— Так схватите, пожалуйста, кусочек этого паштета и займитесь едой, генерал!

Потемкин рассмеялся, с некоторым фатовством закрутил пышные усы, уселся за стол и принялся уписывать за обе щеки, не упуская случая приложиться также к замороженному шампанскому.

— Да здравствуют деликатесы кухни графини Брюс и вино огненной Шампани! — произнес он, высоко поднимая стакан.

Потемкин ел долго, старательно и сосредоточенно. Вдруг он хлопнул себя по лбу, сорвался с места, подбежал к большому венецианскому зеркалу и принялся тщательно разглядывать свое отражение.

— Чтобы меня черт побрал! — жалобно воскликнул он наконец. — У меня отвратительнейший на свете вид. Эта монастырская жизнь повлияла на меня ужасно скверно, и не явись вы сегодня подобно светлому ангелу, чтобы вывести меня из этого душеспасительного чулана, я окончательно извелся бы. А тут еще потеря левого глаза…

— Кстати, генерал, каким образом вы повредили себе его? Тут болтали, будто однажды, поддавшись чарам хмельного бога Бахуса, вы вступили на улице в драку и палкой…

— Что за чушь! — рассердился Потемкин. — Левый глаз вышиблен мне проклятым Орловым. Во время переворота шестьдесят второго года всемилостивейшая императрица изволила кинуть на меня благосклонный взор, что не скрылось от внимания Гришки Орлова. Однажды он подметил, с каким восхищением и обожанием я взираю на сладостный облик ее величества. Подъезжает он ко мне — дело было на смотру — да и говорит: «Смотри, брат, как бы у тебя чего худого со зрением не случилось: небезопасно подолгу на солнце смотреть!» Тогда я не обратил на это внимания, а пришлось мне эти слова вспомнить не раньше вечера, когда Орлов пригласил меня к себе, накормил, напоил, а потом предложил сыграть партийку на бильярде. Во время игры я оперся локтями на борт и смотрю, как Орлов приготовляется трудного шара от двух бортов в лузу положить. Вдруг он крикнул: «Берегись!», стукнул кием по шару, и тот от борта отскочил вместо лузы мне в глаз: ведь Орлов играет на бильярде как черт! Ну, вот с тех пор глаз у меня стал болеть, болеть да и пропал! Ну да просчитался Гришка! Все равно — я и с одним глазом больше увижу, чем он с двумя…

В этот момент в соседней столовой комнате послышался легкий шорох, и оттуда появилась государыня. Графиня еще раньше услыхала шум ее шагов и хотела обратить внимание Потемкина, чтобы он был поосторожнее, но появившаяся на пороге столовой Екатерина жестом приказала ей молчать и с шаловливым любопытством стала прислушиваться к словам ничего не подозревавшего Потемкина. А тот продолжал:

— Гришка красив, силен, ну да и я не плох: ему со мной в борьбе не совладать. А что касается ума, так и говорить нечего: мой тезка глуп, как черкесский бык. Немудрено, что он не сумел удержаться в милости ее величества: где такому насекомому с орлом в поднебесье парить!

— Здравствуй, Брюсочка! — произнес за его спиной чей-то голос.

Потемкин испуганно обернулся, увидал государыню, вскочил, да так и замер с разинутым ртом.

— Я очень люблю время от времени побывать у милой Брюсочки, — продолжала Екатерина, обращаясь к Потемкину и любуясь его растерянностью. — С ней так хорошо поболтать по душе! Но могла ли я рассчитывать встретить здесь храброго вояку Потемкина, который, как говорит скандальная хроника, решил отречься от благ мира сего и покончить свои дни в монастырской келии?

— Ваше величество… — начал смущенный Потемкин.

— Одно слово, милый генерал: прошу заметить, что здесь я бываю не как государыня, а просто как подруга милой Брюсочки. Поэтому здесь нет места титулам! Итак, я упомянула, что с Брюсочкой очень приятно вести беседу. Что вы скажете на это, генерал?

— О, графиня вообще прелестная женщина, — ответил, набравшись храбрости, Потемкин, — но лучше всего в ней то, что она имеет таких подруг, благоволение которых способно вознести нас на седьмое небо. Клянусь, я с радостью превратился бы из генерала Потемкина в графиню Брюс, если бы только мне была обеспечена дружба ее подруг — не всех, разумеется, а только одной: царицы любви и всех приятностей, царицы ума, доброты и грации!

— Так вот как? — улыбаясь, ответила императрица. — Генерал хочет превратиться в статс-даму? Наверное, он проведал, что я собираюсь заключить мир с турками, и боится, что в качестве испытанного вояки окажется за штатом, так как в мирное время ему негде будет проявить свои способности? В таком случае я поспешу успокоить генерала: его услуги понадобятся родине и в мирное, и в военное время!

Сказав это, Екатерина бросила такой пламенный, манящий взгляд на генерала, что Потемкин готов был вскочить с места и тут же броситься к ногам государыни. Но испуганный взгляд графини Брюс сказал ему, что чрезмерная горячность пока еще способна только все погубить, и Потемкин поспешил сдержаться.

— Итак, ожидается заключение мира? — сказал он с глубоким поклоном. — Ну, что же, раз Потемкин может пригодиться в мирное время, так он счастлив. О, я всегда буду рад отдать всю кровь своего сердца до последней капли за царицу… Извиняюсь, что упомянул здесь имя ее величества, но в конце концов что же делать? Ведь мы имеем нашу царицу, нашу великую, мудрую красавицу царицу, так как же не обмолвиться, как же не проронить ее высокого имени, раз мысль непрестанно возвращается к ней?

Екатерина с ласковым вниманием слушала Потемкина. Видно было, что эти льстивые, рассчитанные фразы находили прямой путь к ее сердцу, уже подготовленному к восхищению красивым, умным, храбрым офицером.

— До свидания, — сказала она, вставая с места, — я подумаю на досуге, чем мне вознаградить храброго героя турецкой войны и как усладить его жизнь в мирное время!

Екатерина ласково кивнула Потемкину и, обратившись к графине, сделала едва уловимый знак рукой. Затем она исчезла так же неслышно и таинственно, как появилась.

— Последний жест ее величества решил все, — тихо сказала графиня, когда они остались одни.

— Как? — воскликнул Потемкин. — Значит, моя судьба решена? Ура! — и он принялся хлопать в ладоши, словно маленький мальчик.

— Теперь мы должны следовать программе, раз навсегда установленной ее величеством для подобных случаев, — продолжала «Брюсочка», принимая гордый вид важного должностного лица.

— Программа? При чем здесь программа? К черту программу! — крикнул Потемкин, делая нетерпеливую гримасу.

— Прошу вас, генерал, видеть в данный момент во мне должностное лицо, которое не может допустить, чтобы к программе ее величества относились без должного уважения!

— Да что я должен делать-то?

— Прежде всего установленная ее величеством программа требует, чтобы вы предложили мне руку и проводили меня в мой будуар…

— Ну, а потом?

— А потом видно будет. Если обстоятельства сложатся для вас благоприятно, то вы должны будете вместе со мной отправиться во дворец.

Не говоря более ни слова, Потемкин поспешил к графине, схватил ее за талию, поднял в воздух и словно ребенка вынес из столовой.

Через час он уже садился с графиней Брюс в карету, которая быстро помчалась ко дворцу.

Ко дворцу они подъехали не с главного входа, а с маленького бокового подъезда. Там они поднялись по узенькой мраморной лестнице в первый этаж дворца и направились по молчаливому, тихому, напоенному ароматами курений коридору.

Так дошли они до небольшого салона, в котором царил приятный полусвет. В первый момент Потемкин не мог ничего разглядеть, но затем мало-помалу заметил, что обстановку этой комнаты составляла очень причудливая мягкая мебель — креслица, турецкие диванчики, кушетки, — тонувшая в массе зелени и цветов. Полуотворенная узенькая дверь позволяла видеть смутные очертания винтовой лестницы.

— Мы прибыли на место, генерал! — тихо шепнула ему графиня.

— Да ведь это — комната фаворитов! — пробормотал Потемкин. — А там, не правда ли, виднеется лестница, которая ведет в комнату ее величества? Ну а скажите, графиня, дальше-то как же? Ждать мне чего-либо или так, просто…