Как бы проницателен и рассудителен ни был юный Джеффри Чосер, он, подобно любому англичанину, наверняка испытывал в присутствии короля Эдуарда трепет и волнение. Если он когда-либо считал короля неправым – в его творчестве нет ни малейшего намека на это, хотя другие поэты высказывали подчас критические суждения, – то это была критика с позиций одержимо преданного королю вольнодумца. Чосер ни за что не согласился бы с современным историком, осуждающим Эдуарда за его любовь к показному. Он сказал бы, что любовь к показному предосудительна в простолюдине-ремесленнике (как он и говорит в «Общем прологе» к «Кентерберийским рассказам»), но что она является благородной добродетелью, украшающей такого человека, как герцог Тезей (в «Рассказе рыцаря» и поэме «Анелида и Арсит»), и тем более богоподобного Эдуарда III. Шестнадцатилетний Чосер был убежден – как были убеждены и англичане вдвое старше его, – что король Эдуард воплощает в себе идеального монарха, что для Англии он – бесценный дар небес. Если под влиянием отца, а позже принца Лионеля будущий поэт еще не стал преданным роялистом, он стал им в тот день, когда познакомился со своим королем.

Находясь при дворе графини, Чосер рано или поздно должен был познакомиться с гордостью и отрадой Эдуарда, любимцем всей Англии – молодым Эдуардом, принцем Уэльским, которого чаще называли при жизни «le Prince d'Angleterre» – «принц Английский», а историки эпохи Тюдоров окрестили впоследствии Черным принцем (ибо он сражался на турнирах в черных доспехах). По общему мнению, он был даже красивей своего отца, отличался такой же фанатической преданностью рыцарским идеалам, любил турниры, упоение боя, любил красивых женщин, умел, как и отец, внушить подчиненным чувство героической преданности, вдохнуть в них сверхчеловеческую отвагу. Он был героем битвы при Креси, а в 1355 году, назначенный наместником Гаскони, прибыл туда в сентябре с немногочисленным отборным войском (этаким громоздким средневековым эквивалентом современного десантно-диверсионного отряда), чтобы всячески беспокоить французов. Осенью он грабил и жег окрестности старинных городов Нарбонн и Каркассонн, после чего совершил опустошительный набег на средиземноморские провинции Франции. Ему не удалось выманить французские войска из укрепленных городов, но зато он сумел унизить противника, усугубить дезорганизацию Франции, подорвать ее ресурсы, на какое-то время укрепить верность гасконцев Эдуарду III и, конечно же, обеспечить добычей своих воинов. В следующем году двадцатишестилетний Черный принц предпринял поход еще дальше в глубь страны – возможно, он хотел соединиться с Генрихом Ланкастером, сыном слепого Генриха, чтобы совместно нанести удар по центральным и северо-западным областям Франции. И вот 17 сентября 1356 года – Чосер в это время поступал на службу к графине Ольстерской – армия Черного принца, двигавшаяся походным порядком по бездорожью в сторону Пуатье под серым, низко нависшим небом (ее движение замедлял большой обоз – множество захваченных по пути крытых повозок, доверху набитых награбленным добром), столкнулась нос к носу с французским разведывательным отрядом. В последовавшем бою Черный принц, невзирая на слабую маневренность обремененного добычей войска, ухитрился взять пленных – двух французских графов – и двинулся дальше. Велика же была его досада, когда на следующий день он увидел перед собой всю французскую армию во главе с самим королем Иоанном Добрым. При виде горстки захватчиков французы не могли удержаться от смеха. Молодой Эдуард, стремясь выиграть время, вступил в переговоры. Был воскресный день, и папским нунциям удалось договориться о кратком перемирии.

В понедельник – такова версия большинства французских историков, как видно достоверная, – Черный принц попытался было поспешно ретироваться, но Иоанн обошел его с фланга. Французы имели пятикратное численное превосходство (эта цифра оспаривалась, но она почти наверняка правильно отражает соотношение сил), к тому же англичане были измотаны предыдущими боями и переходами и перегружены добычей, захваченной в набегах. Однако местность с ее многочисленными высокими, густыми лесами и виноградниками, еще не сбросившими листву, была чрезвычайно удобна для обороны, тем более что англичан отделяла от противника топкая низинка. Принц прибег к тактике, примененной его отцом в сражении у Креси: укрепись на возвышенности, и пусть солнце светит тебе в спину, а противнику в глаза.

Грянула битва, которая, судя по описаниям, была едва ли не самой продолжительной и ожесточенной за всю историю средневековья. Снова и снова англичане, дрогнув, обращались в бегство; снова и снова рыцарь в черных доспехах с поднятым забралом умолял, сыпал проклятьями, ободрял и воодушевлял ратников, останавливая бегущих и ведя их вперед за собой. Благодаря своей железной воле, отчаянной храбрости и фанатичной вере в божественную правоту и могущество англичан он, как никакой другой английский полководец со времен короля Альфреда, сумел вдохновить своих воинов, поднять их боевой дух. Когда у английских лучников кончались стрелы, они выдергивали их из тел убитых и раненых и продолжали стрелять; когда у английских конников ломались копья, они дрались расщепленными обломками, потом – трофейными ножами, молотками и топорами, наконец – камнями. Такая совершенно фантастическая – если не сказать безумная – отвага оказалось непреоборимой: колонны огромной, закаленной в боях армии короля Иоанна расстроились и обратились в беспорядочное бегство. Бойня была неописуемая, триумф англичан – ни с чем не сравнимым. Среди 1975 пленных, достаточно богатых, чтобы имело смысл сохранить им жизнь, были французский король, его младший сын, архиепископ, восемнадцать графов и виконтов и двадцать один барон.

На зиму Черный принц обосновался в Бордо; он принял предложение французов о перемирии и прислуживал пленному королю Иоанну, как заправский придворный служитель. В мае он переправил своих пленников в Плимут и устроил трехнедельное триумфальное шествие в Лондон: на протяжении всего пути его восторженно приветствовали плачущие от радости, истерично ликующие толпы; следом за головой процессии, точно сверкающий чешуей хвост дракона, тянулся поезд длиной в несколько миль – бесчисленные повозки с военной добычей.

Когда Чосер познакомился с ним, в этом прекрасном принце, вероятно, не было и намека на те перемены, которые произойдут с ним позже. В 1357 году он был весь воплощенная рыцарственность и красота. Но уже подстерегала его трагедия: болезнь, распад личности, отчаяние. В 1362 году, став суверенным правителем Гаскони, он назначил на все важные должности не гасконцев, а собственных своих приближенных – этот фаворитизм привел в дальнейшем к большим беспорядкам, а в конечном счете к отпадению Гаскони. Но это явилось скорее политическим просчетом, чем серьезным изъяном характера. В 1367 году он по-прежнему проявляет себя человеком благородных принципов: одержав – как всегда – победу в войне за возвращение престола Наварры королю Педро Жестокому, он тем не менее отказался выдать Педро его противников, которых взял в плен, так как ему было слишком хорошо известно, как тот поступил бы с ними. (Впоследствии они убили короля Педро.) Воюя в Испании, принц подцепил какую-то болезнь – возможно, туберкулез, – которая потом свела его в могилу. К 1370 году он до неузнаваемости изменился – не только физически, но и душевно. К тому времени европейские вассалы и союзники короля Эдуарда стали один за другим откалываться от него. Поскольку наследный принц был болен – по-видимому, смертельно, – король связывал теперь свои надежды с младшим братом Черного принца, консервативным Джоном Гонтом, герцогом Ланкастерским (герцогство Ланкастерское досталось по наследству его жене от ее отца, графа Генриха). Исполненный отчаяния, подталкиваемый, быть может, ощущением близости своего смертного часа, Черный принц решил как следует проучить предателей, чтобы раз и навсегда отбить у них охоту переходить на сторону Франции.