— Да, после больших переходов худеют кони-то…

Мы почувствовали, что в сознание парламентеров закралось какое-то подозрение. При разработке операции мы, казалось бы, все мелочи предусмотрели, а тут… Минута была критической.

Я уже хотел было ответить на эти реплики, но меня опередил один из красноармейцев:

— Так мы же, братишка, две недели в лесах стояли, пока связь с вами искали! Вот кони-то и нагулялись…

Парламентеры повеселели. Они были очень довольны тем, что такая крепкая боевая часть пришла к ним на помощь, и похвастали:

— Мы тут Котовского и без вас лупили, а теперь мы ему пропишем горяченьких!..

— А ваши ребята молодцы! — признался один из парламентеров. — Экая выправка! Все одеты. И кони в седлах…

Двое матюхинцев, уезжая в лес, пригласили с собой двух «станичников». Мы послали комиссара полка Александра Захарова и командира взвода Дмитрия Симонова.

Когда я объяснил Захарову задание, в глазах его едва заметно промелькнула тревога и озабоченность.

— Как чувствуешь себя, Александр? Здоров ли?

— Все в порядке, товарищ комиссар!

— Ну, а все-таки?

— Чувствую себя хорошо… Правда, ночь не спал. А так — здоров, как всегда. В бою не болеют… Только вот… не приходилось раньше такого задания выполнять. Подскажите, что надо предусмотреть.

— Помни, к какому человеку «в гости» едешь. Матюхин — властолюбец, мечтает видеть себя на месте Антонова, мелкой лести не любит. Хитер, жесток и неглуп. Если назовешь его вождем тамбовских партизан, доволен будет… Слова «банда», «бандитизм» забудь на это время. Говори — «повстанцы», «партизаны». Если спросит, отвечай: программу «Союза трудового крестьянства» разделяем, тоже, дескать, за созыв Учредительного собрания… Встречать вас будут самогоном.

И пить нельзя, и не пригубить нельзя… Спросят о наших силах, говори: головной отряд подошел, а остальные части уже на подходе. В излишние детали не углубляйся. Пакет передай лично Ивану Матюхину и сделай все, чтобы он не уклонился от свидания с Эктовым и атаманом Фроловым. Ну, желаю удачи!.. В помощь тебе даем Симонова. Парень надежный!..

Наши «станичники» уехали, а Сашка остался в селе.

— Пойдем к батьке, — предложил он мне, по-приятельски хлопая меня по плечу. — Самогон есть!..

Я кивнул головой: «донцы и кубанцы» пока еще должны были брататься с матюхинцами.

Сашка повел меня в ту самую избу, откуда его только что окликали. Осипший мужик, с которым Сашка обменялся столь «любезными» словами, оказался его отцом. Нас там уже ждали, стол был накрыт, и среди тарелок со всякой деревенской снедью возвышалась темная бутыль с самогоном.

Меня усадили за стол. Внимание мое сразу привлекла Сашкина мать — еще не очень старая женщина с увядшим, морщинистым лицом и печальными, потухшими глазами.

— Брось ты, сынок, всех этих партизан, — тихо уговаривала она своего непутевого сына, который, хватив залпом стакан самогону, принялся громким пьяным голосом разглагольствовать о будущих победах антоновцев в союзе с донцами и кубанцами. — Брось, пока головушка твоя на плечах. Дался тебе этот Антонов!

Но старик отец цыкнул на нее, и она замолкла, утирая слезы. Папаша повернулся к Сашке и прорычал:

— Уйдешь от Матюхина — прокляну! Понял?

Сашка налил и мне стакан самогону… Что мне было делать? Пить нельзя: через час, самое большее через два должна быть решающая схватка с бандитами. Но как отказаться, чтобы не возбудить подозрений у хозяев? Белый офицер — и не пьет самогон!? Для них — Сашки и его отца — это, конечно, могло показаться невероятным. Белогвардейцы и мятежники-бандиты пили много, до одури, заливая самогоном и водкой остаток совести и неудержимо разрастающийся страх перед возмездием за свои кровавые дела… Поблагодарив хлебосольных хозяев, я принял стакан из сашкиных рук, поставил его на краю стола, потянулся к закуске и «нечаянно» задел его локтем, опрокинул на пол. Охмелевшие хозяева не заметили этого.

Вдруг Сашка сорвался с места и выбежал из избы. Что бы это могло означать?.. Бежать за ним следом я, конечно, не мог: папаша сразу бы почувствовал что-то неладное, заподозрил слежку за сыном. Я поковырял вилкой в соленых грибах, еще раз похвалил самогон, поблагодарил за угощение и только после этого медленно, тяжело поднялся из-за стола и нетвердой походкой, покачиваясь, направился к дверям. Для большей маскировки я даже рукой за грудь схватился, словно меня замутило от крутого «первача». Едва только дверь со скрипом затворилась за мной, я опрометью бросился со двора, вскочил на лошадь одного из наших командиров (то был добрый конь, редкая лошадь уходила от него) и помчался галопом по деревне, пристально оглядываясь вокруг. Сашки нигде не было видно. Я поскакал за околицу к нашим дозорным, но и они никого не видели. От сердца отлегло: значит, Сашка не выбрался из деревни.

Вскоре я нашел его. Сашку окружили несколько мужиков и парней, и он взахлеб рассказывал им о том, что Матюхин соединяется с казачьим атаманом Фроловым и они вместе скоро «дадут жару» большевикам.

— Куда же ты делся? — с упреком спросил я его, подъезжая к этой группе. — Пригласил в гости — и смылся. У нас на Дону так гостей не принимают!.. Ну, нам пора, время не ждет, того и гляди из леса прискачут…

Только в эту минуту, когда напряжение немного разрядилось, я заметил вдруг, какая тихая, теплая, добрая ночь стояла над деревней… Удивительная все-таки вещь — природа! На земле идет жестокая борьба с антоновскими мятежниками; здесь, в Кобылинке, мы готовим хитрую западню для бандитов, готовимся к схватке, в которой либо мы их, либо они нас; нервы напряжены так, что вот-вот лопнут с воющим звоном, как перетянутые струны, а ночь вокруг стоит такая, что, кажется, ни на что иное она не годна, как только окутывать своим теплым сумраком влюбленных где-нибудь за околицей!

Но размышлять на эти темы времени у меня не было ни минуты.

Уже забрезжил рассвет. Вдали, за деревней, на чуть просветлевшем небосводе наметились черные контуры леса — того самого леса, откуда мы ждали «гостей».

Что это?.. Конский топот?.. Да, какой-то конник во весь опор приближался к деревне. Мы насторожились. Это был Александр Захаров. Он круто осадил коня и, с трудом переводя дыхание, тихо проговорил:

— Идут, товарищ комиссар!..

— Ш-ш-ш… — оборвал я его и резко обернулся: вокруг никого не было. — Какой я тебе комиссар!

— Виноват, ваше высокоблагородие! — поправился Захаров, быстро войдя в свою роль. — Разрешите доложить, ваше высокоблагородие! — козырнул он. — Отряд Матюхина вышел из лесу. Матюхин просил вас обязательно встретить его часть при подходе к деревне.

— Ясно… Встретим…

— А где Симонов?

— Симонов за мной следует.

Через несколько минут из леса прискакал и Симонов. И он сообщил о том же — идут!

Небо над лесом медленно, но уже ощутимо светлело. На опушке замаячили первые конники Матюхина.

Операция приближалась к своей развязке.

Котовский обернулся к Эктову:

— Ну, капитан, наступает решительная минута.

— Я обещал и не подведу, — ответил Эктов спокойным, глуховатым голосом.

А матюхинские конники уже подняли столбом пыль на проселке, который петлял по полям от леса к деревне. Утренний ветерок гнал это серое облако на нас… Развязка все ближе и ближе.

Красноармейцы проверяли пулеметы и прицелы, подтягивали подпруги у седел, осматривали винтовки и патронташи, брались за рукоятки сабель — не заклинило ли их в ножнах. Бригада ощетинилась и настороженно затихла. Все были готовы к бою. Ждали только сигнала.

Котовский и Эктов сели на коней, чтобы выехать за деревню для встречи «союзников». За ними на коротком расстоянии выстроился взвод конников с двумя кольтами.

— Предупреждаю еще раз, — тихо и внятно проговорил Григорий Иванович, обернувшись к Эктову.

Эктов молча кивнул головой.

— Приказываю вам, капитан, не отрываться от меня ни на секунду. Особенно когда приблизимся к бандитам. Ясно?.. Чтобы я все время чувствовал ваше стремя.