— Ну, полноте, — сказал Роман Матвеевич, — не нам с вами поправлять то, что здесь напечатано.
— Ей-богу, не так-с, право, не так, а вот как… И — Поэт начал читать стихи наизусть.
Роман Матвеевич, Наталья Ильинишна и Зоя Романовна удивились.
— Да почему же вы знаете? — спросил Роман Матвеевич.
— Это мои стихи, я послал их для напечатания… тут, вероятно, в конце мое имя выставлено.
— Тут ничего не выставлено.
— Позвольте… Ай, ай, ай! стихи совсем переделаны!
Вместо:
напечатано:
— Что ж такое? не все ли равно? — сказал Роман Матвеевич.
— Помилуйте, все равно! После этого вместо стиха:
надо сказать:
Поэт пришел в отчаяние, огонь бросился ему в лицо; приложив руку ко лбу, он грозил подать жалобу.
— Полноте сердиться за такую малость; ну что стихи? важная вещь! не все ли равно, вы сочинили или другой… Пустяк, сударь, от этого вас ни прибудет, ни убудет!
— Помилуйте! — вскричал гордо Порфирий, — неужели я дюжинный поставщик русского рукоделия, на котором выставляется иноземный штемпель!
Роман Матвеевич забавлялся над Поэтом; но Зоя Романовна сжалилась над ним.
— Я и не знала, что вы занимаетесь литтературой, — сказала она ему ласково.
— К несчастию, занимаюсь этим неблагодарным ремеслом; только не имею еще вывески!.. занимаюсь под чужою фирмою!.. поставляю работу вчерне!.. Мастер ее отделывает набело!..
С этого времени с Поэтом стали говорить как с человеком, который печатает стихи. Откуда взялся у Порфирия язык! Зоя Романовна предложила ему написать ей стихи в альбом. Поэт был счастлив, и рифмы: альбом — пером, воспоминанье — упованье, прежде — надежде, любовь — вновь, — пошли в дело.
Суди по нашему Поэту, можно было бы подумать, что каждому Поэту ничего более не нужно для счастия, кроме пера, чернильницы да предмета, который бы можно было назвать: неземной, воздушной Пери,[89] ангелом, божеством… и чтоб эта неземная питалась только его стихами, имела бы томные очи и иногда вздыхала, чтоб Поэт был в вечном сомнении, необходимом для стихов; чтоб можно было каждый день писать что-нибудь под заглавием: разочарование, безнадежность, слеза любви, что-нибудь вроде:
Тут Поэт задумался; он не хотел употребить в рифму ни невежду, ни одежду; а между не годилась в конце стиха. Долго думал он, думал почти целый месяц, и, наконец, выдумал:
Написав эти стихи, Поэт стал придумывать, каким бы образом вручить их Зое Романовне и дать понять ей, что дева неземная именно она; но в течение этой долговременной думы вдруг получает Поэт письмо: неожиданные домашние обстоятельства зовут его в Петербург.
— О боже! — вскричал он, — я ни за что не поеду! Ни за что не поеду, — повторял он шесть дней; но на седьмой решился ехать: мысль, что в Петербурге можно будет издать 1-й том мелких своих стихотворений, соблазнила его; притом же он решился только съездить в Петербург, а не переходить туда совсем, вопреки желанию своего опекуна.
У поэтов все делается скоро. В субботу же взял он подорожную, в воскресенье отправился он проститься с Неземной и просил позволения посвятить ей 1-й том своих сочинений; а в понедельник, несмотря на всю тяжесть этого дня, Поэт отправился в дорогу.
Дорога имеет особенное свойство вспенивать воображение; во время дороги Поэт сочинил 2-й том мелких стихотворений.
По приезде в Петербург за первую обязанность почел он познакомиться с литтераторами. Тем легче ему было в этом успеть, что большая часть из них были так же, как и он, люди деловые, служащие в одно и то же время у Фемиды на жалованье, а у Аполлона на славе; у Фемиды в 14-м классе, а у Аполлона в 3-м;[90] в одно и то же время стремящиеся и в чины, и в гении. С одним из подобных юных мужей, стремящихся по многотрудному зигзагическому пути, соприкасающемуся вершинами углов своих двум путям, ведущим к разным целям, познакомился Порфирий очень коротко, на всех условиях дружбы. Этот друг в штате одного журнала служил по части смеси и в то же время сыщиком; обязанность его состояла в том, чтоб поспешно обегать страницы новых книг для отыскания в них грамматических ошибок, логических промахов, краденных выражений, бессмыслицы и излишнего смысла. Несмотря на эту полную забот должность, ему вверялось иногда и исправление должности литтературного судьи. Эта должность очень трудна в сущности; но подведенная под форму следственного допроса ничего не значит, всякий неуч может ее исправлять; ему стоит только допросить: как твое заглавие, откуда ты родом, как прозываешься по отечеству, в какой типографии печатан, на какой бумаге?
При этом случае, по знакомству, осмотр может быть поверхностный, без подъиску, с верой на слово.
С такой-то сильной рукой в литтературе подружился Поэт и однажды в час вдохновения, в минуту восторга, удивил его блеском своих суждений.
— Да ты, братец, поэт! — сказал ему друг его. — Как тебе нравятся следующие стихи? — сказал ободренный Порфирий и начал читать:
— Скажи, скажи скорей мне, дева неземная…
— Чьи это? Пушкина?
— Нет! отгадай!
— Право, не знаю; были уже напечатаны?
— Нет еще.
— Чьи же?.. Можно напечатать? Отдай мне, я напечатаю… Какая рифма!
— Пожалуй, напечатай; да, впрочем, эти не так хороши; вот, можно выбрать получше из «Моих вдохновений».
Порфирий вынул из шкатулки золотообрезную книгу.
— Браво! — вскричал друг его, литтератор, — это твои? Печатай, братец, скорей, сделай одолжение! Ты доставишь русской бедной литтературе дорогой подарок… Некоторые из этих стихотворений мы напечатаем в журнале… Бесподобно! бесподобно!
Вот, я прочту тебе… что-нибудь…
— Ай, ай, ай, уж четыре часа!
— «Земное блаженство». Поэма, в шести песнях, в стихах… — Начал было Поэт; но друг его, как испуганный, вскочил с места и схватился за шапку.
— Куда?
— Помилуй! четыре часа, — обедать.
— Обедаем вместе.
— Хорошо.
Друзья отправились. Юный литтератор пил за здоровье нового Поэта и его поэмы.
На другой же день «Мои вдохновения» отданы в печать, вскоре вышли из печати; а друг писал беспристрастный, подробный разбор, с выпиской избранных стихотворений. Разбор начинался поздравлением публики с новым самобытным поэтом; потом, по обычаю, следовал взгляд на современную литтературу; потом, о различии слов: литтература и словесность, поэзия и стихотворство; потом о значении слова оригинальность и о признаках неподдельного чувства; потом о метре; потом о рифме богатой и бедной, — причем критик изобрел название рифмы нищей и привел следующий пример:
89
Пери — добрая фея, охраняющая людей от дивов (перс, миф.)
90
…у Фемиды в 14-м классе, а у Аполлона в 3-м — судейские чиновники низшего по Табели о рангах чина (14-й класс — коллежский регистратор), считающие себя преуспевшими в служении музам (3-й класс — тайный советник, генерал-лейтенант).