Поиск
СПАТЬ ПОРА
— Сынок мой, шалунишка,
Пора, усни, сынок.
Тебе свое пальтишко
Я подоткну под бок!
— Ах, мама, здесь, в подвале.
Мне холодно лежать.
Я здесь усну едва ли,
Я буду папу ждать!
— Мой сын, моя отрада.
Уже все дети спят,
А папу ждать не надо:
Он не придет назад.
Все, что ты днем увидел,
Забудь, ты должен спать.
Не то начальник Фридель[2]
Придет, чтоб нас забрать.
Ворвется к нам охрана
И скажет: «Есть приказ!
В Освенцим утром рано
Отправить вас!»
* * *
Было все, была свобода,
А давно ль? Тому три года,
И семья была, и дом,
Были живы мать с отцом,
Было все на белом свете:
Добрый муж, живые дети.
Я была сама собою,
Я ходила без конвоя,
Я белила, я месила,
Где моя былая сила?
Где все те, кого любила?
Нету ничего, что было!
Мне б от прошлого хоть малость,
Да ни крохи не осталось.
Все застлало черной тучей
За проволокой колючей.
Что прошу — сама не знаю
Чем дышу — не понимаю.
Лишь луна одна сияет,
И она не понимает
Ничего.
ВАШИ ГЛАЗА
О наши братья, сестры наши бедные,
Опередили вы немного нас,
Стоим мы, видим лица ваши бледные
И боль еще живую ваших глаз.
Уже заледенели ваши лица,
Но полон скорби ваш застывший взгляд,
И хоть слезам из глаз уже не литься,
Последней болью все ж они горят.
И до того, как в общую могилу
Вас, отошедших за ночь, сволокут,
Мы будем видеть взгляд, где боль застыла,
Как будто бы глаза еще живут.
НА СЕДЬМОЙ ПЛОЩАДКЕ[3]
Ой, что вам сказать и словами какими,
Когда и детей зарывали живыми!
Стреляли в людей на площадке седьмой,
Всех в яму бросали — живой, неживой.
Мучителям нашим, наверно, казалось:
Евреев в живых никого не осталось.
Но крик из могил доносился подчас:
«Живые, врагам отомстите за нас!»
Того, кто свершает деяние злое,
Возмездье найдет не сейчас, так потом,
И пусть мы до этого не доживем,
Нам силу дает утешенье такое.
УЖЕ ЗА ПОЛНОЧЬ…
Уже за полночь, первый час,
Утихли крики, свет погас,
Сливненский лагерь на запоре,
Там до зари уснуло горе.
Там люди снят тяжелым сном.
Намаявшись сегодня днем.
Они в холодных волнах Буга
Шли, наползая друг на дуга,
И груз тащили непосильный,
И пот стекал, их пот обильный,
И кнут взлетал над головой,
И «Шевелись!» — кричал конвой.
Порт Николаев вдалеке
Стоит на этой же реке.
Там грузят корабли большие,
Им плыть наперекор стихии.
И плещется на мачте флаг,
И как паук — проклятый знак.
Чуть только поредеет мрак.
Опять поднимут наш барак,
В ряды построят всех по пять.
Чтоб корабли грузить опять.
Опять погонят всех туда,
Где берег, стража и вода.
Так будет утром, а покуда
Здесь тьма, и тишина, как чудо,
И плеск волны, и свет луны,
Как будто в мире нет войны.
И лагерь наш в пустынном поле —
Заброшенный погост, не боле.
Но, автоматами бряцая,
Повсюду ходят полицаи.
Им смертью не грозит война,
Что им беда, беда чужая,
И кормят сладко полицая,
И даже поят допьяна.
ПЕЧЕРСКИЙ ЛАГЕРЬ
Что со всеми и со мной случилось,
Выслушайте, окажите милость.
Окажите мне такую милость.
Только можно ль внятными словами
Рассказать, что приключилось с нами.
Что в Печерске приключилось с нами.
Из родных домов нас всех, невинных,
Выгоняли, гнали, как скотину.
Нас, невинных, гнала, как скотину.
К площади, где старый санаторий,
Всех согнали нас на наше горе,
Всех как есть согнали нас на горе.
И погнали дальше нас куда-то,
К нам Степанский вышел с автоматом.
Главный наш мучитель с автоматом.
Пули он пустил в толпу, не глядя,
Семерых убил забавы ради.
Семерых людей забавы ради.
Всех как есть в барак потом загнали.
Там ни пить, ни есть нам не давали,
Ничего совсем нам не давали.
Сторожили стражники ворота,
Что ни час, из нас кончался кто-то,
Каждый час из нас кончался кто-то.
Приказали бить нас без пощады,
Вот и били всех, приказу рады.
Убивали нас, приказу рады!
Фронт тем часом подходил все ближе.
Как его мы ждали, те, кто выжил.
Ждали те немногие, кто выжил.
И красноармейцы к нам прорвались,
И спасли немногих, что остались.
Нас, совсем немногих, что остались.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: