— Тряскин сына вашего знал? — поинтересовался Андрей.

— Не мог он его знать. До войны Тряскин здесь не жил. Ведь я как-то говорил об этом Никите Родионовичу…

Друзья собрались уже уходить, как вдруг дверь открылась и в комнату вошел Тряскин. Он был навеселе и не совсем уверенно держался на ногах.

— Вот вы где замаскировались! — засмеялся он, подавая руку Ожогину и в то же время разглядывая Грязнова. — А этого молодого человека я не знаю…

— Это мой друг, — представил Андрея Никита Родионович.

— Грязнов, — назвал себя Андрей.

— Очень рад, очень рад! — Тряскин поздоровался с Грязновым и обратился к Изволину: — Прошу всех ко мне… на обед… Твои гости — мои гости.

Ожогин и Грязнов попытались отказаться от приглашения, ссылаясь на отсутствие свободного времени, но Тряскин не захотел слушать никаких объяснений. Он-де человек простой, сам не стесняется и всем так советует.

Друзья остановились в нерешительности. Из затруднительного положения их вывел Изволин. Он пообещал зайти к Тряскину через несколько минут и привести с собой своих гостей.

— Ну, смотри, Денис Макарович! — Тряскин погрозил пальцем. — Сроку тебе десять минут, — и вышел.

— С волками жить — по-волчьи выть, — тихо сказал Изволин. — Отношений портить не следует. Пойдем посидим.

Доводы Дениса Макаровича были резонны: отказываться от дружбы с Тряскиным не следовало — мало ли что могло случиться впереди!

В квартире Тряскина играл патефон. На большом столе, покрытом белой скатертью, стояли спиртные напитки, закуска.

Кроме самого Тряскина, в комнате было еще четыре человека: жена его Матрена Силантьевна, дочь Варвара Карповна, подруга дочери и, наконец, к удивлению Ожогина и Грязнова, — горбун, тот самый горбун, который явился на квартиру друзей под видом коммуниста. Друзья не подали виду, что узнали его.

Матрена Силантьевна пригласила всех к столу.

Варвара Карповна, окинув взглядом Ожогина и Грязнова, заявила, что Никита Родионович будет сидеть рядом с ней, а Грязнов — с ее подругой.

Матрена Силантьевна разместила свое огромное тело на стуле и громко вздохнула.

— Ну, чего глаза вылупил? — обратилась она к мужу. — Угощай гостей!

Тряскин засуетился — потянулся к водке, зацепил рюмку, та ударилась о тарелку и разбилась. Тряскин растерялся и виновато посмотрел на грозную супругу.

Матрена Силантьевна выдержала небольшую паузу, как бы собираясь с духом, и выпалила в сердцах:

— Руки тебе повыкручивать, непутевому, надо! Чем ты смотришь только! Склянки-то хоть убери…

— Можно немного повежливее? — не сдержалась Варвара Карповна. Ей не хотелось, чтобы новые знакомые сразу определили нравы этого дома.

— А твое дело — сторона! — огрызнулась мать. — Тоже, кукла!

Горбун, привыкший, видимо, к подобным сценам, громко сказал:

— Только без ссор… только без скандалов.

— А тут никто и не скандалит! — обрезала Матрена Силантьевна. — Разливай-ка лучше водку.

— Водка — наистрашное зло, — начал горбун, беря бутылку, — страшнее и нет ничего… Со знакомством! — объявил он, обращаясь к гостям и поднимая рюмку.

Матрена Силантьевна умело опрокинула содержимое рюмки, крякнула по-мужски, рассмеялась:

— Так-то лучше! — и принялась за еду.

Горбун говорил громко. По тому, что он часто употреблял выражения вроде: «это отнесем в дебет», «сальдо сюда, с ним после разберемся», «получите по аккредитиву», «подведем баланс», — можно было судить, что по профессии он бухгалтер или экономист.

— Ну как, разобрал, что пил? — спросил горбун Тряскина после очередной рюмки.

Тот отрицательно покачал головой.

— А она тебя разобрала? — закатился горбун булькающим смешком.

— Разобрала, — сокрушенно ответил Тряскин.

Матрена Силантьевна заколыхалась и раскатисто захохотала. От выпитой водки она раскраснелась и стала как будто еще толще. Взяв со стола пустой графин, Тряскина вышла в соседнюю комнату. Оттуда раздались звуки вальса. Это Матрена Силантьевна завела патефон и, появившись в дверях, объявила, хлопнув в ладоши:

— А ну, гости, плясать!

— Пойдемте? — пригласила Варвара Карповна Никиту Родионовича, привстав со стула.

— Не танцую.

— Совсем?

— Совсем.

— Как жаль! Ну, ничего, — успокоила она Ожогина, — со временем я вас выучу. Приличный мужчина обязательно должен танцевать.

— А вас, Варвара Карповна, — язвительно заметил горбун, — выучил танцевать обер-лейтенант Родэ? А?

— Кто такой Родэ? — поинтересовался Никита Родионович.

— А вы его не знаете?

Ожогин отрицательно покачал головой. Варвара Карповна объяснила:

— Родэ — следователь гестапо, пользующийся большим расположением самого начальника гестапо Гунке. Гунке — замечательный человек, а вот Родэ… Родэ — это…

Опьяневший горбун вдруг расхохотался и погрозил пальцем Ожогину:

— Вы думаете, я вас не узнал? И вас тоже. — Он сделал кивок в сторону Грязнова. — Обоих узнал, как вы только вошли… Господа! — обратился он ко всем. — Эти джентльмены предали меня. Да! Буквально-таки предали и отдали с рук в руки гестаповцам. (Все с недоумением и любопытством посмотрели на Ожогина и Грязнова.) Своя своих не познаша, как говорит древняя славянская пословица. А вы, конечно, удивились, встретив меня здесь? Думали, что я и вправду коммунист?

— Я и не подозревал, что это вы, — нашелся Ожогин.

— И я бы никогда не подумал, — добавил Грязнов, понявший тактику друга.

— Это возможно. Мне тогда так обработали физиономию, что, взглянув в зеркало, я сам испугался. Но я вас запомнил.

— В чем дело? Что произошло? — раздались голоса. Горбун добросовестно рассказал обо всем случившемся.

— Молодцы! — одобрительно сказал Изволин, и все согласились с ним.

— Ничего не понимаю, хоть убейте! — сказала Матрена Силантьевна.

Горбун махнул рукой и, воспользовавшись тем, что Варвара Карповна вышла из комнаты, подсел к Ожогину.

— А ведь здорово получилось! — Он достал портсигар, закурил и положил его на стол. — Не спохватись вы вовремя и не притащи этого Юргенса — не выкрутились бы у Гунке. Ей-богу! Он не любит Юргенса, а тот — его. Они на ножах. И Юргенс бы вас не отбил. Нет-нет, уж поверьте мне… — Горбун прижал руку к груди, закивал головой и перешел на шопот: — Вам я моту кое-что сказать — я теперь понимаю, кто вы, но только никому об этом ни слова. Варвара Карповна просто боится обер-лейтенанта Родэ. Очень боится. А Родэ — это сила. Родэ держит ее при себе как переводчицу, кроме того ухаживает за ней, ну а ей это не совсем, видите ли, приятно, потому что Родэ престрашенный…

— Карп! — раздался вдруг резкий голос Матрены Силантьевны.

Опьяневший Тряскин спал, положив голову на стол.

Гости, не прощаясь, потянулись к двери. Варвара Карповна успела сказать Ожогину, что скоро будут ее именины и что Ожогин должен прийти обязательно.

Попрощавшись в коридоре с Денисом Макаровичем, друзья вышли на улицу. Сразу стало легче, словно с сердца свалилось что-то тяжелое и грязное.

Надо было решить, сообщить ли о встрече с горбуном Юргенсу или нет. Ожогин и Грязнов пришли к выводу, что гестаповского доносчика следует основательно проучить.

За час до занятий Ожогин позвонил по телефону Юргенсу и доложил, что есть необходимость видеть его лично. Юргенс разрешил зайти.

— Опять чрезвычайное происшествие? — встретил он вопросом Никиту Родионовича.

— Продолжение чрезвычайного происшествия… — ответил Ожогин.

— Вторая серия? — уже не скрывая иронии в голосе, спросил Юргенс.

— Что-то вроде этого.

— Слушаю. Выкладывайте.

— Коммунист, оказавшийся в нашем доме и арестованный по вашему приказанию как опасный преступник, сейчас на свободе…

— Что-о-о?! — взревел Юргенс, и кровь прилила к его лицу. — Где вы могли его видеть?

Ожогин рассказал, что встреча с горбуном произошла совершенно случайно в доме знакомого им столяра городской управы Тряскина. Выяснилось, что горбун не коммунист, а сотрудник какого-то Гунке, по заданию которого и действовал.