкновенной столовой, им всё равно кажется, будто выполняли они ужасно ответственное и секретное задание. Им это кажется, и они задаются:

— Как живёте, пехота?

Мы говорим:

— Ничего живём. А вы?

— Прекрасно, — отвечают десантники.

И снова спрашивают:

— А смелые среди вас есть?

Мы говорим:

— У нас все смелые.

Тут десантники начинают хихикать и подталкивать друг друга локтями:

— Ну, смелые, а кто из вас с парашютом прыгнет?

Вот, оказывается, чего придумали. А нам прыгать ужасно не хочется: и устали, и боязно.

Тогда десантники говорят:

— Вот вы, оказывается, какие смелые люди, пехота!

Тут говорит Храбров:

— Я прыгну.

Обрадовались мы, конечно, что нашёлся среди нас один смелый, и говорим десантникам:

— Что, съели?

А потом — Храброву:

— Молодец, Храбров!

И все идём к парашютной вышке. А она здоровая, может, с десяти-, а может, с двадцатиэтажный дом. Даже смотреть на неё страшно.

Помогли десантники Храброву забраться на вышку, прицепили к нему парашют. Стоит наш Храбров — маленький-маленький и совершенно один.

— Не бойся, Коля! — кричим мы ему снизу.

А он нас, наверное, и не слышит: такая жуткая высота.

И — прыгает.

Подбегаем мы к нему. Спрашиваем:

— Жив, Коля?

— Жив, — говорит. — Чего мне сделается?

С тех пор десантники нас не задирали. А встречая Храброва, разговаривали с ним так, словно это он был десантником, а они, десантники, — пехотинцами.

Однажды учились мы правильно метать гранату.

Метнул Володя Московский — далеко улетела граната.

Старшина говорит:

— Хорошо!

Метнул гранату Храбров — ещё дальше улетела его граната.

Старшина опять говорит:

— Хорошо!

Храбров и Московский ходят друг перед другом — мускулы свои показывают.

А мускулы у них действительно ничего.

Выходит метать гранату Дудкин.

Старшина ему говорит:

— Замах, замах неправильно делаешь! Дай я тебе покажу.

И показывает: делает совершенно правильный замах, и граната летит далеко-далеко.

— Не умею я так, товарищ старшина, — тихо говорит Ваня. — Я лучше без замаха.

Надоело старшине спорить, он и говорит:

— Ладно, кидай без замаха. Сам увидишь, как нужен правильный замах. Граната и десяти метров не пролетит — упадёт.

Ну, Дудкин разбегается — кидает.

Летит граната, летит и всё не падает. И упала ли вообще — этого мы так и не заметили.

Часа полтора искали мы гранату.

Всё кругом облазили.

Ваня извиняется: не нарочно, мол, гак далеко кинул.

А старшина сердится:

— Как же ты её без замаха так далеко кинул? Не по правилам это!

Неловко Ване: и гранаты нет, и не по правилам кинул.

Уехала однажды наша дивизия на учения, а наша рота осталась. И не потому, что мы плохо себя вели — просто надо было кому-то в лагере оставаться: нести караульную службу, ходить в наряды, пилить и колоть для кухни дрова.

И вот приходит вечером наш старшина и говорит:

— Заступаем в наряд на кухню. Завтра дивизия с учений возвращается. Надо идти картошку чистить.

Надо так надо.

Пришли мы на кухню. Высыпали в картофелечистку два ящика картошки, нажали кнопку, а картофелечистка не работает.

Повар так и ахнул: возвращается дивизия, а есть ей чего?

Тут говорит Володя Московский:

— Разрешите, я попробую, товарищ старшина. Я дома маме всегда мясорубку чинил.

Повар говорит:

— Пробуй, голубчик, пробуй. Не починим к ночи — придётся утром дивизию макаронами кормить. А макароны ни в какое сравнение с картошкой не идут. Питательности в них меньше.

Принёс повар гаечные ключи, отвёртку, кувалду, принялись они с Володей картофелечистку чинить. Володя сильный, он самые тяжёлые части вытаскивает, повар послабее — гайками и шурупчиками занимается. И очень скоро от картофелечистки остался один корпус. А корпус, и на глаз видно, в порядке.

Осмотрел Володя каждую значительную и незначительную деталь, потрогал руками, постучал отвёрткой, крутнул раза два гаечным ключом, дунул, потёр о колено, посмотрел на свет, колупнул пальцем и говорит:

— Собирать можно.

— Уже? — не поверил повар.

Собрали они картофелечистку, воткнули вилку в штепсель — загудела картофелечистка, заработала! Стала из неё круглая да гладкая картошка выскакивать. Она выскакивает, а мы её — в котёл.

Повар говорит:

— Золотые у тебя, Володя, руки. Утром дивизия приедет и знаешь как твоей картошкой будет довольна?

И точно: утром приехала дивизия и была картошкой очень довольна.

А вечером старшина объявил Володе благодарность.

— Как вы думаете, за что объявляют сегодня Московскому благодарность? — спросил старшина.

— За смекалку и находчивость, — сказали мы.

— За мясорубку, — сказал старшина, — за мамину мясорубку, которую Московский всегда чинил дома. Без маминой мясорубки ему армейскую картофелечистку никогда бы не починить. Верно я говорю?

— Верно, — улыбнувшись, сказал Володя.

Однажды послали Володю Московского, Ваню Дудкина и Адмирала Нахимова в разведку. Предстоял бой, и надо было с помощью разведки взять из соседней дивизии «языка» в плен, а у этого «языка» узнать, что его дивизия собирается делать.