Именно он внушил Марату, как нужно идти к своей цели, и тот после одиннадцатого класса поступил в МАИ. Потом в МГУ на математический, и в результате он тот, кто он есть сейчас.

Марат очень много знает о марках, об их разновидностях, Эдуард Петрович многому его научил.

И только теперь, когда произошла вся эта история с его пропажей, и с исчезновением дорогой марки, он вдруг понял, что совершенно его не знает.

Он не знает ни его прошлого, он ничего не знает о его

жизни. Ни с кем он общался, и о семье его он ничего не знает.

Марат долго лазил по Интернету, и он выяснил, что Тимошин

Эдуард Петрович погиб во время второй мировой на фронте. Этот факт был таким шоком для его родителей, что они сами умерли один за другим, они не пережили этого.

Но спустя месяцы Эдуард Петрович вернулся в родные пенаты. Так бывало во время войны, родителям присылали похоронку, а их сын был жив. Семья их была интеллигентной, благородные москвичи того времени, и у них осталась громадная квартира. Не всё тогда разбомбили, да и жизнь потихоньку стала налаживаться, если это так можно назвать,

вспомнив все радости жизни во времена Союзов.

Тяжёлое было время, и очень голодное. Я не жила в то время, но учебников мне хватило, чтобы мурашки бежали по коже, и волосы на голове зашевелились.

Да и позже жизнь была не ахти, если вспомнить борщ с квашеной капустой, котлеты из колбасы, растворимый кофе из – под полы, и прочие сомнительные радости жизни.

Я очень сочувствую людям, которые всё это прошли. Хотя я всю жизнь прожила в достатке, но я умею понимать людей, и стараюсь всем помочь.

Но вернёмся к Тимошину. Эдуард Петрович сразу же, как только вернулся с фронта, пошёл работать на завод, и заочно поступил в институт. В то время не существовало филателистических обществ, нет, существовали, но даже филателия была подмята идеологическими догмами, нормами, и находилась под административным прессом.

И хотя ВОФ, аббревиатура переводится – всесоюзное общество филателистов, считалось культурной организацией, но отбор входящих в неё был очень жёстким.

Жёстким был и контроль деятельности в этой организации, этим занималось ЦК КПСС, они тщательно проверяли каждого человека, а председателем мог стать только человек, который должен быть членом партии, лучше всего Героем Советского Союза. А вот разбирается ли человек в филателии, это уже дело пятое.

Эдуард Петрович вдруг резко заболел марками, хотя раньше за ним такого не наблюдалось. Он сумел всеми правдами и неправдами оказаться в этом обществе, и вскоре добился небывалого успеха. Женат он никогда не был, всё своё свободное время проводил со своим детищем, и он искренне болел за национальное состояние.

Всё-таки война кардинально меняет человека, и Эдуард Петрович стал совершенно другим. Изменилось его мироощущение, и внешнее восприятие, и от того человека, коим он был до войны, не осталось и следа.

Моей первоочередной задачей сейчас будет – съездить к бывшим одноклассникам Эдуарда Петровича, и поговорить с ними, а потом посмотрим.

Я взяла одну печенюшку, взяла ключи от машины, сумку, и

бросилась на улицу. Запрыгнула в свою машину, и поехала первым делом в издательство. Провела срочную планёрку, напрочь переругалась с типографией, номер у меня уже горел, а макета на обложку ещё не было.

Пришлось срочно заниматься фотографией, я взяла свой фотоаппарат, вызвала моделей, и спустилась в павильон.

Потом обработала фотографии на компьютере, и, наконец, обложка была готова, и я всё отправила в типографию, и теперь они взялись за дело.

Выключив свой компьютер в кабинете, я стала раздумывать над следующим номером. Одновременно позвонила Марату, и попросила его выяснить, как связаться с одноклассниками Эдуарда Петровича.

Через полчаса из моего факса выполз листок, и я получила список одноклассников, а так же адрес завода, на котором будущий эксперт работал. Я тут же вскочила, схватила папку с документами, сумочку, и вылетела из кабинета.

- Эвива Леонидовна, подождите, - тут же окликнула меня Леночка, - вас к телефону.

- Скажу, что я сломала ноготь, и угодила в больницу с нервным срывом, - выдала ей я, и хотела запрыгнуть в лифт, но Леночка тут же заявила:

- Это наши инвесторы, и они требуют встречи.

- Чертобесие! – сквозь зубы процедила я, и взяла телефонную трубку, - я слушаю вас.

- Здравствуйте, милая Эвива Леонидовна, - услышала я

вкрадчивый голос нашего, как бы это сказать, посредника

между нами и инвесторами, - как у вас идут дела?

- Замечательно, - ответила я ему.

Этот тип мне вообще не нравится, он какой-то скользкий.

- Завтра Джордж Мартин приедет в Москву, и он хочет с вами переговорить.

- Я всё поняла, - закивала я головой, можно подумать, что он меня видит, - встретим его на высшем уровне, и обсудим все детали.

- Это очень хорошо, - вкрадчиво произнёс Виталий Викторович, - ведь завтра на прилавки попадёт очередной номер.

Как я его терпеть не могу! И ведь понимает, что если мы с

этим номером проколемся, мы лишимся инвестора, а Генрих меня живьём съест, а косточки выплюнет.

Нужно срочно придумывать центральную статью для следующего номера, но в голову ничего не лезет.

- Так мы обо всём договорились? – вкрадчивым голосом осведомился Виталий Викторович.

- Договорились, - оптимистично ответила я, и он отключился. Решив не заморачиваться, тем более, наш специализированный номер уже сдан в печать, я поехала на завод.

Он располагался на самой окраине Москвы, и сейчас там работа должна быть в самом разгаре. Я припарковала машину около проходной, вынула из сумочки удостоверение, и решительно открыла дверь.

Вахтёрша тут же уставилась на меня, на мои шорты, на экзотического вида босоножки, и сурово осведомилась:

- Что вам угодно?

- Я частный сыщик, - показала я удостоверение, и она взяла его из моих рук, ещё раз бросив странный взгляд на мой пламенный наряд.

- И что вам нужно? – упёрлась она в меня колючим взглядом, - кто вам нужен?

- Мне необходимо поговорить с руководством завода, - стала объяснять я, - с кем-нибудь постарше, желательно, из постоянных работников.

- Хорошо, - кивнула она мне, ушла в свою каморку, сняла телефонную трубку, - и через пять минут вернулась ко мне, - идёмте, - она вывела меня во двор, и указала на одну из дверей, - вам вот сюда. Поднимитесь на второй этаж, кабинет в самом конце, а на нём табличка с именем. Конюшев Виктор Иванович у нас директор, вот к нему вам и надо.

Получив столь чёткую инструкцию, как найти пресловутого Виктора Ивановича, я пересекла двор, потянула на себя ручку двери, которая оказалась невероятно тяжёлой, явно не на мои хлипкие силёнки рассчитанной, и вошла внутрь.

Уж не знаю, какому идиоту пришло в голову отделать пол скользкой плиткой, даже более того, лестницу, и я, сцепив зубы, судорожно вцепилась в перила, и стала осторожно подниматься по лестнице. При этом чувствовала я себя экстремалом, решившим ценой собственной жизни покорить

Эдельвейс.

Ноги у меня разъезжались, а руки дрожали, и, когда я, наконец, покорила эту вершину, обессиленная, прислонилась к стене, пот лил с меня ручьём.

Советскую власть трудно понять, с одной стороны, они о нас заботились, если вспомнить, какого качества были продукты в моём детстве, и какие они сейчас. Они тогда яйца в магазинах били, если у них срок годности на день вышел, а сейчас по телевизору показывают передачи про генно – модифицированные продукты. Но вот эта вот лестница просто членовредительство! Плитку сделали при советской власти, я это печёнкой чую, и никто меня в этом не разубедит.

- Девушка, что с вами? – подошла ко мне женщина в униформе, - вам нехорошо?

- Вашему начальству не приходило в голову, что все сотрудники сядут на бюллетень, как пройдутся по этой лестнице? – слабым голосом поинтересовалась я, - дешевле пол переделать, чем всем больничный оплачивать, да и работа встанет.