Дональд прошел прямо к Мейслу. Тот был у себя. Сидел в одиночестве, перечитывая «Обсервер». Кипа газет валялась возле кресла на полу. Жирными крестами красного фломастера Мейсл отмечал статьи, которые следовало зарегистрировать в картотеке.

— А, Дональд? Вы, кажется, чем-то озабочены?

— Представьте, тем же, чем и вы.

— Вот как? Это интересно.

Мейсл отложил газету и внимательно посмотрел на Дональда.

— В таком случае нам будет легче договориться.

— Не думаю...

Мейсл поморщился.

— Я надеялся, что вы поняли всю порочность процесса, который затеваете. Мне показалось, вам стало ясно, что в нашем обществе невозможно осуществить такое кощунственное дело. И, признаться, был крайне огорчен, узнав, что судебное дело уже возбуждено. Мне очень жаль, мистер Мейсл, но я никогда не соглашусь на этот процесс.

В таком же духе Дональд говорил еще долго, но уже что-то запальчивое и невразумительное. Мейсл слушал, потом, достав сигару, тихо, но твердо сказал:

— Процесс будет. Больше того: БЕА его проиграет.

— В таком случае вы видите перед собой врага.

«Но это же очень похоже на мальчишество», — выругал себя Дональд.

— Так быстро?! Еще вчера вы считали меня, ну, чтобы не произносить громких слов, по крайней мере покровителем. А сейчас вы уже враг?!

Я давно вижу, что процесс не дает вам покоя, Дональд. Мадридские дела лишь отвлекли вас от активного протеста. И уж если вы решили стать моим врагом, я хочу, чтобы вы знали своего врага.

Мейсл закурил и долго тряс спичку, хотя она уже давно потухла.

— Я человек дела, Дональд. И не позволю никому, даже вам, лезть в мои дела. Не перебивайте. — Он властно поднял руку, когда Дональд хотел что-то оказать. — У меня нет никакой особой философии. И я хочу, чтобы вы поняли, что я мыслю, как всякий англичанин.

Не угроза атомной войны сводит стольких людей с ума. Они теряют рассудок от страха перед необеспеченностью, перед экономическим крахом. Деньги сами по себе становятся направляющей и двигающей силой. Для многих они значат в жизни все. Но не для меня. Главное — мой клуб. Я делаю лицо английского футбола, а следовательно, забочусь о национальном престиже. Я иду своим путем. Работаю не меньше других, хотя и в одиночку. И у меня один критерий в определении добра и зла — помогают люди или вредят моему делу. Я поднял «рейнджерсов» из руин. А когда-то мой предшественник не смог заплатить за Криса Марфи сто пятьдесят фунтов стерлингов!

Да, современный футбол — это суровый бизнес. И его надо уметь вести... Вот игроки жалуются на мизерную оплату... И я борюсь за их права. Я один — и вы это знаете — стою за пересмотр введенной руководством лиги дурацкой системы оплаты, по которой бездарность получает лишь немногим меньше таланта. А резко дифференцированная оплата — основа любого предпринимательства, в том числе и футбольного.

Мы платим из-под полы. И это тоже стоит денег. Неужели вы думаете, что ведение бухгалтерии, нормальные отношения с налоговым управлением стоят только зарплаты моих бухгалтерских работников?! Что я, Мейсл, смогу сделать для футбола, будучи главой полунищего клуба? Как я буду «я», Мейсл? Что смогу сделать в обстановке того бессовестного грабежа, который ведут в Англии иностранные клубы? У нас нет левого края. Сейчас я могу заплатить за любого подходящего игрока любую сумму. И у меня будет команда.

А что я буду делать без денег перед натиском «Реала»?! Если он предложит Клифту или Солману двести фунтов в неделю и знойное небо Испании? Английский футбол грабят. И его надо спасать. Те, кто охотится за нашими игроками, отбирают только лучших. Если я, Мейсл, не смогу платить им хотя бы столько, сколько дает испанский клуб, все эти Тейлоры и Блэкфауэры уедут из Англии. А что останется английскому футболу? Я вас спрашиваю, Дональд!

Вы сюсюкаете, вы разглагольствуете о каких-то абстрактных формах гуманизма. Но я гуманен, может быть, больше вас. Я помогаю людям жить по-человечески у себя дома, а не искать утешения далеко от родины. Я создаю то, что составляет гордость национальной культуры. Или вы хотите, чтобы в один прекрасный день английский футбол остался лежать на плечах только рыжих Майклов?! И мне наплевать, что говорят об Уинстоне Мейсле всякие белоручки!

— Неправда. Вам совершенно не безразлично, что скажут о вас люди. Вы знаете это, мистер Мейсл. Человек, который честен в себе, должен быть честным и в жизни. А ваша философия не идет дальше убеждения «со мной ничего не случится, если мои деньги при мне!».

Но ведь вы, мистер Мейсл, еще не настолько циничны, чтобы не считаться ни с кем. Нет, люди, которые, подобно вам, пекутся о своей безопасности, прекрасно понимают, что их безопасность зависит и от мнения других. В школе они успешно сдают экзамены только для того, чтобы о них хорошо думали, а не потому, что действительно внутренне убеждены в необходимости знаний. Став родителями, они слишком многое скрывают от своих детей. И дети отвечают им скрытностью, не желая навлечь на себя их гнев. Такие родители жаждут перевоспитания трудных детей не для детей, а чтобы соседи думали об их семье лучше. Такие люди никогда не позволят зажечь свет в темном углу, если при этом на свет выползут их темные дела.

О, я понимаю, почему вам выгодно сейчас, чтобы вся печать трубила только о предстоящем повторном матче с «Реалом»! Чтобы все забыли о процессе! Вы хотите отвлечь внимание! Вы уподобляетесь депутатам парламента. Они играют на темах, определенных экспертами как наиболее выигрышные. Но отнюдь не значит, что темы эти являются истинными проблемами нации. Вы говорите о национальном престиже, но печетесь только о своей выгоде. И ваши деньги не спасают футбол — они убивают его! Под тяжким бременем ваших бесконечных финансовых махинаций — и процесс одна из таких афер — умирает футбол, умирает спорт. Вам наплевать на веру людей в идеалы честной и благородной спортивной борьбы! Вам нужны только деньги!

— Если бы это было так, я бы просто распродал команду. Но сотни тысяч фунтов в банке для человека, одержимого идеей, слабая компенсация. Не верите мне, спросите Марфи. Ему делали баснословные предложения. Сто тысяч фунтов за работу в качестве менеджера итальянской команды. Но он остался.

Дональд, извините, но вы еще молоды и не можете разобраться во всем этом. Только узнав, как вырабатывается электричество и по каким законам передается на расстояние, вы получите право освещать те темные углы, о которых говорите.

— Ерунда! Лишь дурак откажется повернуть выключатель в темной комнате потому, что не знает законов электричества.

Дональд явно проигрывал спор. Он горячился и ловил себя на том, что слишком многое себе позволяет. Однажды у него мелькнула мысль, что Мейсл сейчас поднимется и выгонит его вон.

Но тот сидел внешне спокойный, словно играл в шахматы, где с каждым ходом лишь проверял давно уже продуманную партию. Исход спора не имел для него никакого значения.

Дональд чувствовал это, как чувствовал и другое. Слова о мнении окружающих задели Мейсла. И Дональд злорадно подумал, что, может быть, здесь и только здесь, лежит ахиллесова пята позиции Уинстона Мейсла.

Президент взял со стола сигарный нож, обрезал свою сигару и вновь зажег ее, как бы готовясь к продолжению спора. Но Дональду внезапно открылась бессмысленность всего разговора. Убедить Мейсла — смешная надежда с его стороны.

— Это совершенно бесплодный спор, — Мейсл опять читал мысли собеседника. — Жаль, но нам не найти общего языка. Хочется лишь одного — наши разногласия не должны сказываться на делах клуба.

— Боюсь, что это трудно.

— Очень жаль, очень... — с нескрываемой угрозой проговорил Мейсл.

Попрощавшись, Дональд вышел в парк.

Поля лежали пустые. Только рабочие катали машинки, подновлявшие затоптанную после тренировочного дня белую разметку полей. Высокий парень привычным ударом руки загонял подпорку в воротах, чтобы за ночь не провисала верхняя штанга. Уборщики сгребали с аллей жидкие слои последних листьев и грузили в тракторный прицеп.