- На чужое имя? – растерялась Алена.

- Да, - кивнула я, - вы не берёте в расчёт факт, что этот

человек, скажем, преступник? Он хочет по каким-то причинам, хотя, что я говорю, причина в подобной ситуации ясна, как белый день, вообщем, он хочет, чтобы его не вычислили.

- Но все люди звонят родственникам, - сказала Алена, - или говорят, что помнят номер наизусть.

- Если держать в мозгу паспортные данные, спятить можно, - воскликнула я, - ни один нормальный человек этого не помнит. Вас разводят, как кроликов в марте, а вы думаете лишь о выручке.

- А кроликов разве в марте разводят? – удивилась Алена.

- Прекратите тупить, - поморщилась я, - вы прекрасно поняли, что это я для красного словца сказала. И вы прекрасно понимаете, что люди не свои данные дают.

- Ладно, - вздохнула Алена, - а мне-то что? Мне лишь бы продать, а на кого он там оформлен, телефон, мне до лампочки.

- Понятно, - кивнула я, - вы оформляйте телефон-то.

Она лишь кивнула, и занялась бумагами, а я стала обладательницей очередного телефона.

- Алена, вы, я так понимаю, не хотите, чтобы до милиции дошёл этот инцидент? – прищурила я глаза.

- Что вы хотите сказать? – она испуганно глянула на меня.

- Я хочу только сказать, что, если вы не поможете мне, я поделюсь со своим мужем маленьким фактом. Что в таком-то сервисном центре, такая-то девушка занимается тем, что не глядя в паспорт, оформляет телефоны, причём на кого попало. Муж у меня следователь.

- Чем я могу вам помочь? – побледнела Алена.

- Вот этот номерок, - я положила на стол бумажку с номером, - когда он был оформлен?

- Я сейчас посмотрю, - кивнула она, и полезла в компьютер, - два года назад.

- Да, вспомнить, кто приходил оформлять сейчас просто

нереально, - пробормотала я, постукивая коготками по стойке.

И я выпала из центра. Забралась в свой джип, и налила в чашку кофе. Что же мне теперь делать?

Я медленно потягивала кофе, потом распаковала шоколадку, отломила дольку, и положила на язык. Больше всего люблю белый шоколад. Почему-то большинство людей предпочитают

чёрный, и уверены, что шоколад должны делать только из какао-бобов, и никак иначе. Бред сивой кобылы!

Я люблю всякий, но белый мой самый любимый. Дима единственный из всех мужчин, который угадывал все мои вкусы. Я, конечно, не знаю, может, ему маман наговорила, чтобы он мог подольститься, но в мой день рождения на ночном столике, просыпаясь, я находила огромный букет белых роз и белых лилий, а рядом стояла огромная коробка белого шоколада. В одной из шоколадок всегда находился подарок, какое-нибудь украшение. Он вообще мастак на выдумки, и однажды засунул бриллиантовое ожерелье в шоколадное сердечко.

Как-то сразу навеяли воспоминания. Вспомнился Кеша, Иннокентий, мой второй муж. Я была так одинока, потом столкнулась с ним. После развода с Димой в душе образовалась пустота, было ощущение, что из меня весь воздух выкачали без остатка. И я тут же кинулась в новый любовный омут. Хотя омутом это не назовёшь, просто я страстная, горячая женщина, и не могу и дня прожить без близости. Иннокентий был неплохим любовником, Дима дико бесился, когда узнал о моей интрижке, и ещё больше взбесился, когда я сбегала в ЗАГС с Кешей.

Но прожили мы недолго, я застала Кешу с его секретаршей на столе, и огрела его кактусом, а потом сбежала.

Я ему тогда изощрённо отомстила. Мы, женщины, существа слабые, но на выдумки мы мастаки.

Я уехала к матери, предварительно напакостив ему. Для начала покрасила ему машину в новый цвет, вместе со стёклами, им тоже нужно колер сменить. Потом сварганила фотошоп, я в объятьях... негра, даже двух, и отослала ему на работу. На последней фотке я нарисовала ему рожки, заразила вирусом и отправила во все отделы. Кешик в то время уже работал в

одной фирме менеджером.

После получения столь невинного письмеца Кешику на работе покоя не давали, это мне тогда Клара рассказала, в то время моя лучшая подружка, чуть меня впоследствии не убившая.

Она работала в той же фирме.

Я целый год была одна, а потом мне на жизненном пути повстречался Эдуард.

Я столкнулась с ним в супермаркете, и случайно врезалась в него, выбив из рук банку с томатным соком.

На мне тогда был белый костюм, а на Эдике майка и джинсы, тоже светлые. Так мы познакомились. Сначала просто встречались, Эдик мне читал собственные стихи, я окончательно обалдела, я люблю творчество, и чувствую его. Он был романтиком, но о том, что он работает инженером на заводе, он признался мне намного позже. Часто он так бывает, рождается человеком одарённым, а работает в каком-нибудь приземлённом месте.

Коллеги по работе ругаются матом, пьют, и другого образа жизни не понимают. На то, что ты не пьёшь, не куришь, любишь красивую музыку, а не « тупой грохот », и являешься ценителем прекрасного, они реагируют неоднозначно. Смеются, а за глаза называют идиотом.

Всегда так было, тут ничего не попишешь. Просто они уже не личности, и от того выше задирают нос.

Мой Эдик был возвышенным человеком, но и пролетарием в тоже время. Сейчас, смею заметить, стихи никому не нужны. Но потом, уже выйдя за Эдика замуж, я поняла, что это не мой человек. В особняке он жить не хотел, и не хотел ради меня идти на уступки, и мы поселились в моей квартире на

Тверской.

Больше всего меня доставала его мать, моя новоиспечённая свекровь. Ей не нравилось во мне всё, моя горячность, моя амбициозность, наконец, моя ослепляющая красота. Она искренне полагала, что быть супругой её « сокровища » должна домохозяйка, эдакая серая мышка, а не карьеристка.

Я не хотела стирать ему, закидывала вещи в стиральную машину, а милейшая Ксения Михайловна требовала, чтобы я стирала руками. Ей не нравился мой маникюр и педикюр, на который я тратила крупные суммы, и не раз выбрасывала мою косметику, и мыла посуду моими роскошными ночными рубашками. Думаю, ни к чему говорить, что стоили они очень дорого.

Но самое паршивое состояло в том, что Эдик не в свою очередь не желал выполнять супружеские обязанности. Я едва уламывала его раз в неделю, и получалось это как-то очень быстро, на полчаса, максимум, и тут же спать.

Я привыкла не спать по полночи, хоть я и работала весь день, но энергии во мне хоть отбавляй. А он оказался какой-то мямлей.

Зато он постоянно читал мне стихи. Говорил, что я его муза, он был романтиком, и только это заставило меня продержаться рядом с ним целый год.

А через два месяца после замужества я завела себе любовника. Это был молодой человек, только что пришедший к нам после Щепкинского, очень красивый молодой человек. То, что он был младше меня, меня не особо волновало. Жить с ним я не собиралась, и каждый день мы на пару часов закрывались в гримёрке. Как мы ухитрились скрыть эту связь, сама не знаю, об этом знал только Ян Владимирович, режиссёр, и качал головой.

- Вика, ну, что ты делаешь? – спрашивал он, - чего парня сбиваешь с панталыка?

- Я за него замуж не собираюсь, - улыбнулась я, - я просто хочу секса.

- Муж, что ли, плохо супружеские обязанности выполняет? – засмеялся он.

- Он их выполняет раз в неделю, - неожиданно разоткровенничалась я, - да и то, из-под палки.

- Вау! – захохотал Ян Владимирович, - в первый раз слышу, чтобы этим занимались из-под палки! А тебе, я так понимаю, надо больше?

- Мне надо каждый день, - воскликнула я, - только Дима мог удовлетворить меня. То, что для многих извращение, для нас было самым обыденным.

- Так вернись к нему, - хмыкнул Табардеев.

- Ни за что! – воскликнула я, - я дважды на одни и те же грабли не наступаю.

На этом разговор был исчерпан, а я продолжала изменять

Эдику.

Прошёл год, мои отношения с названной матерью портились день ото дня, и в один совсем не прекрасный день она нашла у меня в сумочке презервативы.

- Что это такое? Зачем это тебе? – кричала она, - ты изменяешь моему мальчику?

- Вашему мальчику уже тридцать пять лет, - шипела я