Мне объяснили, что в данном случае лорд Чемберлен — не имя, а титул: это гофмейстер королевского дворца. Гофмейстер управляет дворцовым хозяйством, ведает придворными церемониями.

Лорд Чемберлен по указанию ее величества приглашал пожаловать 17 июля в 16 часов 00 минут на летний прием в сад Букингемского дворца. В конверте были также пропуск для автомобиля, план дворца и предупреждение, чтобы приглашение ни в коем случае не передавалось другому лицу.

Наступил день приема. Прохожу через несколько залов королевской резиденции — стены увешаны портретами монархов, князей и графов, в сервантах старинный фарфор, в коридорах навытяжку стоят гвардейцы с алебардами в руках (жаль, нельзя снимать, фото- и кинокамеры запрещено проносить внутрь дворца, это рассматривается как вторжение в личную жизнь монарха) — и попадаю на залитую солнцем огромную поляну. Она заполнена джентльменами во фраках, серых цилиндрах, с гвоздиками в петлицах, дамами в шляпах, перчатках, с сумочками и зонтиками, священниками в сутанах до пят, военными в парадных мундирах. Одни чинно расхаживают по ровно подстриженной траве. Другие сидят за столиками, попивая чай с маленькими бутербродами и пирожными. Третьи образовали большое кольцо на середине лужайки.

Я успел обойти парк, попробовать угощения, а людское кольцо было на том же месте. Лишь в начале шестого оно зашумело, задвигалось. В центре кольца появилась Елизавета Вторая в светло-зеленом платье и такого же цвета пальто и шляпе, с массивной бриллиантовой брошью на воротнике, с жемчужными серьгами. За нею следовали ее муж, герцог Эдинбургский, и другие члены королевской семьи. Королева время от времени останавливалась, чтобы обменяться фразами с тем или иным гостем. В задних рядах вставали на цыпочки, вытягивали шеи, надеясь услышать хоть слово.

Елизавета Вторая прошествовала вдоль лужайки до королевского павильона, где ее ждали самые почетные гости, включая послов разных стран, и кольцо распалось, приглашенные стали расходиться.

— Вы часто бываете на королевских приемах. Изменилось ли на них что-нибудь за последние годы? — спросил я знакомого лорда.

— Без сомнения, изменилось. Посмотрите хотя бы на гостей. Еще недавно все без исключения мужчины одевались соответствующим для данного случая образом. Теперь по меньшей мере половина — в обычном костюме, а не во фраке. А разве раньше было возможно, чтобы, когда ее величество обходила гостей, некоторые преспокойно пили под навесами чай!

Да, отношение к монарху, как и его роль, полномочия, уже не то, что прежде. Теоретически королева имеет право распускать парламент и назначать премьер-министра, но ни того, ни другого она не делала ни разу за последние сто лет.

С незапамятных времен премьер-министр каждый вторник приезжает на аудиенцию в Букингемский дворец. Уильям Питт, возглавлявший кабинет в конце XVIII века, кланялся, по свидетельству очевидцев, настолько низко, что между колен был виден его длинный нос. Спустя сто лет Уильям Юарт Гладстон, которого В. И. Ленин называл «героем либеральных буржуа и тупых мещан», уже не кланялся, но разговаривал с королевой Викторией только стоя. Ныне премьер-министр беседует с монархом сидя. Почему бы и нет? Теперь прежде всего он, вкупе с государственными чиновниками и бизнесменами Сити, решает дела страны, управляет ею, а не монарх и не парламент.

Парламент… Англичанам с детства внушают, что он — вершина, на которую поднимаются лишь лучшие, символ британского демократизма. Как же, избранники народа обсуждают проблемы страны!

В действительности Вестминстер все больше превращается в анархизм, и никому уже не приходит на ум давнее изречение: «Парламент может все, что захочет, он бессилен лишь превратить мужчину в женщину».

…Бас, достойный Шаляпина, протрубил: «Спикер»[1]. Я вздрогнул. И невольно взглянул на потолок: не обвалится ли? — очень уж могуч был голос полицейского, который таким образом предупреждал депутатов палаты общин о начале заседания. Мимо прошествовала необычная процессия. Пожилой мужчина в средневековом камзоле и чулках с трудом тащил увесистый золоченый жезл. За ним следовал сам спикер в черной мантии и седом длинном парике. Некто, тоже облаченный в средневековое одеяние и числящийся по штатному расписанию пажем, нес за спикером полу его мантии.

Спикер вошел в зал. Заседание началось.

Позже печать описала его в глумливо-снисходительном тоне, высмеивая и ораторов, и их речи. Впрочем, в подобной манере часто подаются заседания палаты общин. Под язвительным пером «парламентских корреспондентов» (в каждой центральной газете есть такая должность, одна из самых высоких в журналистской иерархии) дебаты предстали даже не старомодным театром, а цирком, балаганом.

Тон естественный: что толку от палаты общин? Скажем, 19 февраля 1979 года в Вестминстере прошли прения. Точная дата имеет значение, потому что именно 19 февраля британский министр промышленности улетел в Пекин, чтобы подвести итоги переговорам о поставках Китаю истребителей «Харриер» и другого современного оружия.

Члены палаты общин обсуждали и эту проблему. Одни призывали ускорить продажу «харриеров», другие — отменить ее.

Депутаты дискутировали, а министр тем временем летел в Пекин с уже готовыми планами и решениями! И знаменательно, что в этот самый день, 19 февраля, в палате общин прозвучало заявление: «Мы не в состоянии контролировать правительство».

В еще большей степени эти слова относятся к другой палате парламента.

Когда законопроект принимается палатой общин, его направляют к лордам. Членов верхней палаты никто и никогда не избирал : две трети из них унаследовали свое звание, поскольку родились в семьях лордов, а остальные получили его от правительства и восседают на длинных, обитых красной кожей скамьях, несмотря на то что не являются «благородными» по рождению.

Однако те, кто принадлежит к этому богоугодному заведению, пользуются всевозможными привилегиями и считаются по рангу выше членов палаты общин.

В ноябрьский день шестерка вороных выкатывает из ворот Букингемского дворца золоченую карету королевы. Ее сопровождает эскадрон конной гвардии. Кавалеристы в парадной форме, какую носили еще при битве под Ватерлоо, со сверкающими кирасами. Во дворе Вестминстера ее величество выходит из кареты и под звуки фанфар поднимается в палату лордов, где занимает место на троне. Вслед за королевой садятся лорды, они в пурпурных мантиях с горностаевыми воротниками. В эту минуту гонца посылают за членами палаты общин. Но мест для них нет, и лишь два-три десятка депутатов протискиваются в проход. Остальные стоят за дверью, внимая тронной речи королевы. Эту речь пишет премьер-министр, она открывает ежегодную сессию парламента.

Но хотя лорды сидят, а депутаты стоят; хотя у первых пышные епископские облачения и они до конца дней своих имеют возможность дремать на заседаниях в Вестминстере, а у вторых обычная цивильная одежда, прозаические визитки и никакой уверенности в том, изберут ли их на следующих выборах; хотя верхняя палата настоящий дворец: дубовые панели с ажурной резьбой, золотой трон, готические окна с цветными витражами, — когда говорят о британском парламенте, имеют в виду палату общин, палата же лордов, которую Ф. Энгельс метко окрестил «инвалидным домом английской буржуазии», окончательно изжила себя.

Премьеры и министры не раз высказывались за ее упразднение. А писатель Чарлз Сноу (он был удостоен титула лорда за заслуги перед страной) без усмешки вообще не говорил об этом учреждении:

— Я могу там находиться максимум часа три в неделю. Во-первых, тоскливо. Во-вторых, это бессмысленная говорильня. Когда я туда прихожу, то стараюсь не сидеть в зале, а с кем-нибудь общаться в коридорах. Для меня палата лордов — нечто вроде клуба: старомодного, малоинтересного, но в котором надо иногда появляться.

Сноу показался мне суровым и неприступным: крупный, с большой седой головой, он пронизывал собеседника взглядом сквозь очки, произносил фразы медленно и с таким видом, будто растолковывал непонятливому школьнику азбучные истины. Что ж, думал я, ведь он мэтр британской литературы, создатель эпопеи «Чужие и братья», которая под стать «Человеческой комедии» Бальзака, со страниц одиннадцати романов этого гигантского труда встает картина Англии за последние полвека. К тому же Сноу — почетный член многих зарубежных академий и университетов, в прошлом видный ученый и государственный деятель. Но постепенно я убедился, что Сноу — добрый, мягкий человек со своеобразным юмором: иногда нелегко разобраться, шутит он или настроен серьезно.