— В нашем университете учатся две с половиной тысячи человек, — рассказала девушка. — Все они встали на защиту арестованных: бойкотируют занятия, распространяют листовки. А мы объявили голодовку. Она продолжается уже шесть дней. Я плохо себя чувствую, голова кружится. Но мы не прекратим голодовку.

Около одного из зданий трое мужчин в шахтерских шлемах разгружают уголь. Помещения перестали отапливать — глядишь, студенты скорее сдадутся, и горняки стали привозить уголь из соседних шахт.

— Конечно, студенчество неоднородно, — замечает Джон Дулан, выслушав мой рассказ об Эссекском университете, — как и рабочая молодежь. Но в целом все больше юношей и девушек подключается к нашей борьбе.

Неожиданно наш разговор прерывают.

— Среди нас находится советский журналист. Давайте попросим его исполнить русскую песню, — обращается ко мне ведущий.

Веселый шум, аплодисменты, возгласы: «Катюшу», «Казачка».

Соседи по столу подбадривают:

— Все будет хорошо. Покажите класс!

Что делать? Чего-чего, а петь я никогда не умел.

Однако отказываться поздно.

Поднимаюсь на сцену. Зал замолкает. Набираю в легкие побольше воздуха и начинаю (по-моему, совсем на другой мотив) «Подмосковные вечера». И тут же все подхватывают песню. Я могу совершенно спокойно молча открывать рот. Музыкальность шотландцев, их любовь к песням выручили меня…

Я не расставался с братьями Дуланами. Слушал их выступления с трибуны. Бродил с ними по Абердину — уникальному городу, застроенному зданиями из светло-серого гранита. Абердин крупный порт, он насквозь пропах рыбой, на его улицах часто встречаешь рыбаков.

Но еще чаще, чем скромные рыболовецкие суда, через узкую горловину гавани проходят корабли ярко-желтой раскраски. Они обслуживают нефтяные платформы Северного моря. А весь день в небе стрекочут красно-желтые вертолеты, перевозящие нефтяников.

Черное золото Северного моря. Сколько надежд связывала с ним Британия в 70-е годы! Наконец-то исцелимся от экономических недугов! Наконец-то покончим с безработицей! Ах, планы, планы… Добыча нефти идет в Абердине полным ходом, и теперь ясно: она лишь приостановила упадок экономики. Да, нефти получают достаточно, чтобы покрыть потребности в ней государства. Однако львиная часть добытого топлива достается иностранным монополиям и не приносит пользы Англии. А что касается безработицы, то разве имеет особое значение тридцать — сорок тысяч рабочих мест на нефтяных промыслах, когда в стране больше трех миллионов «лишних людей»?!

Абердин — единственный, пожалуй, город в Шотландии, переживающий, благодаря нефтяному буму, период расцвета. Он стал ведущим транспортным узлом, местный вертодром перегнал остальные на Британских островах.

И еще одним гордится город. Он — главная оранжерея страны, тут выращивают превосходные розы.

Букет роз вручали каждому делегату на закрытии съезда. Когда настало время разъезжаться по домам, Джеймс и Джон пригласили меня заглянуть в Эр, где они живут.

Эр рядом с Глазго, но это другой мир. Глазго — большой, шумный, с населением в миллион человек; над ним не рассеивается дым заводских труб; некоторые улицы выглядят так, будто только что кончилась война: разрушенные дома, разбитые окна, груды камней, горы мусора.

Эр же — зеленый, чистый, очень уютный. Поэтому и спешат сюда на уик-энд жители Глазго, других промышленных районов Шотландии. Но еще больше гостей направляется в Эр не ради глотка свежего воздуха, а чтобы увидеть места, связанные с Робертом Бернсом. В результате на семьдесят тысяч обитателей города ежегодно приходится двести — триста тысяч туристов.

Осмотрев дом Бернса, мы остановились на улице Морфилд-роуд. В гостиной одноэтажного домика нас ждали остальные члены семьи: отец, мать и две сестры. Все рослые, темноволосые.

Нас усадили за стол. Джон попытался было сказать, что мы недавно обедали, но, встретив строгий взгляд отца, осекся. Меня это удивило: обычно братья держались уверенно. На съезде в Абердине Джеймс выступал первым после обеденного перерыва. Он поднялся на трибуну, когда делегаты еще рассаживались. Дулан помолчал, дожидаясь тишины. И она быстро наступила, очень уж внушительно выглядел оратор. Джеймс не пользовался записями, говорил свободно, переводил взгляд с одного делегата на другого.

Братья любили затевать споры и, как правило, брали в них верх, могли перебить собеседника иронической фразой, съязвить. Но в тот день я понял, что есть человек, с которым Джеймс и Джон не спорят, который пользуется у них огромным уважением, — отец.

Семья Дуланов из Шотландии

— Вы довольны своими сыновьями? — спросил я Дулана-старшего.

— Да. Толковые, честные ребята. И активные участники нашего общего дела.

Общего дела… Что он имел в виду? Добиться изменений в Шотландии.

Я уже писал о том, что Лондон связывает с Эдинбургом прекрасный мотовей, а от столицы Шотландии он переходит в узкое однорядное шоссе. Характерный штрих. В провинции не обязательно делать то же, что в самой Англии! И так во всем: в экономике, политике, культуре.

На Севере в полтора раза больше безработных, чем в целом по стране, а уровень жизни гораздо ниже. В результате нигде нет такого высокого процента самоубийств и алкоголизма, как тут.

Горечь, тревогу за судьбу родного края чувствуешь в Шотландии все время. Как и любовь к нему. В центре Глазго, Эдинбурга, Инвернесса, Абердина — памятники тем, кто отдал жизнь за свободу и процветание Шотландии, а также жителям этих мест, которых знает весь мир: Роберту Бернсу и Вальтеру Скотту, изобретателю паровой машины Джеймсу Уатту и экономисту Адаму Смиту.

В I веке нашей эры римляне, завоевав Англию, решили распространить свою власть и на север Альбиона. Но ни тогда, ни позже, при императоре Андриане, они не смогли захватить Шотландию. Ее защищали высокая каменная стена с цепью военных фортов, так называемый «Андрианов вал», и — главное — мужественные люди.

«Мы боремся не за славу, не за богатство, мы боремся за свободу, от которой нельзя отказаться даже под угрозой смерти». Это слова из протокола заседания шотландского парламента, датированного 1320 годом.

Вплоть до XVIII века Шотландия оставалась самостоятельным государством. Но в 1707 году она заключила с Англией «парламентскую унию», и на Британских островах был создан единый парламент. Новым государственным флагом Великобритании стал «Юнион Джек», объединивший английский флаг святого Георга (белое полотнище с красным крестом) и шотландский флаг святого Андрея (синее полотнище с белым крестом).

— Не успели высохнуть чернила на этом договоре, — рассказывает Дулан-старший, — как Лондон стал грубо нарушать его. Англичане просто-напросто нас обманули. Они превратили Шотландию в своеобразную лабораторию, где испытывали методы управления колониальной империи. Шотландцам запрещали носить национальную одежду, иметь оружие. Если возразишь — казнь! Всех поголовно забирали на службу в британскую армию. Лучшие земли конфисковывали. Многие не выдержали и навсегда покинули свою родину.

Сейчас в Шотландии стараются возродить национальную культуру и обычаи. В университетах немало часов отводят местной истории, литературе, гэльскому языку, на котором говорило древнее население. Из пяти с лишним миллионов шотландцев, живущих на Британских островах (всего по миру разбросано около тринадцати миллионов шотландцев), гэльский язык знает меньше ста тысяч, в основном обитатели северных горных районов.

По характеру шотландец резко отличается от англичанина. Пожалуй, справедливо мнение, что англичане ближе к французам или немцам, нежели к шотландцам. Последние не любят жить за заборами, предпочитают домашнему уединению веселые компании, легко и быстро сходятся с людьми, через пять минут уже называют нового знакомого по имени, приглашают в гости, хлопают по плечу. Они дружелюбны, немного задиристы, держатся непринужденно.