О боли подобной нельзя говорить,

Но больше ее невозможно таить.

Владыка! Чтобы скрыть случившееся, я примирился с позорным прозвищем «почитатель собак» и стал известен повсюду как ходжа-поклонник собак...

Его слова вызвали во мне новую волну гнева и я сказал:

— Эй, невежественный демон пустыни! Я не из тех, чтобы поверить твоей лжи. Сейчас же или убедительно объясни причину всего этого, так чтобы каждый разумный понял происходящее, или понесешь заслуженное наказание, которое послужит примером для других!

Он сказал:

— О владыка! Что если вы смилостивитесь надо мной, не прольете мою кровь, а заберете мое состояние, которому нет счета, меня же и этого юношу отпустите...

Но гнев мой не проходил. Он, видя безвыходность своего положения, начал плакать и, взглянув на «юношу», сказал:

—Сынок, я не боюсь смерти, но кому я тебя оставлю?! Я сказал:

— Нечего тут пустословить и искать повода, чтобы избежать наказания! Давай поторапливайся!

После этих слов он подсел поближе, прочел молитву и сказал:

— О шах времени! Если б это не касалось жизни, а следовательно и разлуки с любимым, эти слова никто никогда не услышал бы. А раз дело дошло до этого, то велите привести тех двух людей, сидящих в клетке и кажущихся такими забитыми, и послушайте то, что я расскажу. Если я где-то ошибусь, они поправят меня.

Предложение ходжи мне понравилось, и я велел выпустить из клеток тех двоих. Их освободили, и они уселись по левую и правую руку ходжи.

Затем ходжа сказал:

— Этот человек, который сидит по мою правую руку — мой старший брат, а этот —средний. Я же младше их обоих. Мы из вилоята Фарс. Отец был торговцем и имел восемь тысяч туманов состояния. Когда мне исполнилось четырнадцать лет, отец заболел и умер. Спустя десять дней после смерти отца, братья сказали мне:

— Такой-то, позови любого из родственников, кому ты доверяешь, разделим состояние отца, и каждый из нас распорядится своей долей, как захочет.

Я ответил:

— Братья, что вы говорите! Я — ваш раб. Отец умер, и вы мне вместо отца. Я еще молод, и вы — моя защита и опора. Если не откажете мне в одежде и куске хлеба, мне достаточно этого.

Они на это сказали:

— Ну конечно... Неплохо придумал!.. Ты хочешь такой хитростью через некоторое время заставить нас нуждаться в куске хлеба.

Услышав такие слова, я ничего не сказал, ушел в опочивальню и горько заплакал. Затем стал успокаивать себя тем, что братья просто испытывают меня.

На следующий день, когда поздним утром братья ушли куда-то, пришел слуга казня и повел меня в судебное помещение. Придя туда, я увидел моих братьев. Они требовали исполнения вчерашнего предложения.

Казий посмотрел на меня и сказал:

—Ты почему не признаешь предписаний шариата? Я повторил то же, что сказал вечером братьям. Братья на это ответили:

— Если говоришь правду и сердце не противоречит языку твоему, составь документ, закрепи его печатью и подписью казня — блюстителя шариата — и дай нам. Если вдруг надумаешь оспаривать наследство, чтобы претензии твои были не в силе.

Я решил, что братья так поступают из предосторожности и благоразумия. Поэтому по их желанию я заверил бумагу и с чистой душой пришел домой. Через несколько дней братья сказали мне:

— Найди себе другое жилье! Мы не хотим, чтобы ты жил в нашем доме!

Услышав это, я понял, что братья обманули меня. Я ничего им не сказал, повиновался их требованию и испросил себе два-три дня сроку. За это время я продал кое-что из вещей, что привез мне отец в подарок из своих поездок, купил на эти деньги дом, и со служанкой, которую мне подарил тоже отец, переехал в свой двор. Когда я перебрался к себе, вот эта собака, сызмальства привыкшая ко мне, последовала за мной. Братья поступили со мной плохо, жестоко, а собака не покинула меня, пошла со мной.

Затем я снял лавку на базаре и, имея немного денег, занялся торговлей. За три года мое состояние достигло четырех тысяч туманов. Я стал пользоваться уважением у торговцев, знать и аристократия обращались ко мне с просьбой.

Пошел четвертый год. Однажды я сидел дома, как вдруг с плачем и причитаниями вошел с улицы один из моих рабов. Я спросил, почему он плачет?

Он с упреком сказал мне:

— Тебе-то какое дело? Предавайся своим развлечениям!

— Случилось несчастье? Он ответил:

— Может ли быть несчастье хуже того, что ты, беспечный и радостный, живешь в роскоши, а братьев твоих по тяжбе ростовщика из-за ста туманов подвесили и избивают на базаре палками. И некому заступиться за них.

От такой вести сердце оборвалось в груди, мне стало дурно. Не в силах терпеть, я бегом бросился из дома. Слугам велел принести деньги. Когда я добежал до площади, я увидел этих двух молодых людей в плачевном состоянии. Из глаз моих полились слезы. Я тут же всунул слугам наместника деньги, велел отойти от братьев, подошел к ростовщику и сказал:

— Почему ты терзаешь этих несчастных? Он ответил:

— Если тебе жаль их, успокой мое сердце и исполни мое притязание! Если нет — нечего болтать без толку.

— И что составляет твое притязание? Он ответил:

— Сто туманов.

Я тут же вручил ему сто туманов, забрал расписку, этих двоих, плачущих, нагих и избитых, и привел к себе домой. Тут же позвал лекаря, он обработал и смазал им раны. Затем дал им хорошую одежду, отправил в баню, приютил, приветил их и стал служить им. Чтобы не смутить их, об отцовском состоянии я ничего не спросил.

Они же, пережив такое унижение, на улицу не выходили, людям не показывались, предпочитали сидеть дома. Через некоторое время я подумал, что им наскучило сидеть дома. Поэтому вечером во время беседы я сказал им:

— Братья, по-моему, неплохо бы было отправиться вам на несколько дней в путешествие, развлечься, отдохнуть от сидения дома. Ибо почет и уважение торговец приобретает лишь в путешествии.

Братьям понравилось мое предложение. Я начал хлопотать о подготовке необходимых принадлежностей к путешествию и каждому накупил товаров на сто туманов. Они с деньгами и товаром присоединились к каравану, направлявшемуся в Туркестан. На время путешествия я им вручил достаточную для дорожных расходов сумму. После их отъезда я день и ночь ожидал их благополучного возвращения. Через год тот караван вернулся, но среди караванщиков моих братьев не было. Один человек сказал мне:

— Старший брат твой в Бухаре проиграл свое состояние и вынужден был остаться подметальщиком в игорном доме. Другой же увлекся мальчиком-гончаром и потратил все свое состояние на него. Теперь он слуга того мальчика.

От этих вестей свет померк в глазах моих. Я не мог вынести этого и тайком от друзей, захватив золото и драгоценности, поспешил в Бухару. Добравшись туда, я долго искал их, наконец нашел, привел к себе в комнату, дал им одежду и отправил в баню. Об их проделках я ничего не сказал, чтобы не смутить их. Затем каждому из них купил на сто пятьдесят туманов тканей, подготовил необходимые дорожные принадлежности и выехал в свой город.

Когда приблизились к городу, я устроил братьев в одном селенье, сам же поехал в Багдад и в течение нескольких дней распускал слухи о том, что братья мои возвращаются из путешествия, и нескольким друзьям предложил выйти им навстречу. В тот день, когда мы хотели выехать встречать их, пришел плачущий и ругающийся дехканин и сказал мне:

—Лучше бы твои злополучные братья не приезжали в наше селенье. Из-за их невезучести случилось так, что именно на наше селенье напали воры, забрали все их имущество и имущество некоторых селян. Я сказал:

— Как жаль! А о них самих что тебе известно? Где они сейчас?

Он ответил:

— Голые, обливаясь слезами, сидят за городом.

Тут же я отнес им одежду и привел домой. Друзья и родные прослышали об их возвращении и поспешили повидаться с ними. Я двадцать дней обслуживал и угощал их. После случившегося братья очень стыдились людей. Поэтому они уединенно жили в доме и не хотели показываться на улицу. Так продолжалось, пока не прошли три месяца. Я не хотел, чтобы они жили таким образом, поэтому, через три месяца, я посчитал необходимым вместе с братьями отправиться в путешествие. Вечером я поделился этой мыслью с братьями. Они одобрили её. Я начал готовиться в путь, накупил тканей, пользующихся спросом в Индии. Наконец в один из дней я с братьями направился к морю. До моря мы добрались благополучно, ничего с нами в пути не произошло. Но когда мы вступили на корабль и вышли в море, я увидел на берегу мечущуюся, скулящую вот эту собаку. Она визжала и лаяла, наконец кинулась в воду и поплыла. Как она ни старалась, но волной ее прибивало к берегу. Под конец спустили лодку и доставили ее на корабль. Бессловесное животное, оказавшись на корабле, радостно помахивая хвостом, собака приникла к моим ногам и притихла.