РАССКАЗ О ХОДЖЕ — ПОЧИТАТЕЛЕ СОБАК

...Когда второй дервиш закончил свой рассказ, уже настало утро. Озодбахт, заинтересованный услышанным, отправился к себе во дворец. Добравшись до дому, он сменил одежду, вошел в свои покои и тут же послал двух есаулов за дервишами...

Дервиши сидели на том же месте, когда подошли есаулы и передали им просьбу падишаха. Дервиши обрадовались приглашению и поспешили во дворец. Придя ко дворцу, они испросили позволения, вошли в шахские покои и произнесли благодарственную молитву. Падишах выказал им свою благосклонность, подозвал к себе, приветливо расспросил об их положении и сказал:

— Добро пожаловать, повелители нищих и сирых. Откуда пришли и куда направляетесь? Почему все такие печальные?

Они ответили:

— Пусть вечно цветет твое счастье, пусть будет беспредельным твое могущество! Мы — дервиши, несчастные скитальцы, разлученные с родиной!.. Обошли весь мир, перенесли множество невзгод и боль разлуки и нигде не нашли успокоения для души, испили яд лишений...

Озодбахт сказал:

— Дервиши, расскажите все пояснее и поподробнее. Ответили:

— О владыка! Да продлятся твои годы! Ни у нас нет сил рассказывать, ни у кого-либо терпения выслушать всю нашу многотрудную жизнь. Озодбахт сказал:

— Дервиши! Слова ваши истинны. Ибо прошлой ночью я прослушал рассказы о приключениях двух из вас и хочу, чтобы оставшиеся двое сняли завесу со своих похождений и подробно рассказали мне о них.

Дервиши, смущенные могуществом и величием падишаха, молчали. Озодбахт, видя, что они ни говорить не в состоянии, ни отвечать, предложил им быть его собеседниками и попросил остальных покинуть собрание. Затем, чтобы успокоить дервишей и вызвать в них доверие, начал рассказывать о случае, приключившемся с ним.

— Дервиши! Пока не прошло ваше смущение, послушайте о случае, происшедшем на моих глазах некоторое время тому назад.

Дервиши обрадовались его словам и вознесли молитвы во здравье шаха.

Озодбахт начал говорить:

— После кончины отца я воссел на султанский трон и стал полновластным и могущественным правителем. Румское государство, словно воск, я вставил в свое кольцо власти. Через некоторое время в наш вилоят прибыл некий бадахшанский торговец. Он привез с собой множество драгоценностей и прекрасные шелка. Как только весть о нем дошла до нас, мы пригласили его к себе. А позвали мы его за тем, чтобы через него узнать о нраве, владениях, характере и мощи каждого шаха той или иной страны. Как только торговец вступил во дворец, он преподнес нам свою шкатулку с драгоценностями в качестве подарка. Открыв шкатулку, я увидел сверкающий рубин, весом в три золотника, подобного которому я не видел в отцовской сокровищнице, о таком я даже и не слышал. Поэтому подарку я очень обрадовался, оказал должное уважение и почет тому человеку, подарил ему роскошную одежду и велел освободить его от пошлин.

Торговец некоторое время пробыл у меня. Это был умудренный жизнью, красноречивый и знающий человек. Я многое почерпнул из его бесед. Закончу рассказ о нем тем, что рубин мне очень нравился, и я считал его бесценным, часто в присутствии гостей брал его в руки, восхищался им, показывал его каждому и гордился им. Это продолжалось до того дня, когда во дворец явились посланцы многих стран, чтобы поприветствовать меня. В их честь я собрал ученых и знатных людей страны. Каждый сел на свое место, выстроились в ряд служители и есаулы и начался шахский пир. И тут по привычке я потребовал принести тот рубин и, взяв его в руки, начал восторгаться им. Европейский посол вдруг улыбнулся. У меня был мудрый везирь, он служил еще моему отцу. Увидев это, он, выказав свое уважение и готовность всегда быть полезным, вознес молитвы и сказал:

— У меня есть одно пожелание, если будет дозволено, я выскажу его.

Я сказал:

— Говори.

И он произнес:

— Высокочтимому падишаху — предводителю мира — нехорошо перед своими и чужими так восхвалять кусок камня, если даже он бесподобен. И дело еще в том, что этот камень не настолько уж и ценен, ибо достоверно мне известно, что некий торговец из Нишапура в Хорасане двенадцать камней, каждый весом в семь золотников, вставил в ошейник своей собаки.

Такое пренебрежение разгневало меня. Я решил, что эти россказни о хорасанском купце — ложь, поэтому, рассердившись на везиря, велел его казнить, а имущество разграбить. Но европейский посол заступился за него и сказал:

— У меня к вам просьба, многочтимый падишах, скажите, пожалуйста, чем провинился этот старец?

Я ответил:

— Есть ли более тяжкий проступок, чем явная ложь. Он спросил:

— Как вы узнали, что он лжет? Я ответил:

— Уму непостижимо, чтобы какой-то базарный торговец, который душу не пожалеет за одну таньга, мог вправить и ошейник своей собаки двенадцать камней, каждый несом в семь золотников.

Посол поклонился и сказал:

— О владыка, да пусть возрастет твое величие! Каждое слово, которое ты слышишь, имеет вероятность и в каждом вымысле возможна правдивость. Может, этот рассказ и правда, но тебе кажется ложью. А так как неясно правду он говорит или лжет, казнить старого подданного нехорошо. Нужно ценить его прежние заслуги. Великие повелители прошлого тюрьмы и темницы построили для того, чтобы, рассердившись на когонибудь или заподозрив кого-нибудь в провинности, на несколько дней сажать их туда, пока не пройдет гнев или не выяснится невиновность человека.

Слова этого мудрого человека удержали меня от казни везиря.

Я сказал:

— Ну что ж, послушаюсь твоего совета и воздержусь казнить его и посажу на год в зиндан. Если его слова окажутся правдой, освобожу его, если же нет — сам знаю, что с ним делать.

Посланник поклонился и замолчал. Везиря отвели и заточили в темнице. Когда эта весть дошла до дома везиря, домочадцы его подняли крик и плач. У этого везиря была восемнадцатилетняя дочь, образованная, одаренная, умная и сметливая. Везирь построил для нее возле своего замка отдельный дом. Девушка проводила время в играх и развлечениях с детьми высокопоставленных лиц и красавицами-служанками. В тот день она тоже была занята весельем. Вдруг пришла ее мать с распущенными волосами, плачущими очами, с обнаженной головой, бьющая себя в грудь и вопящая. Она подошла к девушке и, ударив ее обеими руками по голове, сказала ей:

— О Аллах, пусть у матери не рождается дочь, а если рождается — пусть она ее не растит! О, позор отца и унижение матери! Лучше бы было, если бы вместо тебя у меня был слепой сын. Тогда я так не страдала бы в эту минуту и как-нибудь он смог бы помочь в этом деле...

Девушка, успокоив мать, спросила ее:

— Что случилось? В чем причина вашей тревоги и слез? Что бы мог сделать слепой сын и чего не могу сделать я?

Мать ответила:

— О, горе тебе, горе! Какая весть может быть горестней той, что престарелого отца твоего падишах засадил в тюрьму! А поводом для заточения послужило то, что отец сказал: «В хорасанском Нишапуре один торговец вправил в ошейник своей собаки двенадцать рубинов весом в семь золотников каждый». Падишах, решив, что это ложь, чуть не убил его, но по совету европейского посла бросил его на год в тюрьму. Будь на твоем месте сын, он придумал бы что-нибудь для его спасения. Возможно, отправился бы в тот вилоят, привел бы к шаху того торговца и таким образом вызволил бы старого отца своего.

Девушка сказала:

— Ты права. Но пока нужно покориться судьбе и подождать. Плакать и жаловаться нехорошо...

Таким образом утешив и успокоив, умница-разумница проводила мать. Тут же закончив увеселительное пиршество, до ночи молча просидела, забившись в угол. Ночью она призвала к себе свою няню, которая отвечала за все и заведовала ее хозяйством, и сказала ей: