Инна не обратила на него никакого внимания, она исступленно пыталась вытрясти из Светки то, что хотела услышать:

«Тебя опять выгнали, да? За что? Что ты там натворила?»

Но из Светки вытряхивались только всхлипы, напоминающие икоту. Маленькая головка ее с пушистой копной рыжих кудряшек жалобно качалась из стороны в сторону, и Габи ясно представилось, как хрупкая детская шейка сейчас с хрустом надломится в натренированных на тугих струнах руках арфистки. Она решила, что пора вмешаться, и больно лягнула Инну под коленку острым носком концертной туфли:

«Хватит орать на всю улицу! Пошли домой, там разберемся!»

Как ни странно, боль сразу привела Инну в чувство, — она так резко отпустила Светкины плечи, что та, как подкошенная, рухнула на тротуар и застыла лицом вниз в стрекозиной позе, раскинув руки и неловко подогнув под себя одну загорелую ногу. Из-под вздернувшегося края коротких шортиков выглядывало бледное полушарие худосочной попки. Увидев эту трогательную попку, Инна запаниковала, она подхватила Светку на руки и помчалась с нею вверх по ступенькам — и откуда только силы взялись? Оттолкнув подвернувшегося под ноги Мики, Габи припустила за ней, то и дело оступаясь на высоченных каблуках чужих туфель, которые против ее воли напялила на нее накануне Инна.

На площадке перед входом в квартиру Инна резко затормозила — дорогу им преграждала арфа, которую Мики, так и не дождавшись, прислонил к двери.

«Ключи в сумочке!» — почти предсмертно выдохнула Инна.

Габи трясущейся рукой отперла дверь и щелкнула выключателем. Когда Инна из последних сил тащила бездыханную Светку к дивану, Габи на миг показалось, что девочка подглядывает за матерью хитрым глазом сквозь неплотно смеженные ресницы, — неужто притворяется?

Ответа на этот коварный вопрос она так и не получила, хотя Светка пришла в себя довольно быстро и, как ни в чем не бывало, уселась с ними за стол пить чай. Убедившись, что можно уже не бояться материнского гнева, она, слизывая капли варенья с пальцев, поведала им историю своего бегства из летнего лагеря на берегу моря:

«Я подружилась с мальчишками из младшей группы и часто перед сном заходила к ним в спальню поболтать. Так, о том, о сем, ничего особенного. А сегодня они на меня вдруг набросились — всем скопом, понимаешь? Они повалили меня на кровать и начали меня щупать, хватать и лезть грязными лапами мне под майку. Это был такой ужас, я думала, они меня задушат, их было много, они ползали по мне, как муравьи. Я не помню, как я от них вырвалась, — я продиралась сквозь них к выходу, а они бросались мне под ноги, чтобы задержать. Тогда я стала наступать на них, больно их топтать и пинать и прямо по их спинам выскочила во двор. Сперва я не понимала, куда бегу, так я дрожала, но потом мне стало спокойней и я решила, что ни за что не вернусь обратно».

«А как ты добралась до Тель-Авива?»

«Часть дороги пешком, часть на попутках, а под конец на автобусе. Я сказала шоферу, что у меня нет ни гроша и он может выбросить меня на дорогу, но он будет гореть в аду, если со мной что-нибудь случится. Тогда он позволил мне доехать до Центральной станции. Я помчалась домой, а тут никого и дверь заперта!»

В этом месте Светка заплакала от жалости к себе: «Ну где ты была? Где ты была?»

В ответ Инна заплакала от жалости к себе, потому что рухнула ее мечта хоть пару недель пожить без Светки, от которой сплошные неприятности. На этой счастливой ноте всеобщей взаимной жалости они обнялись, поцеловались и, наконец, улеглись спать. А Габи ничего не осталось, кроме как приютиться на старом пятнистом матраце, хранившимся у Инны под кроватью на всякий пожарный случай.

Заснуть никак не удавалось, матрац был кочковатый и слегка попахивал какой-то гнильцой. А стоило чуть забыться, как перед глазами начинал вращаться калейдоскоп фантастических образов прошедшей ночи. Впрочем, ночь еще не прошла и никак не проходила, она тянулась и тянулась, и остановить этот калейдоскоп нельзя было ничем. С горя Габи принялась решать свои финансовые проблемы — а нельзя ли при помощи полученных от Мики шальных денег устроить свою жизнь без изучения правил наведения чистоты на вилле Маргарита?

Но, к сожалению, дебет никак не сходился с кредитом, и бульдо не сходилось с сальдо, а только рифмовалось с бульдогом, не склонным размыкать челюсти до самого смертного часа.

На этой трагической ноте бессонница все же разомкнула челюсти и отпустила Габи, однако мощный телефонный звонок тут же вернул ее к проклятой реальности. Она сунула голову под подушку и решила стоически переждать несмолкающий звон, твердо уверенная, что он адресован не ей. Но переждать его оказалось не просто — если он и замолкал на пару секунд, то только для того, чтобы начаться с начала.

Наконец, из спальни выскочила встрепанная Инна и схватила трубку, из которой в комнату ворвался отчаянный женский визг, не на много децибеллов ниже телефонного перезвона. Инна слушала молча, время от времени выдавливая из себя ивритское «да». Глянув на часы, Габи убедилась, что нет еще и семи утра, — значит, звонок был по поводу Светки.

«Да, да, да», — монотонно кивала в трубку Инна, с каждым повтором уменьшая шансы Габи на возвращение в сладкие объятия Морфея. В конце концов, она вскочила и принялась лихорадочно одеваться. С нее на сегодня хватит — к черту Светкины проблемы, к черту Иннино гостеприимство, только бы поскорей удрать отсюда в пустую Зойкину квартиру и провалиться в долгий-долгий беспамятный сон.

Свободной от трубки рукой Инна делала ей отчаянные знаки — мол, не уходи, не бросай меня Светке на съедение, но Габи не поддалась подступающей к горлу жалости. Смирившись, Инна прикрыла трубку рукой и прошептала: «Позвони мне», но Габи отрицательно покачала головой. «Напиши куда, я позвоню сама», — взмолилась Инна, и Габи набросала номер Зойкиного телефона на бумажной салфетке, обильно орошенной не вполне подсохшими с ночи Светкиными слезами.

В Зойкиной квартире и впрямь было тихо, зато невыносимо жарко, а кондиционер включать было строго-настрого запрещено: бережливый Гриша счета на электричество проверял не менее тщательно, чем телефонные. И тут на Габи снизошло озарение — даже дотошный Гриша не сможет обнаружить, что в его отсутствие несколько часов работал кондиционер, ведь в счетах электрокомпании не появляются строчки с датой включения прибора! Окрыленная этой мыслью она дождалась, пока из кондиционера хлынул в комнату поток холодного воздуха, и побежала отключать телефон, чтобы предотвратить неизбежный Иннин звонок. Обеспечив себе покой и благодать, она со счастливым стоном рухнула в Зойкину супружескую постель.

Разбудил ее пронизывающий до костей холод. Пока она спала, разъярившийся кондиционер откачал из спальни весь накопленный за десять дней запас тепла и солнечного света. «Неужто я целый день проспала?» — вглядываясь в заоконную тьму, не поверила Габи и сдуру включила телефон. И напрасно — он тут же требовательно зазвонил, истомившись, как видно, многочасовым вынужденным молчанием. Из трубки на Габи выплеснулись Иннины невразумительные рыдания:

«Куда ты делась? Почему ты целую вечность не отвечаешь? Я думала, я с ума сойду, а тебя все нет и нет! Она обвиняет во всем меня! Она говорит, я воспитала настоящую секс-бомбу! Какое извращенное сознание надо иметь, чтобы назвать секс-бомбой мою двенадцатилетнюю задрыгу с костлявыми ключицами! Она якобы этих ребят намеренно дразнила — трогала их за разные места и рассказывала похабные истории! Ты можешь вообразить Светку в роли соблазнительницы?»

Габи на секунду припомнила вихлястую Светкину походочку и ее полуприкрытый глаз, подглядывающий сквозь ресницы за потерявшей голову матерью:

«И еще как могу! Жалко только, что ты не пошла в нее!»

«Ну, знаешь! — обиделась Инна. — И это говоришь ты, ты, с твоими-то замашками!»

Отделаться от Инны было непросто, но в конце концов Габи удалось повесить трубку, чтобы тут же немедленно отключиться — ясно было, что Инна теперь не оставит ее в покое ни ночью, ни днем.