— А это что за профессия! — вдруг удивленно воскликнул Плясухин. Он первым заметил вышедшую из лесу группу людей в гражданской одежде. Они постояли, огляделись и тронулись в направлении деревни. А из лесу выходили все новые группы. Вот уже образовалась длинная колонна. По мере ее приближения все очевиднее становилось, что это местные жители: женщины, дети, старики. Они несли нехитрые пожитки — одежду, кухонную утварь. Возглавлял процессию бородатый старик. Он шагал, опираясь на длинную палку, в левой руке нес небольшой узелок; двигался осторожно, будто проверял надежность земли, по которой ступали его видавшие виды башмаки. Поравнявшись с самоходкой, колонна остановилась. Старик опустил узелок на землю, сняв шапку, поклонился и, к нашему удивлению, приветствовал бойцов на украинском языке.

Оказалось, что в только что освобожденном советскими войсками селе Уханьке живут и украинцы.

Окружив самоходчиков тесным кольцом, беженцы наперебой рассказывали о тех испытаниях, которые пришлось пережить во время вражеской оккупации. Большинство жителей села фашисты угнали в Германию. А когда к реке приблизился фронт, забрали и тех, кто еще оставался в живых. Лишь немногим удалось спрятаться в лесу…

Однако дело не ждало: надо было скорее заканчивать ремонт самоходки. Распрощавшись с бойцами, селяне поспешили к своим дворам.

Советские войска, форсировав Западный Буг, с ходу прорвали оборону гитлеровцев на его западном берегу и вышли на рубеж Зиновиче, Галезув. Враг откатывался к Хелму — первому крупному городу на пути советских войск в Польше. Чтобы лишить противника возможности закрепиться на заранее подготовленных оборонительных рубежах, из наступавших частей формировались передовые отряды, которые, не задерживаясь, продолжали преследование. С 1-й и 3-й батареями, несущими на броне своих самоходок десант передового отряда 221-го гвардейского стрелкового полка, отправился и я.

Ожесточенные бои на подступах к Хелму не утихали и ночью. На огромном кольце вокруг города вспыхивали все новые и новые очаги схваток — это вступали в бой главные силы 69-й армии. С рассветом они пошли на штурм и овладели городом. Остатки разгромленного вражеского гарнизона вместе с подоспевшим подкреплением заняли оборону на линии Адамув, Томашувка, оказывая нашим частям упорное сопротивление. Пытаясь вернуть себе Хелм, противник бросал в контратаки пехоту, танки, самоходные орудия.

Уточнив в штабе полка общую обстановку и отправив в политотдел корпуса донесение, я поспешил в батареи, которые вели бой на окраине.

В городе еще был слышен гул недалекого сражения, а жители уже высыпали из домов, восторженно приветствуя своих освободителей. Тротуары главной магистрали города были запружены ликующими людьми. Они что-то восторженно кричали, махали руками и головными уборами, дарили нашим воинам цветы. Вот от толпы отделилась пожилая женщина и пошла навстречу офицеру, шагавшему впереди своего подразделения. Она обняла его и поцеловала, растроганно сказав: «Красная Армия спасла нас от смерти. Спасибо вам за это, дорогие братья!»

— Кто эта женщина? — спросил я стоявшего рядом поляка, по виду крестьянина.

— Я не знаю эту женщину, — как бы извиняясь за то, что не смог ответить на вопрос «пана майора», заговорил крестьянин. — Но она высказала нашу радость. Ведь Красная Армия действительно спасла нас, поляков, от смерти… А сам я нездешний, из деревни Заполье. Окинский моя фамилия.

Крестьянин начал торопливо искать что-то, затем извлек из внутреннего кармана пиджака истрепанный клочок бумаги, протянул его мне. То было предписание солтыса (старосты) деревни Люблино, коим разрешалось похоронить тридцать одного человека «без акта смерти». Окинский сказал, что эти люди были сожжены фашистами: сам видел, как гитлеровцы бросали в огонь малолетних детей. Вслед за Окинским наперебой заговорили и другие:

— Они нас за людей не считали…

— Грозились истребить всех поляков…

— В течение пяти лет в городе не работала ни одна польская школа…

Вопросы продолжали сыпаться:

— Какая теперь будет власть в Польше?

— Будут ли крестьян наделять землей?

Стоявший в стороне хорошо одетый поляк не принимал участия в разговоре, но тем не менее внимательно прислушивался к нему, одновременно наблюдая за проходившими советскими войсками.

Неожиданно он спросил:

— А почему же с вами не видно польской армии?

Я не успел ответить, как раздались радостные возгласы:

— Войско Польское!

— Идут наши жолнежи!:

— Слава Войску Польскому!

Хелмовцы увидели артиллерийскую часть 1-й Польской Армии. Улица забурлила с новой силой. Люди бросались к солдатам, обнимали, целовали их, кричали что-то восторженное. Колонна остановилась. На автомобиль-тягач поднялся офицер польской армии. Он горячо поздравил соотечественников с долгожданной свободой, благодарил Советский Союз и его армию.

— Советские солдаты несут освобождение польскому народу, — убежденно говорил офицер.

Так стихийно начался митинг.

Мне нужно было спешить. Разыскав в переулке штабной «газик», я уехал к батареям. «На остальные вопросы ответит он», — подумал, имея в виду офицера из Войска Польского.

Миновав город, мы выехали на западную окраину какой-то деревни. Впереди лежало поле некошенной ржи. Оно было изрезано небольшими оврагами, дорогами, тропинками. Рвались снаряды, свистели пули. Наша пехота залегла и наскоро окопалась. Самоходки, заняв огневую позицию, молчали. Не вела огня и полевая артиллерия.

Оставив «газик» в укрытии, где перебежками, а где ползком пробираюсь к Филюшову.

— Залезайте в самоходку, товарищ майор, пули здесь не опасны, — увидев меня, предложил Филюшов.

— Атака готовится? — спросил я.

— Пока нет. Недавно отбили контратаку, но не совсем удачно.

— Почему?

— Гитлеровцы пустили танки. Мы открыли огонь, однако «фердинанда» не заметили, и он прямым попаданием поджег нашу самоходку.

— Жертвы есть?

— Погиб командир САУ лейтенант Николай Самусев. Оставшиеся в живых члены экипажа повезли хоронить своего командира в город. С ними поехал капитан Пузанов.

Перестрелка продолжалась. Враг не спешил с новой контратакой. А наши части закреплялись, накапливая силы для нового броска.

Воспользовавшись паузой, я пошел в экипажи, рассказал, с каким радушием население Хелма встречало наши войска. А когда возвратился к экипажу Филюшова, мне предложили поскорее забраться в самоходку: по радио передавали приказ Верховного Главнокомандующего:

«…Войска 1-го Белорусского фронта сегодня, 22 июля, штурмом овладели городом и крупным железнодорожным узлом Хелм (Холм) — важным опорным пунктом обороны противника на люблинском направлении.

В боях за овладение городом Хелм отличились войска…»

Далее диктор перечислял фамилии генералов и офицеров, под командованием которых отличились войска. Когда он начал говорить: «…войска генерал-лейтенанта Колпакчи… генерал-майора Баринова… танкисты полковника Тихончука…», бойцы заулыбались:

— Да это же все наши, наши…

«В ознаменование одержанной победы, — торжественно звучал голос диктора, — соединения и части, наиболее отличившиеся в боях за овладение городом Хелм, представить к награждению орденами».

— Может, и наш полк наградят? — с затаенной надеждой проговорил один из бойцов.

— А почему бы и нет? Мы, считай, одними из первых ворвались в город, да еще и пехоту повели за собой, — сказал Филюшов.

Диктор тем временем продолжал: «Сегодня, 22 июля, в 22 часа столица нашей Родины Москва от имени Родины салютует доблестным войскам 1-го Белорусского фронта, овладевшим городом Хелм, двенадцатью артиллерийскими залпами из ста двадцати четырех орудий».[12]

— Ив нашу честь салют! — с гордостью воскликнул кто-то.

— В первый раз!

— Дай бог, не последний…

— Ничего, дел впереди еще много!