— А что же Бакин?

— Его разочли и выслали на родину.

— Жаль, — сказал Ульянов. — Таких бы рабочих побольше! И школ. Не в каждую ведь идут с охотой… А в Смоленскую идут!

— Отчего так? — спросила Анна Ильинична.

— Причин много, — ответила Крупская. — Во-первых, председатель попечительства Николай Александрович Варгунин из тех людей, кто действительно заботится о народном просвещении. Он далек от всего противоправительственного, но и не считает нужным вмешиваться в работу учителей. Главная его черта — тактичность и беспристрастность. Поэтому учителя в классы подобрались на редкость хорошо. Много наших по образу мысли: Аполлинария Александровна Якубова, Лидия Михайловна Книпович, Александра Михайловна Калмыкова и другие.

А на прошлой неделе приступила к урокам Зинаида Павловна Невзорова. Правда, пока без зачисления, вместо другой учительницы. Ее преследуют неудачи: профессор Бекетов пригласил ассистентом по кафедре неорганической химии, а директор не утвердил. Так что пришлось ей идти в юрисконсульство Рязанской железной дороги…

Сама Надежда Константиновна с недавнего времени работает в Главном управлении казенных железных дорог. Материальное положение у них с матерью весьма стесненное; Елизавета Васильевна имеет небольшую пенсию за Константина Игнатьевича, но на нее вдвоем не проживешь. Чего только не делали Крупские, чтобы свести концы с концами: брали переписку на дом, пробовали делать переводы, даже квартиру однажды сняли, чтобы сдавать студентам, но, не имея навыков и хваткости, вынуждены были отказаться от этой затеи. И тогда Иван Николаевич Чеботарев — по просьбе Ульянова — нашел для Надежды Константиновны место у себя в управлении.

Так уж повелось: уроки в воскресно-вечерней школе не оплачиваются, только проезд на конке. Сплошная благотворительность. В расчете на то, что согласиться на нее могут люди исключительно состоятельные, изнывающие от безделья и стремящиеся хоть так проявить себя, министерство народного просвещения разрешило открыть бесплатные классы для рабочих. Но нашлись и учителя, и ученики, которые шагнули дальше утвержденных программ.

Крупская по природе своей педагог. В высшем смысле этого слова. Каждый год открывает она в городской библиотеке подписку для своих учеников. Пользование одной книгой стоит пятнадцать копеек, абонемент рассчитан на пять названий. Но если подписка общая, то за пятнадцать копеек можно прочитать и пять, и десять книг. Важно соблюдать аккуратность, вовремя делать обмен. Крупская взялась следить за тем, чтобы книги подолгу не задерживались у одного читающего. Подобрать и привезти их в школу — тоже ее забота. И забота, надо сказать, не простая. Петр не раз помогал Крупской доставлять в Смоленскую школу увесистые связки. Бывало, и на урок у нее оставался — из товарищеского любопытства.

В классе Надежда Константиновна совсем другой человек, чем в обычной жизни. Голос становится сильным, твердым, в движениях появляется свобода, легкость, лицо будто светом наполняется. Крупская неторопливо ходит между рядами, не нравоучает, а беседует, и кажется, вот погладит кого-нибудь по голове…

А головы все больше седые, в рубцах и ссадинах, плохо стриженные. От вечно кашляющих табачников идет тяжелый запах махорки, от текстилей — вонь козлиной шерсти и красок, от слесарей тянет машинным маслом, только от плотников веет свежими стружками, простором, лесом… Но и водкой тоже.

На уроки Крупской ездят рабочие с Нарвской заставы, с Васильевского острова, с Выборгской стороны, хотя и там свои воскресно-вечерние школы имеются. Ей рассказывают о себе, будто исповедуются. На занятия приводят жен и ребятишек, сообщают, кто помер, надорвавшись, кто мастера ножом в бок ударил, кто покалечился… С нею советуются по всяким вопросам, вплоть до таких — ходить на уроки закона божьего или нет; читать листки, которые на Семянниковском появились, или это господа простых людей под полицию подводят… А то записку пришлют: «Нашли девочку, взяли в артель, забавная такая, надо отдавать в полицию, а жалко». Или: «Выучи грамоте — подарю на сарафан». Или: «Сегодня ничего не говорите, новый какой-то пришел, не знаем еще хорошенько его, в монахах, говорят, ходил». Или: «Черного того берегитесь, в охранку он шляется»…

Нет, не случайно, говоря о переводе «Ткачей» Гауптмана, Петр переключил внимание Анны Ильиничны на Крупскую: лучше всего она раскрывается в разговоре о школе.

Анна Ильинична скоро почувствовала обаяние Крупской. В ее голосе появились теплота и задушевность. На глазах Петра началось сближение, у которого не было очертаний и явных признаков — только интонации, только взгляды и жесты…

Оттолкнувшись от рассказа Надежды Константиновны о Смоленских классах, о ее учениках, Ульянов слабым еще голосом заговорил о том, что вся повседневная жизнь переплетена политикой; нужно лишь уметь найти ее в заводской и школьной жизни, указать на прямых виновников народных страданий, будь то мастер, управляющий или урядник или хозяин предприятия; протянуть от них ниточку не просто к царю-батюшке, но к самодержавию вообще; развеять вредные иллюзии, будто существенных перемен можно добиться лишь борьбой с фабрикантами за свои близкие права…

Разговор утомил его. Заметив это, Анна Ильинична и Надежда Константиновна ушли на кухню и там беседовали, пока не появились неразлучные Кржижановский и Старков. Следом пришла Мария Александровна.

— Я была уверена, что вы будете! — обрадовалась она Старкову. — Помогите-ка разобраться с коробками. В этой пирожные. Для всех. В этой — рубашки… Для больного. А как поживает Александр Васильевич?

Александр Васильевич — брат Старкова. Он учился в Симбирской гимназии, а затем в Казанском университете вместе с Владимиром Ильичей и, хотя шел на курс впереди, был с ним довольно дружен. В декабре восемьдесят седьмого года Старкова-старшего отчислили из университета: на студенческой сходке он объявил дело пяти казненных народных мстителей, среди которых был и Александр Ульянов, делом справедливым и путеводным. Долгоe время затем он находился в опале. Теперь земский врач… В январе прошлого года Владимир Ильич ездил в Москву на девятый Всероссийский съезд естествоиспытателей и врачей — послушать статистиков. Там он вновь встретился с Александром Васильевичем. А сопровождал его в этой поездке Василий Старков.

Многое связывает Ульянова и Старкова — память детства, отношения родных, общность устремлений. Даже прозвище Старик и фамилия Старков — от одного корня…

— А это Глеб Максимилианович Кржижановский, — представил Василий друга.

— Очень приятно. Уже наслышана о вас столько, что кажется, будто мы давным-давно знакомы, — сказала Мария Александровна.

— И я тоже, — радостно ответил Глеб.

Подсев на кровать к сыну, Мария Алексапдровиа сообщила:

— Имей в виду, Володя, со следующей недели ты будешь обедать у Чеботаревых. Каждый день ровно в четыре.

— А если я не встану к следующей неделе? — чувствуя на себе внимательные взгляды друзей, попробовал отшутиться Ульянов.

— Не выдумывай, пожалуйста. Прекрасно встанешь.

— Неудобно, мамочка… Тревожить людей. У них свои заботы…

— Зачем же обязательно тревожить? — возразила она. — Александра Кирилловна будет готовить обед не одному тебе, а всей семье. Она сама мне это предложила! Иван Николаевич ее поддержал.

— И все-таки неудобно.

— Глупый ты, глупый. Хоть и совсем взрослый.

В комнате возникла неловкая тишина.

— Что ж, дети мои, — нарушила ее Мария Александровна. — Поскольку все в сборе, будем пить чай.

У Петра отчего-то защипало в горле. А ведь и правда, все здесь собравшиеся — ее дети. Даже те, которые пока что не пришли…

Ульянов окреп быстро. Однако Мария Александровна на первых порах запретила ему дальние прогулки. Погода переменчивая, с Невы и каналов тянет ледяным ветром, сухого места на улицах не найти… Она даже маршрут ему очертила: до выхода на Гороховую улицу с Большого Казачьего переулка — с одной стороны, до бани с портомойней в глубине Малого Казачьего переулка — с другой.