Щербань колебался. Потом протянул руку…

— Что нужно?

— Во-первых, другой костюм. Во-вторых, выяснить, где остановился профессор Кристев, прибывший из Болгарии. Он здесь, в Алуште. В — третьих, вашу машину. Сегодня ваше начальство, видимо, отдыхает? Я так и думал. Вы сумеете незаметно вывести ее из гаража? Машина будет нужна вечером, часа на два — три. Я сам приведу ее обратно. Ну, что вы смотрите на меня? Поворачивайтесь. Я тороплюсь!

В полночь неподалеку от гостиницы «Магнолия» остановилась машина. Из нее выскочил майор Соболь в светлом плаще, низко надвинутой на брови шляпе и быстрым шагом направился к гостинице. С заднего сиденья машины вслед ему глядела огромная овчарка.

Швейцар, кряжистый старик в куртке с позументом, клевал носом за столом в застекленной будочке.

— Профессор Кристев у себя?

— Никак нет, они уехали.

Соболь сделал чуть заметное взволнованное движение.

— Давно?

— Да вот-вот, с полчаса. Они сперва уезжали ненадолго, вернулись пешком. Сказали — освобождают номер. Собрались быстренько, рассчитались, взяли документы, уехали. Я еще сам помогал им чемодан выносить.

— Куда уехал?

— Уж это они не сказали. Но так думаю, что на Симферополь, — старик махнул рукой налево. — Потому — пошли на автобусную остановку, как раз к подходу последней рейсовой машины.

— А перед этим, в первый раз, какая машина за ним приходила, не обратили внимания?

— Как же! Я у дверей стоял: «Победа» — новенькая, зеленая, как огурчик.

Соболь вместе со швейцаром поднялись в номер. Здесь еще не убирали, и комната сохранила кое-какие следы пребывания транзитного пассажира: недопитый стакан чая на столе, смятая обертка из — под печенья, забытый на умывальнике тюбик зубной пасты.

Соболь заглянул в шифоньер, внимательно осмотрел все углы, отодвинул стол. Между тумбой стола и стеной валялся небольшой листок бумаги. Это было незаконченное письмо Кристева к жене. Дверь на балкон оставалась незакрытой и, когда профессор с Выползовым выходили из номера, сквознячок подхватил письмо и унес его со стола. Соболь положил листок в карман и, не пускаясь в дальнейшие расспросы, выбежал на улицу.

— Скорее! — приказал он шоферу. — В институт имени Павлова, к Алмазову.

Машина помчалась в сторону, противоположную той, которую только что указывал дежурный гостиницы, — к Ялте. Соболь, сложив кисти рук, крепко хрустнул суставами пальцев. Это означало у него крайнюю степень волнения. Неужели поздно? Уже несколько часов кряду он вдумчиво и напряженно разматывал цепочку, которая привела его к порогу «Магнолии». К сведениям, которыми он располагал о личности ночного пришельца и намекам на его цели, к показаниям Колодочки и Маруси Кулешовой, к другим разрозненным звеньям, находившимся в руках Соболя, прибавилось еще одно, очень существенное звено. Соболь не терял ни минуты напрасно. Неужели теперь цепочка порвалась? Обрыв — это было опоздание, это, может быть, означало потерю дорогой человеческой жизни.

Профессор Алмазов, высокий, с крупными, привлекательными чертами лица, украшенного окладистой седок бородой, встретил Соболя по-домашнему, в пижаме. В правой руке у профессора была газета, в левой длиннейший янтарный мундштук, в котором дымилась ароматная папироса.

Соболю несколько раз в очень сложных и трудных случаях приходилось обращаться за консультацией к профессору, и тогда он дивился проницательности, искусству и глубоким познаниям этого незаурядного ученого.

Путь профессора Алмазова в науке можно было разделить на три этапа. На первом он прославился как выдающийся деятель судебной медицины и блестящий эксперт в этой области. Во время Великой Отечественной войны он занялся давно увлекавшей его хирургией. Профессор появлялся во многих санбатах и полевых госпиталях, расположенных в непосредственной близости к фронту, и — оперировал, оперировал, оперировал… Стоило только разнестись известию: «Савва приехал!» — и светлели лица даже у тяжело раненых. Действительно, нож (так хирурги запросто называют скальпель) в руках Алмазова творил чудеса, спасая жизнь многим десяткам солдат и офицеров, скорбный лист которых, казалось бы был дописан до конца. Об изумительно смелых операциях Алмазова много писали в центральной печати. Он не просто оперировал: он искал и вносил новое в науку, фундамент которой заложил великий Пирогов. В последние годы Алмазов целиком перешел на научно — исследовательскую работу, связанную с некоторыми новейшими проблемами физиологии.

— А, Виктор Михайлович! — добродушно забасил Алмазов. — Вы уж извините отставного медицинского генерала за простоту костюма! Чему обязан столь поздним посещением? Впрочем, — он пристальнее взглянул на Соболя, — сейчас вам, кажется, не до шуток?

— Угадали, Савва Никитич! — сказал Соболь. — Не откажите в участии. Дело чрезвычайно важное.

— Убийство?

— По всем данным.

— Факт установлен?

— Пока нет.

— Сейчас ехать?

— Сию минуту. Чем быстрее, тем лучше. Алмазов вышел в другую комнату, накинул белый халат прямо поверх пижамы. С юношеской живостью он пробежал по коридору, где жили сотрудники, и постучался в одну из дверей.

— Две минуты на сборы! — сказал он заспанному ассистенту. — Халат и, на всякий случай, все, что нужно для операции в полевых условиях.

Через пять минут санитарная машина вылетела из ворот института на ялтинское шоссе.

— Где труп? — осведомился Алмазов.

— Еще не обнаружен. Но я ясно представляю себе место, где он должен находиться…

На одном конце оборвавшейся цепочки был исчезнувший Кристев, не тот, что вышел полчаса назад уз гостиницы с чемоданом в руках, а другой, живой Кристев. На другом конце, ушедшем из рук, находилось его тело. Рядом глубоко продуманных заключений Соболь связывал оба конца воедино. Направление первой поездки Кристева, расчет затраченного времени определяли дистанцию. И на этой дистанции Соболь знал только одно место, где можно было надежно и быстро укрыть результат преступления.

— Убийца задержан? — спросил Алмазов.

— Нет. Но это — задача почти решенная. Сейчас нужно во что бы то ни стало найти тело его жертвы. Это — ключ к дальнейшему. Мы остановимся у спуска в «Хаос»…

«Хаосом» называлось дикое место, очень редкое НЕ этом хорошо обжитом, возделанном и плотно заселенном берегу, скопление бесформенных каменных громад, следы колоссального оползня, произошедшего на полуострове в незапамятные времена.

Соболь выскочил первым, зажег сильный аккумуляторный фонарь и взял собаку на поводок. Майор осветил начало тропы, отлого уходившей от шоссе в сторону и терявшейся в «Хаосе».

— Так! — Соболь указал спутникам на следы шин, явственно отпечатавшиеся на пыльной тропе. — Я не ошибся.

Он двинулся вперед, прослеживая путь недавно прошедшей здесь «Победы». Профессор и его ассистент, в белых халатах, шли за ним. Алмазов нес в руке чемодан чик, ассистент держал на плече легкие полевые носилки.

— Здесь он остановил машину, — говорил вполголоса Соболь. — Здесь разворачивался. Значит — тут или нигде. Вряд ли он мог оттащить тело далеко. Акбар, ищи!

Минут десять они блуждали в каменном лабиринте, то отдаляясь от исходного пункта, то приближаясь к нему, перелезая через мелкие камни и обходя большие. Наконец, собака забегала вокруг какого-то подобия пирамиды из огромных глыб и, подняв морду, коротко взлаяла.

— Акбар, фу! — остановил ее Соболь. — Где? Там?

Акбар поставил уши стоймя и шумно втянул носом воздух.

— Вперед, собачка, вперед!

С ловкостью завзятого скалолаза собака короткими, точными бросками взбиралась на камни. За ней поднимался Соболь. Луч фонаря осветил щель, заваленную обломками песчаника. Соболь принялся отваливать их. Перед ним открылось нечто вроде пещеры. Первой скользнула туда собака.

Соболь выглянул из пещеры и помахал фонариком.