— Я не об этом говорю…

— А о чем?

— С немцами происходит что-то непонятное… Потеряны вера, дух… всех обуяла паника… Кругом безобразия, которые полгода, три месяца назад даже представить было нельзя…

— Не преувеличивайте, — сказал Юргенс, хотя сам убедился в справедливости слов Кибица. — В общем, всё ерунда. Завтра нас здесь не будет… — Он закрутил вокруг шеи махровое полотенце, поднялся на носки, развел руками и сделал глубокий вдох.

— А вы думаете, там будет лучше? — собираясь уходить, спросил Кибиц.

Юргенс пристально посмотрел на Кибица. Ему начинал надоедать его упадочнический, пессимистический тон. Ничего не ответив, он пошел в ванную.

Без двух минут восемь служитель открыл Ожогину дверь и провел его без всяких задержек в кабинет Юргенса.

Никиту Родионовича поразил царивший в доме беспорядок: все свидетельствовало о том, что идет спешная подготовка к отъезду. На столе лежали связанные большими пачками дела и различные бумаги. Посередине кабинета возился работник комендатуры, укладывая свертки в два длинных ящика из-под винтовок. Карты со стен были сняты, ковер, застилавший весь пол, убран, обивка с кожаного дивана содрана, занавески и драпировки исчезли.

Юргенс сидел на стуле около растопленной печи и бросал в яркое пламя листы бумаги, вороха которой лежали тут же. Приход Ожогина его не смутил. Продолжая свое занятие, он сказал:

— Хорошо, что пришли во-время. В двадцать ноль-ноль вместе с Грязновым будьте с вещами на вокзале. Надеюсь, понимаете меня? Пора уезжать. Эшелон отойдет в двадцать часов тридцать минут. Я буду около комендатуры. Можно было бы взять вас в свою машину, но это неудобно. Идите собирайтесь. Поедете в Германию.

Ни Андрей, ни Никита Родионович не предполагали, что дело примет такой оборот. Они были уверены, что Юргенс готовит их к работе в советском тылу и оставит при отходе немецких войск в городе. Этот вариант был бы естественным.

Не зная истинных целей Юргенса, друзья терялись в догадках. Отправка в Германию казалась бессмыслицей.

Ожогин сидел на диване, упершись локтями в колени; Андрей, взволнованный, расхаживал по залу. Приближалось время завтрака. Хозяйка гремела в столовой посудой.

— Я хочу знать, кому мы будем нужны, — спрашивал Андрей, — когда фашисты полетят к чорту или полезут в петлю? Ведь Юргенс готовит нас для фашистской разведки. Но кто же после разгрома Германии потерпит ее существование!

Никита Родионович и сам думал о том же. Действительно, на что рассчитывает Юргенс? Почему он тянет их вместе с собой в Германию? Почему не использует удобный момент и обстановку, чтобы оставить их здесь? Странно и непонятно.

— Вопрос сложный, — сказал Ожогин. — Если Юргенс так поступает, значит существует какой-то план, нам с тобой неизвестный.

— Зачем же нам-то ехать? — продолжал допытываться Андрей.

Никита Родионович задумался. Ответить определенно он не мог. Ехать в Германию — стало быть, оторваться от своих, потерять связь. Зачем нужны Ожогин и Грязнов в Германии, куда неизбежно войдут наши войска? Если отказаться от поездки, тогда надо принимать срочные меры — укрыться от Юргенса в городе. Если решить положительно, то необходимо собираться к отъезду.

Никита Родионович стал одеваться.

— Куда? — удивленно спросил Андрей.

— К Изволину. Надо посоветоваться… Попытаюсь повидать «Грозного».

Никита Родионович вышел, но через минуту вернулся и попросил Андрея следовать за ним на расстоянии: хоть у немцев паника, но осторожность не помешает, особенно при визите к «Грозному».

Около дома Изволина стояла немецкая, на высоких колесах, подвода, нагруженная кое-как завязанными узлами, ящиками, чемоданами. Тряскин и его жена тащили на нее старый домашний скарб.

Самому Тряскину это занятие, видимо, было не по душе.

— Ну все, что ли? — то и дело спрашивал он жену.

— Твое дело — класть, а не разговаривать! — Матрена Силантьевна в сердцах совала мужу в руки большую банку из-под варенья. — Уложи, да так, чтобы не разбилась.

С тяжелым вздохом Тряскин начал выполнять и это распоряжение супруги.

Тряскин обрадовался встрече с Ожогиным и, воспользовавшись тем, что Матрена Силантьевна ушла в дом, начал отводить душу:

— Скрываться надо, пока не поздно… Управские уже все расползлись, точно вши с покойника. — Он по-воровски оглянулся. — А вы куда же?

— В деревню думаем податься, здесь опасно. Каждый смотрит косо — того и гляди, из-за угла ухлопают.

— Думаете, в деревне безопаснее?

— Все потише…

В дверях показалась Матрена Силантьевна с периной. Не поздоровавшись с Ожогиным, она прикрикнула на мужа:

— Хватит балясы точить! Укладывай!

Тряскин вновь завозился у подводы. Никита Родионович прошел в квартиру Изволина.

Денис Макарович выслушал Ожогина с волнением.

— Вот новость! Как же так? Я ведь все по-другому представлял себе, — сокрушенно качая головой, сказал старик: — придут наши, соберемся все вместе, как одна семья… И вот на тебе… Германия — не родная сторона, там человеку пропасть легче иголки, там ни помочь, ни посоветовать некому.

— Пропасть не пропадем, как-нибудь продержимся, — ответил с грустью в голосе Ожогин и попросил связать его с «Грозным».

— Да, это правильно. — Изволин улыбнулся, встал и потянулся к вешалке за кепкой. — Ты вот что: посиди-ка тут, а я схожу. Жди… Или нет, иди домой, а я сообщу сам. Может, проститься придется… Расстанемся ведь не на один день.

Ожогин и Денис Макарович вышли вместе. Подвода Тряскиных уже отъехала. Около ворот валялись сковорода и разбитая банка из-под варенья.

Изволин свернул за угол и торопливо зашагал по узенькому переулку.

— Ну что? — Андрей бросился к Никите Родионовичу, нагнав его у дверей дома.

Ожогин вздохнул:

— Пока ничего.

— Как ничего?

— Денис Макарович попытается увидеть «Грозного». Никита Родионович понимал состояние друга. Сейчас, когда подходили к городу родные, советские войска, когда приближался час радостной встречи, одна мысль о поездке в Германию вызывала протест. Зачем оставаться с врагами, видеть ежеминутно их отвратительные лица, слышать их речь…

Андрей опустился на стул и стал распаковывать почти уложенный чемодан.

— Ты что? — удивился Никита Родионович.

— Не едем, — решительно ответил Андрей. — «Грозный», нет сомнения, предложит остаться. Какой смысл в этой поездке?

Андрей вынимал из чемодана вещи и раскладывал их на столе.

— Напрасно ты это делаешь, — сказал Никита Родионович. — Может зайти кто-нибудь от Юргенса или он сам. Увидев, что мы не собираемся, каждый сделает опасный для нас вывод.

Андрей согласился:

— Да, пожалуй верно… Для виду надо уложить.

Никита Родионович объяснил, что при любом положении они должны быть готовы к отъезду, только куда — пока что неизвестно.

Друзья принялись за дальнейшую укладку вещей. В четыре часа все было упаковано, завязано. Обедали молча, все время прислушиваясь к шагам на улице.

Часы пробили пять, потом шесть…

Денис Макарович не появлялся. Андрей не отходил от окна.

— Что такое? — уже много раз спрашивал он. — Почему не идет Изволин?

Никита Родионович курил папиросу за папиросой.

Наконец Изволин появился. Он вошел пасмурный, растерянный. Друзья с тревогой смотрели, как он, сняв кепку, медленно пристраивает ее на спинку стула и вытирает пот с лица.

— Ну, ребятки дорогие, простимся! — сказал Денис Макарович дрогнувшим голосом и шагнул к застывшему от удивления Андрею. — Ехать надо.

— Кто сказал? — спросил сухо Грязнов.

— «Грозный» и Большая земля, — ответил Изволин и взял Андрея за руку. — Вашей поездке придают большое значение.

Андрей отвернулся и отошел к окну. Денис Макарович покачал головой:

— Знаю, Андрюша, что тяжело, но ничего не поделаешь… Долг выше сердца… надо ехать.

Изволин опустился на диван рядом с Ожогиным: