Мужики и их жены охотно шли к Раисе, которая не только лечила их успешно, но и умела каждому сказать ласковое слово и часто оказывала и материальную помощь.

Вскоре так много людей было облагодетельствовано Раисой, что слава о ее добрых делах, а еще более о ее добром, отзывчивом сердце была известна далеко вокруг.

Причем все, что делала Раиса, было так мило, так просто, от души, что народ буквально боготворил ее, и вскоре добрая слава о ней как о чутком, добросердечном человеке дошла даже до столичных кругов.

Для бедных же больных и в большинстве случаев просто нуждающихся Раиса была просто неоцененной!.. Ее прозвали «наша добрая графинюшка» не только крестьяне ее богатого поместья, но и крестьяне и слуги Марсовой, неоднократно обращавшиеся к ней за медицинской помощью.

Раиса обходилась с ними еще с большим вниманием, надеясь, что свояченица, узнав об этом, лучше отнесется к ней.

Елена Марсова, как и большинство русских дам, не стремящаяся только к шуму пустой светской жизни, была знакома с лечением, но знала гораздо меньше Раисы.

Убедившись в превосходстве ее лечения, Марсова охотно посылала к ней больных крестьян, уверив их, что Раиса лучше сумеет облегчить их страдания, чем она сама.

Доброта и достоинство молодой женщины, снискавшей всеобщую любовь к себе, произвели на Елену столь сильное впечатление, что она решилась написать брату:

«Твоя жена — удивительная женщина!.. Доброта ее безгранична, добродетель не знает равной, и я думаю, что крестьяне счастливы под ее ведением! Не подумай, что я ищу сближения с нею! Я понимаю твои страдания, и даже мое уединение не заставит меня забыть об этом! Но будь уверен, что имя твое носится с полным достоинством! Я узнала от старого Фаддея, что ты получаешь деньги от доходов с твоих имений. Эта манера действовать вполне согласна с характером и привычками этой молодой женщины. Даже в несчастье надо благодарить Бога, что Он послал тебе супругу, которая не уронит твоего имени, не запятнает твоей чести!»

Прочитав это письмо, Валериан побледнел от злости… На прошлой неделе он получил деньги, присланные ему Фаддеем, с приложенными к нему счетами, переписанными твердым размашистым почерком и собственноручным письмом.

«Госпожа сама ведет все счеты, — она прогнала управляющего, и одна рожь дала на семь тысяч рублей лишних против прежнего. Что касается сена, то разбойник уже успел продать его на корню, так что барыня опоздала…»

— Черт бы побрал старого дурака! — в негодовании пробормотал Валериан, отбросив в сторону письмо и счеты. — Что же, он думает всю жизнь напевать похвалы этой женщине?!

Письмо сестры еще больше задело его самолюбие… Он не хотел признать ни одной из заслуг Раисы, так как, признав одну из них, становился бы виновным сам перед собой.

В глубине сердца он сознавал, что всеми материальными средствами, как и удобствами в своей ссылке он обязан женщине, которую так жестоко оскорбил, и вот это-то сознание и причиняло ему невыносимые страдания…

Его друзья, Резов и Собакин, также получали опять свои доходы.

Они с общего согласия написали Раисе письмо, полное холодной благодарности и очень короткое. Им казалось неприличным хотя бы из простой вежливости признать действия молодой женщины справедливыми и гуманными, когда их общий друг так настроен против.

Семейства сосланных, узнав из их писем о поступках Раисы, спешили передать своим друзьям все происходящее в Сибири! И как прежде Раису чуть не смешивали с грязью, так теперь ее превозносили чуть не до небес!

А княгиня Адина так восхитилась, что в одно прекрасное утро муж, застав ее за сборами к отъезду с благодарностью к Раисе за ее благородные чувства, отказал в деньгах, нужных на поездку, не будучи в состоянии доказать ей все неприличие такого поступка…

Адина покорилась с потоком слез и дулась на своего мужа в течение восьми дней.

Вскоре Фаддей получил ответ от своего барина. Письмо было длинное…

Валериан поручал уходу старого слуги любимую лошадь и своих двух гончих… Он писал о кабинетной мебели, о чеканном приборе, необходимом в его хозяйстве, и просил выслать его при первой возможности. Он спрашивал о том, хорошо ли содержится могила его матери, и обещал вскоре написать сестре…

Фаддей принес это письмо Раисе. Кому как не ей принадлежало право прочитать его?

Пока Раиса читала, старик глядел на нее с благосклонным участием и сочувствием. Он один угадал тайную причину слез своей госпожи… угадал еще во время ее долгих мечтаний в кресле молодого барина, перед портретом умершей графини…

Валериан спрашивал, хорошо ли содержится могила его матери?.. Никогда еще она не имела столько роз летом и зелени осенью!.. Фамильные годовщины, как и при прежней графине, чтились молитвами. Никогда, даже во время пребывания Валериана в имении, эти дни не проводились так набожно…

Окончив чтение, Раиса передала письмо Фаддею, принявшему его с благоговением.

— Может быть, графиня оставит это письмо себе, — нерешительно произнес он, — чтобы лучше вспомнить…

Раиса протянула руку. Ее пальцы слегка дрожали… Фаддей вложил лист бумаги в эту дрожавшую, украшенную только одним венчальным кольцом руку…

Рука сжалась. Веки графини дрогнули, старый слуга почтительно поцеловал руку.

— Там ничего не написано к вам? — спросил он тихо. — Барин должен был бы написать хоть словечко благодарности…

Раиса смущенно отвернулась и попросила старика оставить ее одну.

Фаддей продолжал еще тише:

— Я писал барину, что вас все любят!.. Ему известно, что вы делаете все лучше его самого… Быть может, Господь смягчит его сердце…

Фаддей говорил так тихо, что голос его смолк почти незаметно.

Раиса, не глядя на него, дружески кивнула. Две слезы скатились на ее черное траурное платье, так как еще года не прошло со дня смерти отца, по котором она носила траур.

Старый слуга неслышно вышел из комнаты.

Раиса, оставшись одна, еще долго плакала над письмом Валериана, в котором он упоминал обо всем, исключая ее…

Снова наступила зима…

Такой же холод, такой же обильный снег, как и в прошлом году…

В день смерти Поровой в церкви была отслужена заупокойная обедня.

Прошел ровно год, как Раиса, обесчещенная, вернулась домой, чтобы нанести смертельный удар нежно любимой матери. Эта годовщина, вдвойне горестная, заставила Раису задуматься…

Стыд, гнев, воспоминания о насилии почти поглотили чувство покоя, царствовавшее в ее сердце в последние дни… Все слезы того ужасного времени, вся скорбь тяжелого прошлого снова наполнили душу этого бедного молодого создания…

Было уже поздно: пробило десять часов. Раиса одна со своими заботами еще не думала ложиться спать. Она в глубоком волнении шагала по комнате, не имея сил отвлечься от тяжелых мыслей.

«Это он убил мою мать, — думала она, ломая руки, — он или кто-нибудь из них, я не знаю наверное!.. Моя мать и отец до сих пор были бы живы, и мы спокойно и счастливо проводили бы дни в нашем маленьком домике, полном цветов».

Страшное горе и безысходная тоска сжали сердце Раисы.

— Да! — вслух произнесла она. — Я презираю этого человека! Он кроме зла ничего мне не сделал! Я должна его презирать! Я хочу его презирать!..

Бедная женщина! Она желала презирать мужа, которого давно уже любила…

Раиса разразилась отчаянными рыданиями.

Наплакавшись вволю, уставшая, она опустилась в кресло Валериана против портрета его матери.

Если бы ей возвратили маленький домик ее родителей, запретив любить Валериана, согласилась бы она на эту перемену?!..

Дверь кабинета неожиданно распахнулась, чего раньше никогда не случалось в это позднее время, так как Раиса раздевалась на ночь без помощи горничной. Раиса удивленно повернулась. Женщина, покрытая заиндевевшей от мороза шубкой, с шалью на голове быстро вошла в сопровождении Фаддея.

— Что такое? — спросила Раиса.

Шаль упала на пол и Марсова предстала перед глазами свояченицы. Ее светлые волосы были едва собраны, голубые глаза, ввалившиеся от слез, блестели лихорадочным огнем. Лицо было бледно и покрыто красными пятнами волнения.