Валя стояла перед распахнутой дверцей холодильника и невидящим взглядом смотрела в почти пустое, темное чрево — лампочка давно перегорела. Она не знала, как вести себя с дочерью. Как сказать ей, что та поступила низко, подло, отвратительно. Если Наталья до сих пор не поняла этого, вряд ли кто-то сумеет ей объяснить. А если поняла и все-таки сделала, то к чему вообще слова?

Наталья что-то говорила за спиной, монотонно, без пауз, но Валя в смысл не вникала, захваченная собственными невеселыми мыслями, и взялась уже было за кастрюльку с остатками утренней каши, когда одно слово пробилось все же к ее сознанию. И слово это было «выкидыш».

— Ты сказала «выкидыш»? — медленно повернулась она.

— Ну да. Ни с того ни с сего…

— Ты что, хотела оставить?!.

— Ну ты, мать, даешь! Естественно!

— А с кем… А кто?!.

— Да чего ты раскудахталась-то? Мы что, ребенка не поднимем?

— Мы?! — задохнулась Валя. — Мы?..

Боль была неожиданной и такой острой, что ее будто подбросило и швырнуло на пол. Она упала, неловко подвернув ноги, привалившись боком к так и не закрытому холодильнику, с выпученными глазами и распахнутым судорожно ртом, ошеломленная, раздавленная этой дикой болью.

— Мать, ну че ты придуриваешься? — неуверенно начала Наталья. — Мам… Мама!

«Скорая» приехала быстро, но спасать было уже некого.

Валя Силантьева была швеей от Бога и обладала к тому же врожденным изяществом и вкусом. Вот потому, окончив училище, она пришла не на швейную фабрику, как все прочие, а в весьма престижное ведомственное ателье и быстро обросла собственными клиентами. Попасть к ней теперь было совсем не просто, но шить она любила, к каждой новой вещи подходила творчески и почти никому не отказывала, только предупреждала: ждать придется долго — много работы.

Работы действительно хватало — засиживалась порой до полуночи, но была она тогда молодая, азартная, да и денег хотелось побольше, потому что жизнь только начиналась и все в ней казалось нужным, необходимым. И вскоре то, о чем мечталось и грезилось, появилось просто и естественно, как по мановению волшебной палочки: муж — красивый, высокий парень Слава, автомеханик из правительственного гаража, кооперативная однокомнатная квартира на улице Вершинина, новенькие «Жигули» и две дочки — Наталья и через восемь лет Леночка — Алена.

Девочки были совсем разные, будто и не сестры вовсе. Наталья высокая, тоненькая, с темными, прямыми волосами и черными щелками глаз на смуглом лице. А Алена маленькая, рыжая, с нежно-белой кожей, вздернутым носиком и распахнутыми настежь фиалковыми глазищами. И казалось поэтому, что серьезная, сдержанная Наталья — девочка умная, а Леночка со своей кукольной внешностью вроде как бы слегка глуповата.

Она и правда в школе успехами не блистала, предпочитая урокам книжки, кои поглощала без разбора и в огромных количествах, благо недостатка в них не было даже в те дефицитные времена — среди многочисленных Валиных клиенток значилась заместитель директора Дома книги.

Дочки между собой не дружили. Сказывалась и большая разница в возрасте, и несходство характеров. Но главное заключалось не в этом, а в том, что Наталья изначально отвергла самый факт появления в доме еще одного человека.

— А у меня есть маленькая тайна, — сказала ей Валя, узнав о беременности и заручившись согласием Славы оставить ребенка.

— Какая? — осведомилась Наталья в полной уверенности, что речь идет о новой игрушке.

Валя присела на краешек кровати, протянула руки, и Наталья вылезла из-под одеяла, прижалась к ней тугим теплым тельцем.

— Скоро мы с папой подарим тебе братика или сестричку. Ты рада? Кого ты хочешь?

— Не надо мне, — надулась Наталья. — Лучше куклу купите.

— Подумаешь, кукла! — засмеялась Валя. — Вон их у тебя сколько! А тут живой человечек! Представляешь? Будешь с ним играть, гулять, сказки рассказывать. Ты же теперь читать научилась…

— Не надо, — упрямо повторила Наталья. — Не нужен он нам!

— Но почему? — растерялась Валя. — Все девочки хотят…

— А я не хочу! Не хочу! Не хочу! У нас и так денег не хватает! Будем мы еще на него тратиться.

— Да что ты, дочка, такое говоришь? — заглянул в комнату Слава. — Чего тебе не хватает?

— Ничего-о не хватает! — рыдала Наталья. — Так все мне достается, а то придется с ним дели-иться…

Но настоящая трагедия началась, когда маленькую Алену принесли из роддома. Наталья категорически отказалась даже посмотреть на сестричку, насупилась, забилась в угол и бросалась оттуда на всех, как маленький отчаявшийся зверек.

— Может, ее врачу показать? — предложил обескураженный Слава.

— Ну что ты! Она привыкнет, — успокоила Валя. — Просто надо поддержать ее первое время. Ей ведь тоже нелегко придется — то была одна, как свет в окошке, пуп земли, а теперь все внимание малышке. И ночью нет покоя…

— Давай к моим отправим до лета?

— Да я уж думала. Но ведь еще хуже станет: она решит, что больше нам не нужна, что мы совсем ее бросили…

Но однажды, когда Валя стирала в ванной пеленки, Наталья взяла на кухне солонку с дырочками и насыпала соли в глаза ненавистной сопернице. Та заорала как резаная, Валя пулей вылетела из ванной, и Наталья не успела спрятать орудие преступления. Вот тогда-то ее и отправили в Ухтомскую, где в маленьком частном домике с удобствами во дворе жили родители Славы.

Но время шло, притупляя острые углы, девочки подрастали и, хотя по-прежнему сторонились друг друга, открыто не конфликтовали. Однокомнатную квартиру сменили на трехкомнатную в соседнем доме и построили рядом кооперативный гараж, в котором Слава проводил теперь почти все свое свободное время. Валя не волновалась — был он непьющий, молчаливый и спокойный — надежный человек. Но однажды Слава из гаража не вернулся — ушел, и больше его никто никогда не видел. Осталась записка — неровные буквы на клочке серой оберточной бумаги: «А Валю я все-таки любил». Вот такие дела.

Следственные органы криминала в происшедшем не усмотрели и уголовное дело возбуждать не стали. Суд признал Славу умершим, и жизнь, побуксовав немного на крутом вираже, покатилась своим чередом.

Была здесь какая-то тайна, а какая — никто не знал. Впрочем, Валя, может, и знала, только никогда и ни с кем не поделилась. На поминках после суда сидела строгая, в черной, глухой водолазке, с тоненькой золотой цепочкой на шее. А Слава так навсегда и остался для всех без вести пропавшим.

Время от времени в ее жизни появлялись мужчины. Один даже собирался жениться, да так почему-то и не собрался. То ли девочек испугался, то ли не понравился вечный бедлам в квартире, склоненная над машинкой Валя, брехучая дворняга Фунтик и наглая рыжая кошка Фиса. А может, еще что-то. Кто их знает, мужиков? Что там у них крутится в голове, извращаясь, трансформируясь до неузнаваемости?

А ведь была она красивая, Валя. Высокая, статная, стильная, как с обложки модного журнала. Выходила из своей разгромленной квартиры, будто Афродита из морской пены. «Сшей, как у тебя», — просили заказчицы. Она и сошьет, и все вроде так, да не так — сидит как на корове седло: фигура — великое дело.

И характер у нее был легкий, незлобивый. Она не раздражалась по пустякам, никогда не повышала голос и словно бы посмеивалась над собой. А когда человек улыбается, то и жизнь его многотрудная не кажется такой уж невыносимой. Особенно со стороны. Ну, тянет баба воз — и ладно. Другой бы кто давно копыта отбросил, а этой двужильной все хрен по деревне.

А жизнь продолжалась. Наталья окончила школу и поступила в текстильный институт на отделение художественного моделирования одежды. Домой приходила поздно, только переночевать, а то и вовсе не возвращалась. Валя пробовала с ней бороться, но битву эту проиграла. Очень она боялась за свою старшую дочку. А чего особенно боишься, то, как правило, с тобой и происходит — это уж давно замечено. И в начале четвертого курса Наталья сообщила, что беременна и выходит замуж. Однако замуж так и не вышла, а в июле родила дочку.