Лиза никогда прежде не бывала на телевидении, все ей здесь было внове: и удобная стоянка, где она примостила свой салатного цвета «фиатик», и любезная девушка-администратор, встретившая ее, и длинный коридор, вдоль которого за стеклянной стеной размещались большие пространства, наполненные компьютерами. За ними сидели молодые люди, создававшие телепродукт. Вскоре Лиза подошла к небольшой переговорной комнате. Ее пригласили войти. За столом сидели та самая Юлия Дантес, ведущая «Арт-мозаики», и парень в футболке. В углу, отвернувшись к ноутбуку, расположился какой-то большой и грузный мужчина в деловом костюме.

– Вы работали в музее? Почему вы оттуда ушли? – сразу же атаковала Дантес.

– Меня перестала устраивать музейная зарплата, – ответила Раневская придуманной домашней заготовкой.

– Вы – искусствовед? – спросил парень.

– Да. Я закончила Академию художеств с красным дипломом. – Лиза говорила спокойно, но в то же время иронично подумала об опрашивающих: «Все это написано в моем резюме, вы что, читать не умеете?»

– Мы сейчас готовим программу «Искусство Украины двадцать первого столетия». С чего бы вы начали работу, если бы мы решили сотрудничать с вами? – оторвался от своего ноута грузный господин, которого Лизавета мысленно прозвала Толстым.

– Если бы я решила с вами сотрудничать, – с легкой улыбкой парировала Раневская, – я бы разделила работу на две части. Есть смысл выстроить программу на базе двух частей, составляющих современное искусство: арт-бизнеса и «искусства как духовной деятельности». При этом нужно учитывать, что если первая составляющая кое-как теплится за счет энтузиастов-галеристов, то вторая брошена обществом на произвол судьбы. Есть смысл все так и показать, как это сегодня выглядит.

Реакция присутствующих на пассаж Раневской была неоднозначной. Дантес выпучила глаза, поскольку искусствовед произнесла «слишком много букв», с ее точки зрения, парень присвистнул, а Толстый довольно хрюкнул. Он обратился к коллегам:

– Вы свободны, друзья мои! С госпожой Раневской мы поговорим приватно.

Когда дверь за его сотрудниками закрылась, Толстый представился:

– Директор телеканала, Головаха Тарас Львович.

– Очень приятно! – машинально кивнула Лиза.

Дальше события развивались настолько стремительно, что Раневская только диву давалась. Впрочем, она просто не имела опыта работы в частных компаниях, а неспешная жизнь Городского музея приучила ее к тому, что все вопросы решаются медленно, в несколько приемов. На телеканале, напротив, все решалось быстро.

Тарас Львович задал несколько вопросов:

– Готовы ли вы ездить в командировки? Сможете ли вы работать в условиях ненормированного рабочего дня? Свободно ли вы владеете теми языками, которые указаны в резюме?

На все вопросы он получил утвердительный ответ. Затем счел нужным кое-что Лизе объяснить.

– Юля Дантес – ведущая «Арт-мозаики». Смазливая мордашка, умение нравиться творческой интеллигенции, может пить наравне с художниками. На этом достоинства заканчиваются. До сих пор тексты для нее составляли журналисты, которые пишут о культуре. Поэтому у программы нет единого концепта. Передачи спорадические: что в голову стукнуло, про то и снимает. Контент драматургически не выстроен. Если спросить Юлю о плане работы наперед, она покроется аллергической сыпью. Выгнать я ее не могу, у нее папик – лицо, приближенное к верхним эшелонам… Исходя из всего вышесказанного нужен специалист. Больше того, специалист, который видит программу в развитии. До вашего прихода все шло, как Бог даст. Теперь, я надеюсь, с вашей помощью у «Арт-мозаики» появится не только внешность, но и мозги. На какую оплату вы рассчитывали?

– Честно говоря, я об этом не думала. Ведь вы могли меня и не взять? Да и сравнивать мне не с чем, я же работала в бюджетной сфере. Я даже себе не представляю, какие у вас тут зарплаты.

Головаха на листке бумаги написал цифры и показал их Лизе. Это было ровно в три раза больше, чем она получала в музее.

– Вы согласны?

– Да. А кем вы меня берете?

– Редактором программы.

– Когда нужно приступать к работе?

– Завтра. В десять часов жду вас в моем кабинете. Набросаем план работы на двадцать программ вперед. Дома подумайте, прикиньте: темы, проблемы, персоналии. Вы же музейщик, должны в этом плавать как рыба в воде.

– Хорошо. Ну, тогда до завтра! Спасибо! – улыбнулась Лиза.

– До завтра, – кивнул ее шеф.

Раневская шла по коридору телеканала и удивлялась тому, что еще час назад была безработной, и вот она уже принята редактором программы об искусстве. И ей это очень нравилось.

Тетка Поташева, Мария Валерьяновна, сидела в гостях у старенькой мамы своего бывшего сокурсника Лазаря Моисеевича Бродского. Они вдвоем поминали покойного, после смерти которого прошло сорок дней.

Маленькая сухонькая старушечка, которой оставалось всего пару лет до столетнего рубежа, Берта Зиновьевна Бродская была, как называл ее покойный сын, ворошиловским стрелком. И в этой шутке была самая малость шутки. Она действительно сражалась на фронтах Великой Отечественной войны и была снайпером.

Сейчас она пила чай с печеньем в обществе Марии, которая рядом с почти столетней женщиной казалась себе не такой уж и пожилой. Смерть сына Берта Зиновьевна приняла стоически, и единственное, чего ей хотелось, это дожить до того момента, когда убийцу ее Лазаря найдут и осудят. Старушка очень плохо видела. Зоркое зрение, которое в годы войны даже помогло ей получить несколько наград за убитых фашистов, отнял возраст. Но ум Берты Зиновьевны по-прежнему был ясен.

Женщины говорили о всякой всячине. В том числе и о том, что в тот злополучный день, когда умер Лазарь Моисеевич, к нему должна была прийти милая девушка – Валентина, но так и не пришла. Поташева заинтересовалась. В ее интересе пока еще не было никаких подозрений, скорее женское любопытство. Когда-то, в далекой юности, Бродский был в нее влюблен, смешно и трогательно ухаживал, но… Как это часто бывает в жизни, Маша Поташева предпочла вихрастому рыжему студенту молодого доцента кафедры анатомии. Правда, доцент был женат и у него был ребенок. Как и многие мужчины его положения и типа, он долго кормил свою возлюбленную обещаниями уйти к ней, как только дочь подрастет. Маша верила и ждала. Но спустя десять лет она однажды проснулась и поняла, что доцент уже не молод и что он никогда не разведется и не женится на ней. У нее хватило сил послать его подальше и начать жизнь без вечного ожидания перемен к лучшему. Многие ее знакомые считали Марию старой девой с несложившейся личной жизнью, поскольку доцент был хорошим конспиратором и никогда не появлялся с Поташевой на людях. А она тогда остро пожалела, что отказала скромному и надежному Лазарю, который тоже так и не женился, но, правда, стал большим ученым.

Мария Валерьяновна вздохнула и спросила у матери Бродского:

– А кто она, эта Валентина?

– Валечка Павлова – это бывшая лаборантка Лазарика. Чудная девочка! Она уже давно не работает у него, но нас не забывает. Часто звонит, навещает. Очень мне помогла и на похоронах, и на девять дней. Но в тот злополучный день, когда Лазаря убили, она, как назло, не смогла прийти! А он ради ее прихода специально вырядился в новую рубашку, новый галстук и даже надел новые модные очки. Но Валечка не пришла. Она мне позвонила и извинилась, что прийти не может! Что-то там у нее возникло… А!.. В аптеке, где она работает, заболела сотрудница, и Вале пришлось срочно ее подменять. Может, если бы она пришла, сыночка моего не отравили бы.

Мария Валерьяновна, делавшая вскрытие своего бывшего сокурсника по просьбе его матери и определившая не только сам факт отравления, но и каким именно ядом он был отравлен, задала вопрос, который ее интересовал больше всего:

– Берта Зиновьевна! Кто мог желать смерти вашему сыну? Ведь он был тихим, скромным, неконфликтным человеком! Он даже от премии в миллион долларов отказался, чтобы, как он мне объяснял, «не нажить себе врагов»!