…Спустя несколько дней Тана предложила:

— Сегодня у нас первый после победы концерт, пойдемте туда?

Над эстрадой — красное полотнище: «Да здравствует социалистическая Кампучия!» Тана знает чуть ли не каждого, и каждый ее знает, машет рукой, что-то весело кричит. А мне в голову приходит еще одно высказывание Андре Миго — врача по специальности, путешественника по призванию. Он в одиночку проехал на велосипеде от Парижа до Калькутты, спустился на лодке по Евфрату, участвовал в экспедиции в Антарктиду. Особенно хорошо Миго изучил Кампучию, где жил много лет. В книге «Кхмеры» он писал: «Все лица — молодые и старые, женщин и мужчин — озарены улыбкой, которая так красит своей мягкостью и нежностью даже самых некрасивых людей».

Они танцуют «Рамвон»

Кэм Тана хороша собой, а когда улыбается, становится еще красивее. На ней новое цветастое платье. Девушка сшила его из материала, выданного революционной властью.

С эстрады звучит музыка. Худой мужчина с подвижным нервным лицом играет на фортепьяно и поет. Иногда он подходит к трубе, иногда к барабану — в общем, представляет собой целый оркестр.

— Мам Бутна Рей — единственный оставшийся в живых музыкант, всех остальных убили. И единственный в Кампучии композитор, — сообщает Тана.

— А чьи песни он исполняет?

— Я забыла сказать: Рей и единственный уцелевший поэт. Он поет собственные песни.

В Кампучии я испытывал одновременно два чувства: боль и радость. Боль за кхмерский народ, на долю которого выпали нечеловеческие страдания. И радость, что эти страдания, невиданный в истории геноцид наконец-то в прошлом. Эти чувства не покидали меня и во время концерта.

Эстрада расположена возле пагоды, которую воздвигли в честь основания города. Если верить легенде, дон Пень, то есть вдова по имени Пень, в конце XIV века построила на берегу реки дом. Однажды она заметила, что по течению плывет дерево. В дупле его были бронзовые фигурки Будды. Тетушка Пень сразу поняла: это предзнаменование свыше. Вместе с соседями она соорудила возле своего дома холм (по-кхмерски — пном) и поставила на вершине алтарь с фигурками Будды. Весть о чуде облетела окрестности, и к дому вдовы потянулись люди. Так шестьсот лет тому назад родился Пномпень, его название переводится «холм вдовы Пень».

Поднимаю глаза: у статуи основательницы города отбита голова. Это постарались полпотовцы. Они же исписали стены пагоды грязными ругательствами. Фрески и статуи Будды разбили, ритуальные палочки, без которых немыслимы религиозные церемонии, сломали.

Эстраду охраняли бойцы — враг мог попытаться сорвать концерт. Один осматривал мужчин, которые приходили сюда, — нет ли у них оружия, а девушка в военной форме — женщин.

— Теперь «Рамвон», — объявил Рей.

В национальном танце, похожем на наш хоровод, закружились все: даже двух-трехлетние ребятишки, даже старик в черном тюрбане — он отбросил в сторону палку, на которую опирался.

Лишь Тана по-прежнему сидела на скамейке. Почему? Она же балерина!

Ее товарищи объяснили почему. Как и других жителей Пномпеня, девушку семнадцатого апреля семьдесят пятого года солдаты вытолкали на улицу и погнали в колонне по дороге. Вещи брать не разрешили, сказали, что отныне они принадлежат государству. Как и другим, ей запретили надеть обувь. Она не поняла причину, поскольку не знала приказ Пол Пота: «Породнить изнеженные ноги горожан с матерью-землей, научить их ходить поступью простого крестьянина». Обувь, домашняя утварь, вообще все личные вещи являлись, по мнению тогдашних главарей Кампучии, «буржуазным пережитком». Девушка знала другое: если она несколько дней будет идти босиком — ей больше не танцевать. А шла их колонна месяц с лишним…

Они брели под палящим солнцем, с детьми на руках, избитые, голодные и оборванные. Солдаты издевались над ними, оскорбляли, запрещали отдыхать.

Возле одного дерева лежала беременная женщина. Она корчилась в схватках и кричала: «Спасите!» Около нее стоял солдат и усмехался. Тана подбежала к дереву и заменила акушерку. Но когда ребенок появился на свет, солдат ударил его прикладом по голове, а потом выпустил очередь из автомата в ту женщину.

В коммуне в провинции Кампонгтям их разделили на группы. Всех, кто раньше служил в государственных учреждениях и в армии, отвели в сторону и забросали камнями. Так же поступили с врачами, студентами, инженерами.

В тот день она потеряла давнего знакомого, его звали Хиа Пхет. В отдельную группу Отделили всех, кто был не в состоянии работать: стариков, больных, инвалидов. Хиа Пхет был здоровым сильным человеком. Но по пути в Кампонгтям солдаты сломали ему ногу. Он хромал, и с ним расправились так же, как с другими.

Уцелевших отправили строить канал. Они таскали землю в огромных корзинах. Надсмотрщики били их бамбуковыми палками и кричали: «Шевелитесь, лентяи!» Если застонешь — убивали на месте. Полпотовцы вообще предпочитали убивать, а не избивать — меньше возни!

Когда человек умирал, двоим разрешалось оттащить тело в сторону и закопать, а остальные должны были продолжать работу. Похороны?

Какие там похороны, родственникам умершего запрещали даже плакать.

Тана никому не сказала, что училась в Советском Союзе, закончила балетную школу. Это и спасло ей жизнь. Почти четыре года она провела в полпотовской коммуне.

Да, она осталась в живых, но ноги ее изувечены. Тем не менее после освобождения Тана предложили организовать балетную школу, и девушка с жаром взялась за дело — нашла помещение для занятий, набрала «первоклашек».

Кампучия всегда славилась танцорами.

Огюст Роден, наблюдавший в 1906 году кхмерский балет на парижской сцене, в восхищении писал: «Невозможно представить себе обычного смертного носителем такого совершенства».

Но кампучийские исполнители танцев, как утверждает легенда, и не являются простыми смертными: боги даровали им совершенство, присущее асарам, фигуры которых изваяны из камня в Ангкор Вате.

Королевский балет в дни празднования Нового года давал представление у подножия Ангкор Вата. Это происходило вечером, при искусственном освещении и было, по свидетельству очевидцев, потрясающим зрелищем.

Возрождением древнего искусства и занялась Тана, кроме нее в стране не осталось танцоров. Она создала хореографический ансамбль, который стал выступать в Национальном театре.

Тана выполняла и другие поручения, она лучше всех в Кампучии знала русский язык и часто работала переводчицей.

Личных проблем тоже хватало: Тана разыскивала пропавшего брата, приводила в порядок свой дом.

Кэм Тана у входа в ее дом в Пномпене

Промчавшись по проспекту Советского Союза, мы свернули в узкий зеленый переулок. Остановились возле небольшого здания. Вдоль забора — колючая проволока, калитка выломана. Прошли через двор, он зарос травой, и поднялись по скрипучим ступенькам, которые, казалось, вот-вот рухнут. Там, где раньше была столовая, — гора разбитой посуды, где библиотека — пепел от сожженных книг. В комнате Тана сорваны с петель двери, выбиты окна, изрублена топором мебель, вспороты матрац и подушки.

Все разгромили настолько, что на первых порах девушка жила в комнате там, где работала, — в министерстве иностранных дел.

Но на концерте она забыла о заботах и вместе со всеми пела песню, которую после победы сочинил Рей: о том, что кампучийцы стали хозяевами собственной судьбы.

Затем выступал артист. Маленький человечек читал веселые стихи, рассказывал забавные истории, а зрители громко смеялись.

Я тем временем подошел к Рею.

Он сидел на траве бледный, усталый. Юноша с красной повязкой на рукаве — народный милиционер — протягивал ему кружку с кокосовым соком.