С 1914 г. И. фон Гюнтер окончательно перебрался в Германию, где продолжал работать в качестве переводчика, драматурга, лирика и прозаика. Был связан со многими издательскими и литературными кругами в Германии (в т. ч. со знаменитым «кружком С. Георге» и поэтом Р. М. Рильке). Был управляющим издательства «Georg Müller Verlag». В течение этого времени вышли работы И. фон Гюнтера «Мартиниан ищет дьявола» (1916), «Поход в Туле» (1916), перевод на немецкий язык «Медного всадника» А. С. Пушкина. Кроме того, он переводил произведения Н. В. Гоголя, И. С. Тургенева, А. П. Чехова, А. А. Блока, С. А. Есенина и др. Издал несколько антологий русской классики. Перевёл значительную часть лирики М. Ю. Лермонтова: поэмы «Песня про купца Калашникова», «Демон», «Мцыри», роман «Герой нашего времени» и отрывок «Штосс».

В 1919 г. И. фон Гюнтер основал в Мюнхене издательство «Музарион», много печатавшее русских авторов. Живя в Мюнхене, он был знаком и несколько раз встречался с Т. Манном. В 1929 г. вышла работа И. фон Гюнтера «Калиостро».

Однако всё перечисленное — лишь наиболее общие факты его биографии, практически не отвечающие на вопрос, что же именно послужило причиной долгого забвения этого автора в нашей стране. По всей видимости, его маргинализации оказал содействие тот факт, что после прихода к власти национал-социалистов в 1933 г. И. фон Гюнтер вместе с другими германскими литераторами подписал так называемый «Торжественный обет вернейшего следования за Адольфом Гитлером». Этот документ представлял собой торжественную присягу 88 германских писателей и поэтов А. Гитлеру, 26 октября 1933 г. напечатанную в городской газете Фосса и распространявшуюся Прусской академией искусств. Одновременно документ публиковался в газетах других городов, чтобы как можно дальше распространить признание доверия подписавшихся литераторов новому германскому рейхсканцлеру, после того как 4 октября 1933 г. правительством был принят закон о редакторах, вступавший в силу с 1 января 1934 г. Текст присяги гласил: «Мир, работа и честь — высочайшие блага каждой нации и гарантия подлинного сожительства народов друг с другом. Сознание силы и вновь обретённого единства, нашей искренней воли, призванной безоговорочно служить внутреннему и внешнему миру, глубокое осознание наших задач по возрождению Империи и наша решимость, не имеющие ничего общего с вещами, противоречащими чести нашей и Отечества, побуждают нас в эти первые часы торжественно принести Вам, господин рейхсканцлер, обет вернейшего следования». Среди подписавшихся числились такие авторы-классики, как Г. Бенн, Б. фон Мюнхгаузен, А. Мигель, Г. Ф. Блунк, Г. Йост и др.

Примечательно также, что в 1939 г. вышла снискавшая успех и переиздававшаяся работа И. фон Гюнтера «Распутин: маг и пророк» (или же «Распутин: святой дьявол»).

В дальнейшем он по-прежнему преуспевал в качестве одного из наиболее деятельных переводчиков, издателей и популяризаторов русской литературы в ФРГ (и это побывав убеждённым национал-социалистом!). В 1964 г. была издана книга «Русская литература», в 1966 г. — «Декамерон» Дж. Боккаччо под редакцией И. фон Гюнтера, а в 1969 г. он опубликовал книгу воспоминаний «Жизнь на восточном ветру. Между Петербургом и Мюнхеном», переизданную в 2000 г. и на сегодняшний день являющуюся основным источником для исследователей раннего периода жизни И. фон Гюнтера.

«Другой» масон: масонствующий имперский патриот и антисоветский террорист…[62] «Другая» «новая женщина»: одержимая огненным ангелом sanctus amor ведьма эпохи Реформации в реалиях московских и эмигрантских будней рубежа XIX и XX столетий… «Другой» христианин: прячущийся от христиан в лесах и водящий дружбу со стихийными духами… «Другой» национал-социалист: верный и фюреру, и России с её литературой… Не слишком ли много всего «ДРУГОГО» — такого, что во избежание лишних сомнений легче замять, чем позволить джинну выбраться из бутылки? Однако, как уже подразумевалось в начале этого очерка, сегодня обстановка позволяет нам робкими шагами возвращаться на утраченные некогда позиции. Одна из ведущих среди них — позиция так называемой «философии жизни» — после известных событий 1939–1945 гг., так же как и всё, о чём у нас идёт речь, подвергшаяся известной маргинализации. Одним из основных понятий философии жизни является «пере-живание», иными словами, внутреннее чувствование живущейся жизни. С нашей точки зрения, у каждого человека таковому «пере-живанию» наибольшим образом содействуют три момента, не зависящие от порядка их перечисления: Любовь, Борьба и Вышнее (для удобства назовём последнее Мистикой). Эти моменты подразумеваются в самом широком и не сводимом к узким границам смысле, а также в их многоразличной, вариативной, но непременной взаимосвязи. В представляемом сборнике каждый из них оставляет свой яркий след, и можно даже попытаться условно обозначить, что Любовь доминирует в произведениях Н. И. Петровской, Борьба — в произведениях С. Соколова (Кречетова) и Мистика — в произведениях А. А. Ланга (А. Березина / А. Л. Миропольского) и И. фон Гюнтера. Однако, следует понимать, что такая категоричность справедлива лишь отчасти, потому как в творчестве каждого из публикуемых авторов мы находим все три аспекта с разницею лишь в их пропорциональном соотношении.

Между тем, сказанное наводит на дополнительные размышления над той загадкой, отчего представляемые в данном сборнике авторы оказались обречены на вековой бойкот. Нам легко (или же, напротив, очень нелегко) представить себе любовь как комплекс регламентированных будничной обыденностью взаимоотношений между мужчиной и женщиной, нечто вроде общественного договора в миниатюре, борьбу — как повседневную свару за кусок хлеба и место под солнцем и, наконец, мистику — как свод экзотерических суеверий и предрассудков, запрудивших опустевшее духовное пространство, — такова сегодняшняя действительность. Все три аспекта, на первый взгляд, сохраняют собственные места, однако несложно заметить, что они попросту выхолощены, каковыми их делает допущенное (а применительно ко дню сегодняшнему даже желательное) отсутствие в них такого дополнительного маргинального понятия, как «фанатизм», коего не лишено ни одно из произведений воскрешаемых публикацией настоящего сборника авторов. Только такое «горение» способно одухотворять и выводить на иной, высший уровень все означенные аспекты. И именно наличие в произведениях данных авторов этого «неудобного» понятия (а вовсе не отсутствие нужного «градуса» даровитости!), на наш взгляд, и их самих делало «неудобными» как для более знаменитых современников и критиков с обеих сторон, так, тем более, и для последующей эпохи — вплоть до нынешнего дня, который все-таки настал и повлек за собой неизбежную переоценку ценностей.

«К лету выветрился из комнат ядовитый аромат неизбежных по тому времени тубероз», — писала в своих воспоминаниях Н. И. Петровская[63]. В самом деле, в конце XIX века бледно-восковой цветок туберозы оказался востребован в особенности, поскольку его пьянящий аромат находили созвучным декадансу, и в рассказе «Осень» всё той же Н. И. Петровской мы ещё раз обнаруживаем яркую апелляцию к этому символу, который своим нежно-горьким ароматом и печальным обликом буквально сливался с веяниями времени. Бескровные, облетающие от одного лишь дуновения лепестки туберозы источали одновременно ароматы страсти и распада. Насыщенное, дурманящее и вместе с тем удушающе-ядовитое благовоние «королевы ночи», как ещё именовали туберозу, балансировало на грани упадка, смерти и крайней чувственности.

Перед нами букет из четырёх, до недавнего времени наиболее «обскурантистских» тубероз эпохи декаданса — её литературных тубероз, что давным-давно подверглись поруганию, позабылись и почти истлели; однако мы помним, что туберозовому запаху тления непременно должен сопутствовать аромат живого чувства. Не побоимся же втянуть его упоительные глотки, умея отличить и отделить живое от мёртвого.