квартиры больше нет!

- Об этом история умалчивает, - улыбнулся один из типов, - но я прошу вас об одном, не копайтесь в этом, можете плохо кончить.

- Это, я так понимаю, угроза? – вздохнула Вера Владимировна.

- Да, - коротко отрубил мужчина, и женщина дико испугалась.

Она прекрасно поняла, что, если она перебежит им дорожку, ей будет плохо. Поэтому она бросила свои изыскания, и продолжила войну с Андреем.

Потом он вдруг выселил бомжей, но продолжал угрожать пожилой женщине, и затеял ремонт. Да, он, конечно, оказался весьма изощрённым.

А потом сам поселился в квартире, да ещё с какой-то девицей. Она, как поняла Вера Владимировна, была его любовницей.

- Но с чего вы это взяли? – тут же воскликнула я, - она была его сестрой. А, кстати, где он сейчас?

- Я не знаю, - развела руками Вера Владимировна, - о нём ни слуху, ни духу уже три недели.

- Вы не в курсе, чем он занимался?

- Откуда? – улыбнулась Вера Владимировна, - мы с ним только цапались. Он грозился засудить нас, и называл мошенницами, обещал, что отправит нас в Сибирь. Но мы не при чём. Как он нас достал, вы даже не представляете.

- У него личный транспорт был? – продолжала я допрос.

- Был, - неожиданно заговорила Анастасия, - чёрный « Мерседес » со знаком в три шестёрки.

- Вы даже знак запомнили?

- Да, дьявольское число бросилось в глаза, - вздохнула Анастасия.

- Ладно, - кивнула я, - это, пожалуй, всё. Благодарю вас.

Я так и не поняла, что мне с этим делать. Эта девчонка мне наврала с три короба, думала я, забираясь в машину. Вот, сейчас поеду к ней, и спрошу.

Но, когда я вошла в холл, ко мне тут же подошёл доктор

Игнатий Васильевич, и обеспокоено сказал:

- Эвива Леонидовна, а та девушка, что вы привезли несколько часов назад, ушла.

- Как – ушла? – растерялась я, - и вы её отпустили?

- Так она нас и не спрашивала, в окошко в туалете выпрыгнула. Вот, ведь, гимнастка. Окошко-то узенькое, а она вылезла. Хотя, она худенькая, как тростиночка.

Я от злости топнула ногой по полу, посмотрела на врача, и, развернувшись, вылетела вон из больницы. Понятно, испугалась, что я вернусь, и припру её к стенке. А за каким чёртом я вообще в это полезла? Я её спасла, совесть моя чиста, чего мне ещё надо? Думаю, у неё есть голова на плечах, и она вернётся в родные пенаты. Хотя... Всё, Эвива! Хватит! У тебя и так забот хватает, нечего в это лезть.

И, приняв для себя решение, я поехала домой.

Щёлкнув брелоком сигнализации, я вошла в дом, и мимо моих ног пронеслась наша стая. Маус и Кляксич улетели в гостиную, а Маняшка и её сыночек Кешак стали брататься в прихожей. Я очень люблю кошек, и сейчас, опустившись на пуфик, и снимая туфли, с удовольствием наблюдала за любимым зверьём.

Кеша издал пронзительное мяу, похоже, Манюня не рассчитала своих сил. Всё-таки, Кешарик у нас слабенький, у него рахит, и, несмотря на то, что он уже взрослый котяра, с виду он маленький. Эдакая миниатюрная кошка, и немного перекошенная. Ну, что уж теперь сделаешь, всё равно он чудо, и полноправный член стаи.

- Манька, - грозно крикнула я на неё, но она меня не послушалась, и Кешачилло опять замяукал, - Маннецкая, немедленно прекращай этот произвол.

Кошка села, и обескуражено уставилась на своё дитятко, потом перевела свои глаза, зелёные, и круглые, как у инопланетянки, на меня. Муркнула, кивнула мне мордочкой, потом зрачки её расширились, мурлыка брякнулась на бок, и стала от избытка чувств драть когтистыми лапками персидский ковёр.

- Ах, ты пройдоха, - раздался голос моей любимой свекрови, и Анфиса Сергеевна появилась в прихожей, - злодеи, - она хлопнула в ладоши, и кошки, задрав свои хвосты, Кешак знаком вопроса, а Маняшка веером, понеслись по дому.

- Вика, - строго сказала Анфиса Сергеевна, - ты уж меня извини, но я слабая, пожилая женщина.

- Простите? – вздёрнула я брови.

- И, когда против меня прут сто пятьдесят килограмм живого веса, я ничего возразить не могу, - продолжала она, - ну, что я могу сделать? – и глаза её вдруг налились слезами.

- Да что случилось? – перепугалась я, швырнула сумочку на пуфик, и обняла пожилую женщину за плечи.

- Эта твоя Кира... – Анфиса Сергеевна стёрла с лица слёзы, - она назвала меня старой каргой, когда я попыталась не подпустить её к холодильнику. Апельсины она мне порекомендовала засунуть в... не хочу выражаться, думаю, ты уже догадалась, куда. Вообщем, ты сходи на кухню, посмотри на неё.

У меня в душе поднялась злость, и дикая ярость. Анфиса Сергеевна мне не просто свекровь, она бабушка Макса, моего мужа, и ко мне относится, как к родной внучке. Я её искренне обожаю, и она платит мне взаимностью, и Кира не имеет ни малейшего права оскорблять моих родных.

И, плюясь огнём, я влетела на кухню, и застыла на пороге. Кира сидела за столом, а перед ней красовалась тарелка макарон. Нет, это не тарелка, а целое блюдище, на макароны она положила куски масла, и полила кетчупом. Рядом стояла другая тарелка, но с бутербродами. Ломти хлеба размером в три пальца, сверху толстенные куски сала и мяса, и всё это полито майонезом. И она с таким видом всё это ела...

На лице толстухи было написано прямо-таки невероятное блаженство.

- Кира, что ты делаешь? – рявкнула я на неё.

- А, это ты, - смущённо протянула она, и поковырялась в макаронах.

- Я тебя ещё спрашиваю, что ты делаешь?! – заорала я на неё, - я же тебе запретила есть.

- Да я так... – пробормотала она.

- С этим мы позже разберёмся, - я пересекла кухню, и встала над ней столбом, - кто тебе разрешил оскорблять мою свекровь?

- Я её не оскорбляла, - захлопала ресницами Кира.

- А кто её старой каргой назвал? Я?

- Разве это оскорбление? – протянула Кира, - это просто факт. Она меня к холодильнику не подпускала. У человека маковой росинки во рту не было.

- Это я ей велела не подпускать тебя к холодильнику, - зашипела я, - и как это у тебя маковой росинки во рту не было? Ты с утра апельсины ела.

- Разве ж это еда? – удивилась Кира, - от них только больше есть охота.

- Дорогая моя, а ты знаешь, что я съела за сегодняшний день? – прищурилась я, - чашка чёрного кофе утром, и больше ничего.

- Как ты только обморок не падаешь, бедненькая, - вздохнула Кира.

- Зато за мной мужики бегают, и норовят в постель уложить, - прошипела я, - а от тебя наоборот, побегут так, что только пятки сверкать будут. А если и найдётся дурак, который на тебе женится, то на следующий же день после свадьбы побежит разводится. Нет, - ехидно улыбнулась я, - не на следующий день, а, как рёбра срастутся. Не знаю, слышала ли ты об этом, но есть такая штука, и называется она – секс. Ты, как сядешь сверху на супруга, кайф ему будет обеспечен, в виде больничной койки и сломанных костей.

- А зачем мне на него садится? – насупилась Кира, - пусть сам

всё делает. Да и зачем мне секс? Мне это на фиг не надо.

- Тебе, может, и не надо, - сложила я руки на груди, - да только мужчины другого мнения придерживаются.

- Я не извращенка, - тут же воскликнула Кира, - ну, и глупость ты придумала, сесть на мужика верхом.

- Это не я придумала, - иезуитски улыбнулась я, - эта поза уже давно известна.

- А мне это не надо.

- Интересно, а как же ты замуж выходить собралась? А детей рожать?

- Вот, если только, чтоб ребёнка родить.

- Всё, Кира, хватит, - решительно сказала я, - сейчас ты первым делом извинишься перед Анфисой Сергеевной, а через час пойдёшь на тренажёры. Ты поняла меня?

- Поняла, - вздохнула Кира.

- Анфиса Сергеевна, идите сюда, - крикнула я.

Пока Кира извинялась, я вывалила макароны с её тарелки в дуршлаг, и обнаружила, что Кира трапезничала на Мейсенском фарфоре. Меня чуть инфаркт не хватил, когда я опознала

дорогущее блюдо.

- Кира, ты хоть знаешь, сколько это блюдо стоит? – спросила я.

- Понятия не имею, - пожала она плечами, и я, желая, чтобы её стошнило, назвала цену. Кира даже икать стала, пришлось её водой отпаивать.